– Надеюсь, сон ваш будет безмятежен, друзья мои. Я же пойду послушаю горы.
– Проводник, как ты? – спросил Мэтью, положив руку на плечо Семимеса.
– Отец говорит: «Свою печаль отдай огню, а себе возьми чужую». Вот я сижу и подбрасываю в камин свою печаль, как сырые поленья.
– Я всю дорогу хотел тебя спросить об одной вещи, но так и не удалось. Сейчас можно?
– Отчего же нельзя, Мэт. Пытай своего проводника.
– Что у тебя за палка такая? Остановила… этих…
– Корявырей.
– Корявырей. Всё слышит, всё видит да ещё как-то тебе ухитряется рассказать. Что за палка? Мы с Дэном никогда таких не видели.
– Отец сделал для меня эту палку. Есть такое растение, может быть, слышали, – болотный двухтрубчатник… Вижу, не слышали. Вот из него-то она и сработана. Отец научил меня слушать её. Наука и простая, и сложная: ты привыкаешь к ней – она к тебе. Главное тут – чутьё руки и терпение… которого мне не хватает.
– Твой отец говорит, что тебе не хватает терпения? – предположил Дэниел.
– Нет, Дэн, не угадал. Отец никогда мне этого не говорил. Я сам знаю. Принеси-ка лучше палку, чем гадать.
Дэниел принёс палку.
– Мэт, я и не догадывался: оказывается, снизу она гораздо тяжелее, и её вес сосредоточен в этой загогулине.
– Дай-ка сюда – покажу сам… Эта загогулина – корень двухтрубчатника, очищенный от отростков. Внутри внешней трубки ещё одна, поменьше. Поэтому растение и называется так, как называется. Теперь возьмите. Разглядывайте, трогайте, изучайте, как можете.
Дэниел взял палку. Семимес продолжил:
– Палка не уступает в прочности мечу лесовика и разбивает любой камень.
– И любую голову, даже голову корявыря? Да, Семимес? – спросил Дэниел, чтобы угодить гордости Семимеса.
– Изучай палку, Дэн, а не задавай вопросов, которые заставляют того, от кого ждёшь ответа, не слышать их.
– Почему? – в голосе Дэниела зазвучала обида. – Почему мой вопрос заставляет тебя не слышать его? Что в моём вопросе дурного?
– По-моему, нормальный вопрос о боевых свойствах палки, – поддержал друга Мэтью.
– Ох, друзья мои, Дэнэд и Мэтэм…
– Если друзья, то Дэн и Мэт, не так ли, Семимес? – придрался Мэтью.
– Очень так, Дэн и Мэт. Очень так… Что дурного? Скажу по-другому: не заставляй того, кто должен тебе ответить, пробовать языком кровь, вкуса которой сторонится и твоя, и его душа.
– Ты прав, Семимес, – сказал Дэниел… не сразу. (Мэтью не сказал ничего).
Семимес поспешил вернуться к предмету разговора.
– Эту палку ни сломать, ни разрубить нельзя, как и палку моего отца, которой уже не меньше…
– Тысячи лет, – продолжил Мэтью, чтобы сгладить шероховатости беседы.
– Не меньше тысячи лет, – с улыбкой повторил Семимес.
Одному Дэниелу было всё ещё не по себе, и душа его капризничала.
– Ну что, Семимес, изучаем, как можем? – в тоне его слышался вызов. – Только без обид.
– Почему без обид? – спокойно ответил Семимес. – Ты же обиделся, вот и приложи свою обиду в подмогу силе, коей будешь палку на прочность испытывать. А мы с палкой не обидимся.
Сразу после этих слов Дэниел сжал палку двумя руками и занёс её над плечом, чтобы со всего маху ударить ею о каменный горб на стене прямо над камином и тем самым размозжить её… и заодно свою обиду. Но в этот миг случилось невероятное: руки его будто услышали палку. Она сказала им «нет». В этом «нет» чувствовалась непоколебимая сила её, и это «нет» предупреждало Дэниела о тщетности его затеи. Дэниел размахнулся и, услышав голос палки, замер… и, разжав пальцы, отпустил её. Мэтью подхватил палку.
– Убедился ли ты в прочности моей палки, Дэн? – спросил Семимес. (И только Мэтью сразу не понял его вопроса, ведь палка даже не коснулась камня).
– Я убедился в весе твоих слов, Семимес. И в прочности твоей палки, – ответил Дэниел.
– Спасибо тебе, мой друг, – сказал Семимес, в глазах его была гордость. Но гордился он в это мгновение не прочностью своей палки, и не весом своих слов, а тем, что рядом с ним были его друзья, Дэн и Мэт.
– Семимес, как я понимаю, болотный двухтрубчатник это ещё не палка? – спросил Мэтью, вертя и разглядывая её.
