— Пап, я недолго. На полчасика.
Отказать сыну покойного профессора отец не решился.
— Ладно, только недолго.
Света надела туфельки, накинула плащ и выскочила из квартиры. Они вышли на улицу.
— Тебе надо удирать, Светка. Срочно, прямо сейчас. Менты хотят взять тебя в заложницы, чтобы Сергея в Саратов заманить и за решетку спрятать. Если Хитрово вспомнит, кто твой отец, то адрес в два счета узнает, а тогда тебе уже не уйти. У Хитрово весь город в кулаке.
— Куда же я денусь?
— Куда подальше.
— Если я через полчаса домой не вернусь, отец сам вызовет милицию. Он же чокнутый!
— Тем более. Я на мотоцикле, садись, и через десять минут будем на вокзале. Посажу тебя в товарняк, идущий в Москву, и отчаливай. Главное — из города выбраться, где тебя грабли Хитрово не достанут. Билеты покупать и в поезд садиться нельзя. На первой же станции снимут.
— Но у меня денег ни гроша, и где я там Сережку искать буду? Он живет у какого-то приятеля, и я не знаю ни его адреса, ни телефона…
— Садись, зануда, и поехали. Вас любовь столкнет нос к носу. Вы и на Марсе не потеряетесь.
Света была решительной девушкой, особенно если речь шла о ее любимом гадком утенке. Конечно же, она его найдет, какие могут быть сомнения. Она села на ревущий «харлей», и ветер засвистел в ее ушах. Казалось, что она летит на крыльях высоко-высоко в небе, над облаками.
Полет оказался недолгим. Огни вокзала, перроны, запасные пути и поезд.
— Этот. Тепловоз уже шипит. Носом к Москве стоит, — оглядываясь по сторонам, бормотал Рудик. — Скоро тронется.
Парень сбил пломбу с пульмановского вагона, откинул щеколду и с усилием сдвинул створку в сторону.
В нос ударили вонища от навоза, и оглушили рев коров.
— Я их до смерти боюсь.
— Ерунда! Хитрово страшнее. Тебе спасаться надо и Серегу спасать. Иначе оба погибнете.
Рудик взял девушку за талию и приподнял. Через секунду она уже стояла на деревянном полу, заваленном сеном.
Парень выгреб из кармана куртки смятую кучу долларов и подал ей.
— Тут пятьсот с лишком, но мелкими. Мой барыш за день. На первое время тебе хватит. А там Серегу найдешь. Привет ему передавай. Виноват я перед ним. Ничего не поделаешь. Сволочь я по натуре своей, сволочью и сдохну. Но любовь не уважать не могу. Святое. Я вот отца своего любил. А Бог у меня его отнял. Есть за что. Ну да ладно. Отец твой, небось, уже в ментуру звонит.
Поезд дернулся, и вагоны, перекликнувшись, словно в строю, медленно поползли по рельсам. Куда она ехала, Света не знала. Она ни о чем не жалела. Сама не решилась бы, так подтолкнули. И слава Богу. Куда бы ни ехать, лишь бы поближе к своему гадкому утенку.
Рудик смотрел вслед уходящему поезду и завидовал. Правильно делал. Любви всегда завидуют.
3.
Девятнадцать мотоциклов с ревом выскочили из города в седьмом часу утра.
Сумасшедшие байкеры, которых в городе звали «кожаная смерть», летели на восток навстречу восходящему солнцу. Девятнадцать косынок на головах, вместо шлемов, развевались на ветру, как пиратские флаги. Машины шарахались в стороны, едва не скатываясь в кювет, встречные грузовики тормозили. У сумасшедших дороги не делятся на полосы. Черная стая неслась саранчой, не видя перед собой преград.
Фуры встретились на семидесятом километре. Им также пришлось остановиться. Судя по номерам, это были те самые машины.
Рудик слез с мотоцикла и подошел к шоферу первой машины автопоезда.
— Везете груз на овощную базу?
Чернявый парень со смуглым лицом и сильным акцентом ответил:
— Мне передали по рации, что будет сопровождение. Но не думал, что почетный эскорт прибудет.
