– Его зовут… Дэнэд, – ещё отчётливее проскрипел Семимес.
– Дэнэд. Приветствую тебя, Дэнэд, – наконец опомнился Одинокий. – Будьте моими гостями. Садитесь подле очага и отогревайтесь. Скоро поспеет ужин.
Он отошёл в сторону, снял гнейсовую накидку и повесил её рядом с мечом, луком и прислонённой к стене рогатиной.
– Подарки лесовиков, – тихо, но с чувством пояснил Семимес Мэтью и Дэниелу. – Такие мечи и луки делают только они. Видите: ножны и колчан украшены камнями. Сельчане таких камешков не находят – только лесовики.
– Я был в горах, – сказал Одинокий, подсев к гостям. – Когда вернулся, услышал слабые голоса за стеной. Потом наступила тишина, и я решил подождать. А когда пещера вновь заговорила, я открыл лаз… и впустил трёх юных путников, которым, признаться, рад. Но не только вы вошли через тайный ход в мой дом, а и знак дальнего пути, который назначен нам судьбой. Всем нам…
Дэниел и Мэтью не могли понять, о каком знаке обмолвился Одинокий и о каком пути, но они чувствовали, что уже ступили на него. Цепкая же мысль Семимеса ухватилась за слово. «Путь. Семимес мог бы пригодиться на этом пути, очень мог бы пригодиться… – подумал он, – если он чего-нибудь не напутал».
– Кто же загнал вас в пещеру, что за стеной? – спросил Одинокий.
– Мы уходили от ореховых голов, которые преследовали нас. Их было не меньше десяти, – сказал Семимес. – Они хорошо лазают по горам. Пришлось свернуть в узкую случайную расселину. Так мы оказались в пещере. Можем ли мы побыть у тебя до утра, Одинокий?
– Вы можете оставаться в моём доме столько, сколько захотите, – ответил Одинокий. – А теперь пора ужинать. Руки помойте снаружи, справа от входа в пещеру. Возьмите воду и флягу с соком тулиса.
Семимес открыл деревянную дверь, покрытую с внешней стороны гнейсовой накидкой, благодаря которой издали дверь невозможно было выхватить взором: она сливалась со скалой. Пещера выходила на небольшую площадку, которая спереди круто обрывалась. С правой стороны к площадке вдоль скалы тянулась узкая полоска уступа, шагнуть на которую мог бы заставить лишь страх преследования. Слева, кроме нескольких небольших уступов, зовущих наверх, другого пути не было. А над площадкой…
– Мэт, видишь? – Дэниел поднял голову, устремив взгляд в небо. – Днём оно открылось нам в виде светло-зелёных волн, ты помнишь?
– Да, Дэн.
Теперь небо над ними было густо-зелёным, будто весь свет этого мира, все частички его вернулись в свою колыбель отдохнуть от своей светлой работы. Они прижались друг к другу, закрыли глаза и уснули. Дэниел и Мэтью не могли оторвать своих широко открытых, зачарованных глаз от этого изумрудного океана…
– Пора, друзья мои. Вечностью не насытишься – её всегда мало, – сказал Семимес. – Идите руки мыть, я вам полью.
Дэниел и Мэтью, смыв водой следы похода со своих рук и лиц, с любопытством протирали ладони тулисом, следуя примеру Семимеса. Дэниел, незаметно для их наставника, толкнул Мэтью и, подмигнув ему, сказал:
– Надеюсь, Одинокий нальёт нам по чарке доброго вина. Как думаешь, Мэт?
– Думаю, Дэн, нальёт, да не по одной. Думаю, с дороги по две точно нальёт.
Семимес, услышав это, замер, потом нахмурил брови и строго глянул на одного… и на другого.
– Это вам не трактир «Парящий Ферлинг», где язык может отдохнуть от ума, а ум от мыслей, – внушительно проскрипел он.
– Это парящая пещера, – весело заметил Дэниел.
– Так можно пошутить, очень можно, – сказал Семимес, расправив брови. – Вижу, вы порядком приободрились. Ну что ж, давайте бороться. Вы двое, и нас двое: я и моя палка.
Мэтью и Дэниел опешили: они не ожидали такого от их разумного проводника. Они посмотрели друг на друга, потом на Семимеса, потом на пропасть (про которую тот вдруг забыл), не зная, что ответить ему. За Мэтью уже начинала думать его потревоженная гордость. Но Семимес опередил её.
– Я тоже пошутил, друзья мои, – сказал он не без удовольствия. – Вы подурачились, и я подурачился. А по правде говоря, какой же дурак станет мериться силами со своими друзьями на такой скупой площадке. Пойдёмте в дом.
– Круто, – сказал Мэтью, покачав головой.
– Круто, очень круто – биться никак нельзя… с друзьями.
