По приказу штаба округа 20 июня управление армии должно было передислоцироваться из Могилева в Новогрудок, но в пути движения было получено новое распоряжение о перемещении его в район Молодечно, где объединением и была получена весть о войне [30].
Уже 25 июня 1941 года танки противника внезапно атаковали командный пункт армии. Войск вблизи не было. В бой вступили командиры из управления и подразделения связи. В том бою штаб армии понес первые значительные потери и отошел к Минску, где возглавил войска 44-го, 2-го стрелковых и 20-го механизированного корпусов. Здесь же находилась и 161-я стрелковая дивизия, прибывшая из Могилева.
Именно этой армии, только уже в другом составе, предстояло в июле 1941 года сыграть главную роль в обороне Днепровского и Сожского рубежей в Могилевской области.
22 июня 1941 года был принят Указ ПВС СССР «О военном положении». В соответствии с ним, все функции органов государственной власти в области обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности «в местностях, объявленных на военном положении, принадлежали военным советам фронтов, армий», а там, где их не было, – высшему командованию войсковых соединений [67]. В Могилеве к тому времени регулярных воинских частей уже не было, а потому все основные функции органов власти по Указу перешли к областному военному комиссару полковнику И.П. Воеводину.
С началом войны на предприятиях, в учреждениях и учебных заведениях города прошли собрания и митинги с лозунгами «Отечество в опасности!», «Все на борьбу с врагом!», «Защитим родной Могилев!» Началась мобилизация горожан в Красную Армию, разворачивались госпитали, готовились специалисты.
По свидетельству очевидцев, в первые день-два после начала война в сознании людей была где-то далеко, большинство жителей готовы были проявить мужество, героизм и самоотверженность. Однако несколько позже их настроения стали меняться…
Вместе с отходившими войсками в город проникали и отдельные вражеские диверсанты, которые добавляли беспокойства своими «рассказами». Укрывшись в пустующих зданиях, они неожиданно открывали стрельбу по милиционерам и военным. Все это также накладывало отпечаток видимой реальной опасности, сеяло панические настроения среди горожан, привыкших к мирной, спокойной жизни.
Постепенно замирала жизнь городских учреждений и предприятий. Она перенеслась в областной военный комиссариат, в котором, по существу, сосредоточилась вся советская и военная власть области и города. Здесь шла непрерывная работа по эвакуации населения и предприятий Могилева, по формированию команд из отходивших на восток воинов. Создавались оперативные группы из гражданских лиц, не подлежавших первоочередному призыву в армию, сотрудников НКВД, НКГБ, милиции, красноармейцев гарнизона. Они поддерживали порядок в городе, боролись с мародерством и хищением, истребляли вражеских диверсантов.
Как вспоминал полковник И.П. Воеводин, сложность обстановки обязывала работать круглосуточно. Нужно было эвакуировать пришедших с запада людей, местные заводы, фабрики, банки, склады с продовольствием и фуражом, другим имуществом, поднять и мобилизовать всех запасников, отправить с ними автотранспорт, лошадей с повозками и упряжью [79].
Комендатурой Могилевского гарнизона (комендант гарнизона полковник Горячев), которая размещалась в доме на углу улиц Ленинской и Миронова, были введены пропуска на право хождения по городу для лиц из оперативных групп, истребительных отрядов, военнослужащих, работников организаций и других граждан. Уже на второй день войны в комендатуру начали прибывать беженцы из западных областей и военнослужащие. Они нуждались в помощи для дальнейшей эвакуации на восток или требовали указаний о направлении в воинские части. Приводили патрули и подозрительных личностей, как гражданских, так и военных. Улица у комендатуры и двор постоянно были забиты народом и автомашинами. Естественно, что в такой обстановке были случаи и трусости, и паникерства. Так, заместитель Могилевского областного прокурора Куликов при «первой тревоге 26 июня 1941 года удрал из Могилева и на дороге на глазах у беженцев отбросил имевшееся у него оружие, чем создал панику…» Позднее Куликов из органов прокуратуры был уволен [93, с. 167]…
25 июня 1941 года штаб Западного фронта, правительство Республики и ЦК КП(б)Б переехали из Минска в Могилев. Разместились они в здании средней школы на Луполово и в лесу по Гомельскому шоссе. В тот же день грозное дыхание войны впервые опалило город – вражеская авиация бомбила железнодорожный узел и мясокомбинат.
Военные корреспонденты. В центре К. Симонов. 1941 г.
Вместе со штабом Западного фронта в Могилев переехал и представитель Ставки Главного Командования Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, а 27 июня сюда же по приказу И. Сталина прибыл еще один маршал – К.Е. Ворошилов.