– Молодец, Мэт! Тем, что сейчас у тебя в руках, двухтрубчатник становится не сразу. Сначала надо потягаться с трясиной. Найти не трудно – трудно подобраться. А когда подберёшься, настаёт черёд двухтрубчатника мерить твоё терпение. Руками, по локоть, а то и по плечо погружёнными в болотное месиво, нужно нащупать заветный корень, тот, что ты, Дэн, назвал загогулиной, и отделить от него все отростки (их много – два-три десятка). Без ножа и ловких пальцев тут не обойтись. Отростки очень длинные и уходят глубоко в болотную трясину. Они держат корень так натужно, что вытянуть его на поверхность не хватит никаких сил, оттого и приходится клевать носом болото. Прямо на месте от стебля отрезаются и ветки, тонкие и длинные. Если их не срезать сразу, они сделают обратный путь невыносимым. Они будут цепляться за всё, за что можно зацепиться, только бы остаться на болоте. Они будут хватать твои ноги и руки, только бы остаться на болоте. Они собьют тебя с тропы, которая на болоте и без того шаткая… очень шаткая. Уже дома стебель укорачивают до нужной длины. Потом и стебель, и корень шлифуют. Но и это ещё не готовая палка, которой можно довериться. Палку пропитывают пятью соками в правильном порядке и наконец сушат в печном жару, над тлеющими углями.
– Ты освоил это ремесло, Семимес? – поинтересовался Мэтью.
– И можно открывать лавку по продаже волшебных палок Семимеса? – подбодрил… себя Дэниел.
– Нет, я не освоил это ремесло. Отец сказал как-то, что таких палок на всю округу… две: его и моя.
– Странно, – сказал Дэниел, глядя Семимесу прямо в глаза.
– Очень странно… – согласился тот, поймав себя на мысли, что он не задумывался об этом раньше, а лишь гордился им, втайне. – Однажды, когда мне было всего пять лет, отец ушёл из дома на несколько дней… чтобы вернуться с подарком для меня. Он у тебя в руках, Мэт. Всё это время за мной присматривали Фэлэфи и Верзила Лутул (вы ещё познакомитесь с ними). Когда я начал привыкать к моей палке, она была вдвое выше меня. Но если к ней не начать привыкать сызмальства, она так и останется безответной. Так сказал отец. И всё, что я рассказываю вам о палке, я знаю с его слов… Всё-таки скажу вам по секрету: два года назад я ходил на болото, чтобы посмотреть, какой он, двухтрубчатник. А то, что было скрыто болотной мутью от моих глаз, я потрогал руками. Я сосчитал все отростки корня на ощупь, все до единого – их было двадцать семь.
– Отцу-то потом не признался, что на болоте был и из-за заветного корня топь носом баламутил? А, Семимес? – спросил с подковыркой в тоне Дэниел.
– Не признался, – ответил с довольством в лице Семимес. – А он не признался, что догадался о моём походе на болото. Но я знаю, он догадался.
Чтобы разглядеть внутренность палки, Мэтью подставил её верхний (не закрытый корнем) конец под свет факела. Потом проверил что-то пальцами.
– Дэн, загляни внутрь. Что скажешь?
Дэниел взял палку, но не сразу заглянул внутрь: что-то остановило его.
– Как тогда? – спросил он с трепетом в голосе и блеском слезинок в глазах, ещё не собравшихся в капельки.
Мэтью сразу понял, откуда взялся этот блеск, и тоже припомнил глобус из детства, микроскоп и местечко на глобусе.
– Как тогда… в пещере твоего деда.
– Твой дедушка, как и ты, живёт в селении, которое зовётся Глобусом? Я ничего не напутал, Дэн? – спросил Семимес.
– Мой дед жил там. Он умер восемь лет назад.
– Отдай свою печаль огню, – тихо сказал Семимес.
– Или Семимесу, – сказал Мэтью, вспомнив вторую часть мудрости, переданной Семимесу его отцом.
Семимес покачал головой.
– Ты сам взял печаль Дэна, Мэт, и превратил её в шутку. Порой так можно делать.
Дэниел наконец посмотрел внутрь палки.
– Семимес, скажи, внутренняя трубка соединена только с корнем, и только он связывает её с внешней?
– Мэт, ты тоже так подумал? – спросил Семимес.
– Подумал и проверил пальцем. Внутренняя трубка не связана ни с внешней, ни с корнем. Она словно плавает внутри, в какой-то упругой среде.
Дэниел, услышав слова, в которые трудно было поверить, тоже несколько раз толкнул внутреннюю трубку пальцем. Его глаза выдали изумление.
– Удивлены? – обрадовался Семимес. – Вижу, что удивлены. Особая, неведомая нам сила удерживает внутреннюю трубку. Отец говорил, что на третьем году жизни двухтрубчатника, когда он ещё не оправдывает своего имени, из трубчатого стебля его начинают пробиваться внутрь нитевидные отростки. Они растут и одновременно закручиваются кольцами, превращаясь в единую внутреннюю трубку. Через год она, продолжая вращаться, обрывает нити, связывавшие её с внешней. Она всегда вращается. Она и сейчас вращается, только очень медленно.