Войдя в пещеру, Семимес поставил свою палку рядом с рогатиной. Потом гости сели на две деревянные лавки за стол, на котором их уже ждало варёное мясо, черника и очищенные баринтовые орехи. Одинокий наливал в деревянные чаши какого-то травяного отвара (от него исходил приятный аромат).
…Когда очередь дошла до баринтовых орехов, Мэтью и Дэниел молча переглянулись (они подумали об одном и том же), потом невольно глянули на Семимеса, который, к счастью, не заметил их оплошности.
– Мэт, не ты ли спрашивал меня, почему злодеев, которые гнались за нами, называют ореховыми головами? Получил ли ты ответ на свой вопрос?
– Да, Семимес. Ответ у меня перед глазами.
– Я же тебе обещал. Так и есть: смотришь на орех – вспоминаешь злодеев.
(Баринтовый орех размером был так велик, что два ореха вряд ли бы уместились на ладони взрослого человека. Он был крив, бугрист и шероховат, к тому же несимметричен, в отличие от большинства других плодов. Скорлупа его в точности повторяла очертания растущего ядра. А росло оно необычно: каждая часть его, которая сама только и мнила, что она самостоятельна, выпячивала себя, как могла, словно старалась, оттесняя и придавливая соседей, перегнать все остальные части. Заметное сходство голов обитателей Выпитого Озера с этим корявым плодом и побудило людей назвать злодеев ореховыми головами.)
– Несправедливо, – сказал Дэниел, пробуя баринтовый орех.
– Что несправедливо, Дэн? – обратил на него свой въедливый взгляд Семимес.
– Мне нравится баринтовый орех. Вкус изумительный, но…
– Как будто их обжарили, правда, Дэн? – подхватил Мэтью. – И они от этого стали ещё вкуснее.
– Никто орехи не обжаривал, – возразил Семимес. – Их только очистили и поставили на стол, чтобы мы сразу ели, а не лупили скорлупу, когда слюнки текут.
– Это правда, баринтовые орехи не обжаривают. Вкус этот (как ты, Мэтэм, сказал: будто их обжарили) – часть вкуса самих орехов, – пояснил Одинокий. В глазах его была улыбка: его забавлял этот досужий разговор и к тому же давал ему возможность получше разглядеть пришлых молодых людей, особенно того, кто заставлял чувства и мысли его быть не только здесь, а возвращаться в далёкое прошлое, связывая его с будущим.
– Можно я доскажу мысль? – обратился к друзьям Дэниел.
– Да, Дэнэд, будь добр, скажи, что хотел, – ответил за всех Одинокий.
– По-моему, несправедливо переносить название того, что доставляет нам радость, на то, что приносит нам горе и отвратно нам. Я не стану называть этих уродов ореховыми головами, – почему-то немного волнуясь, сказал Дэниел.
– Злодеев сравнили с баринтовыми орехами по их облику, который оценивает глаз, а радость нам доставляет в орехах то, что чует язык, – не согласился с доводом Дэниела Семимес.
– Мудрёно, – заметил Мэтью.
– Пусть так, Семимес, – ответил Дэниел и твёрдо повторил: – Я не стану впредь называть этих уродов ореховыми головами.
– А как ты собираешься их называть, Дэн? – спросил Мэтью.
Дэниел задумался.
– Не могу сразу сказать. В голову про эти головы ничего не приходит. Я лучше ещё один орех съем… без задних мыслей.
– Кушай, Дэнэд. И вы, Мэтэм и Семимес, кушайте, набирайтесь сил.
– Корявыри, – почти воткнувшись в стол, произнёс Семимес, произнёс так, словно выдавил из себя крепко застрявшую… корявую занозу. – В этом имени и их наружность, и их нутро – они… корявоголовые твари. Они – корявыри.
Все посмотрели на него так, как будто он только что появился здесь с какой-то ценной находкой, которую где-то откопал. (Он-то знал где).
– Ты мудрец, Семимес, – обрадовался находке Дэниел, заваривший эту кашу. – Теперь я знаю, как буду их называть – корявыри.
– Скажу честно. Прежнее название не мешало мне с аппетитом есть баринтовые орехи. Но одно я знаю точно: я с тобой, Дэн. Корявыри – говорю я.
– И я вслед за вами, мои юные мудрые друзья, говорю: корявыри, – сказал Одинокий.
Семимес встал из-за стола – Дэниел и Мэтью подняли на него глаза.
– Спасибо тебе за угощения, Одинокий, – сказал он тихо, устремив свой взгляд в пол, и направился к камину.
Дэниел и Мэтью, покончив с корявырями, съели ещё по одному баринтовому ореху и выпили по чаше доброго травяного настоя. Потом тоже устроились у камина. Одинокий снял со стены несколько шкур и разложил на полу.
– Надеюсь, сон ваш будет безмятежен, друзья мои. Я же пойду послушаю горы.