Штаб фронта занял командный пункт в лесу в 5 км к востоку от Могилева. Узла связи здесь не было, связь с Москвой поддерживалась через Могилевский телеграф, а с войсками – через делегатов связи. Побывавший в те дни в штабе военный корреспондент газеты Западного фронта «Красноармейская правда» батальонный комиссар К. Симонов вспоминал: «В штабе 29 июня 1941 года была еще большая сумятица, чем вчера. В лес, где он размещался, в общем, могли пройти все, кто хотел. Здесь надо было бродить часами в поисках того, что тебе нужно. Отделы штаба стояли в лесу в палатках, а некоторые размещались прямо на машинах и около машин. Все кругом было полно слухами о диверсантах, парашютистах, останавливающих машины под предлогом контроля. А контролировали на дорогах тогда все, кому не лень» [73]…
О диверсантах тема отдельная. Некоторые из ветеранов после войны утверждали, что диверсанты и парашютисты в первые дни войны – фантазия паникеров, а другие – что диверсанты все же были, и в значительном количестве.
Изучая документальные материалы, приходишь к выводу, что диверсанты в первые недели войны на Днепровском рубеже были. Разведотдел штаба 21-й армии, соединения которой занимали оборону на Днепре от Нов. Быхова и южнее, 13 июля 1941 года констатировал: «Отдельные диверсионные группы одеваются в красноармейскую форму, форму командиров Красной Армии и НКВД… проникая в район расположения наших частей. Они имеют задачу создавать панику и вести разведку».
Сегодня уже понятно, что было и то, и другое. В одних случаях действовали немецкие диверсанты, а в других – в обстановке тяжелого отступления и широко распространявшихся слухов о немецких диверсантах – свои задерживали и даже расстреливали своих.
В начале июля через город со стороны Бобруйска и Минска непрерывным потоком продолжалось движение отходящих частей и значительных групп мирного населения – пешком, с тележками, на коровах, лошадях и всеми другими средствами, – покидающего населенные пункты прифронтовой полосы.
По шоссейным дорогам двигались отдельные артиллерийские группы 10-й армии, трудно было понять планы командования, все казалось беспорядочным. Еще больший беспорядок вносили непрерывные бомбежки вражеских самолетов [10]. Отходящие части направлялись далее для переформирования или оставались в Могилеве.
Константин Симонов вспоминал: «Я никогда не забуду Минского шоссе, по которому шли, бесконечно шли беженцы. Они шли в чем были, в чем выскочили с кровати, неся на руках маленькие узелки с едой, такие маленькие, что непонятно, что же они ели эти пять, десять суток, которые шли по дорогам.
Над шоссе с визгом проносились немецкие самолеты. Они летели низко, как будто хотели раздавить тебя колесами. Они бомбили и обстреливали дорогу. Не выдержав, беженцы уходили с кровавого асфальта в глубь леса и шли вдоль дороги, по обеим ее сторонам, в ста шагах от нее. На второй же день немцы поняли это. Теперь их самолеты шли не прямо над дорогой, они шли немножко в стороне, по сторонам от дороги и ровной полосой клали бомбы там, где, по их расчетам, двигались люди, ушедшие с дорог» [71].
В городе принимались срочные меры по эвакуации в глубь страны населения, промышленного оборудования и другого имущества. В конце июня – начале июля из Могилева было вывезено 935 вагонов с материальными ценностями, угнаны тысячи голов скота. В тыл эвакуировались воспитанники детских домов, квалифицированные рабочие, десятки тысяч мирных жителей [79].
Сегодня мы можем констатировать, что никто не удосужился подсчитать, сколько продовольствия нужно было остававшимся в городе жителям и войскам, защищавшим город. Уже в последнюю неделю обороны города, с 20 июля, чувство голода ощутили все – и горожане, и красноармейцы. Продуктов не хватало катастрофически. Но на это почемуто обратили внимание уже после того, как основную их часть «эвакуировали» из города на восток.
Об этом и доложили наверх партийные руководители в письме от 14 июля 1941 года: «Эвакуацию города [Могилева] закончили успешно, более того, вывезли многое, чего не следовало вывозить, т. е. нужную часть продовольствия. Пока город не голодает, но через неделю… начнутся затруднения» [95]. В советские годы автору не раз приходилось слышать от ветеранов обороны города, что на позициях самым тяжелым для бойца было отсутствие еды. Недостаток продовольствия и снарядов для орудий был в ряду основных причин, почему наши оставили Могилев. 20 июля в городе размололи и пустили на питание бойцов и ополченцев последние 440 пудов фуражного овса. В последние дни обороны в отдельных подразделениях давали «по три сухаря и маленькую банку консервов на 4-х человек в сутки», в других – по 100 граммов хлеба, а потом не стало и этого…