— А тебе вообще думать не надо. Знай себе крути баранку. За тебя эскорт подумает. Поедешь за мной.
Движение восстановилось. Десять мотоциклов ехали впереди, девять замыкали колонну. Скорость пришлось снизить до минимума, фуры не поспевали за отчаянными головами.
На тридцатом километре произошло событие, о котором еще долго будут говорить в городе. С двух сторон от опушек леса открылся шквальный автоматный огонь. Не уцелел ни один байкер. Раненых добили прямо на шоссе. Девятнадцать парней в возрасте от девятнадцати до двадцати пяти лет были изрешечены пулями.
Фуры заехали в лес, и весь товар был перегружен на прицепы, накрыт брезентом, и трактора повезли груз через непроходимую грязную лесную жижу в неизвестном направлении. Тридцать автоматчиков бросили свое оружие на месте преступления и растворились в лесу.
К полудню подполковника Хитрово вызвал к себе заместитель начальника управления полковник Радченко.
— Ну что, Роман, доволен? Добился своего?
— Ты мне руки связал, Юра! Я знал, что Сема-га так просто не отдаст свою долю. Но ты мне запретил отправить наших людей на сопровождение колонны с грузом. Перестраховался! И что мне оставалось делать, как не послать мальчишек? Семаге известны все номера машин, идущих к нам с грузом через границу. Он получает информацию за два-три дня. Если мы не покончим с Семагой, то этот отморозок вконец обнаглеет. Мы должны показать всем, кто в городе хозяин.
— Войны хочешь? Или самарских и тамбовских на Семагу натравить? Где твоя голова, Рома? В городе собралось наркоты больше, чем в самом Афганистане, а мы бойню устраивать будем. Хочешь, чтобы к нам комиссии понаехали из Москвы? С ними нам не договориться, а с Семагой можно. Пусть берет свою долю.
— Тебе не стыдно за свои погоны, Юрий Василия? Пойти на сделку с поганым бандюком и признаться таким образом в полной своей беспомощности! Он сегодня утром моего крестника изрешетил на куски. Мне угрожал. Нас за людей не считает.
— А ты как хотел? В героях ходить, медали получать и в своих погонах наркобароном быть? Кого ты стыдишь? Рыло в пуху, да еще хочешь гордым оставаться. Залез по уши в дерьмо, так не хрена на себя одеколон лить. Не отмоешься. Твои личные амбиции сейчас неуместны. На карту поставлено крупное дело. И если мы его раскрутим на полную катушку, то тогда и королями станем. Надо опору под ногами иметь, а потом и с Семагой покончить можно. А сейчас нам война ни к чему.
— А как быть с грузом? — Хитрово прищурился. — Семага сейчас уволок около полутонны наркотиков высшей пробы. Сумасшедшие деньги. Хочешь и это ему простить?
— Можно договориться. Он вернет все и оставит себе ту же долю, что имел с таджиков. Большего Семага не требует.
— Добренький ты стал, Юра. Но учти: голову в пасть льву класть опасно, рано или поздно, но откусит.
— Семага, что ли? Не преувеличивай. Если он и лев, то вегетарианец.
— Как же. Три часа уже пожарные кровь с шоссе брандспойтами смывают.
— Иди, Рома, и подумай. Как примешь решение, возвращайся и обсудим наши дела в конструктивной обстановке.
Хитрово вышел из кабинета начальника, кипя от ярости. Ничего он обдумывать не собирался. С Семагой можно договориться только одним путем — отправить его на кладбище.
Весь день подполковник ходил по своим стукачам и собирал информацию. Он хотел накрыть банду Семаги всю и расстрелять сволочей, как это сделал сам Семага, уложив на шоссе байкеров. Другого способа он не видел. И перестраховщик Радченко зря боится Москвы. Наркотики тут ни причем. Обычные бандитские разборки. Семага уложил байкеров, Семагу уложили друзья байкеров. Обычная история. Вот только бы гнездо Семаги накрыть вовремя и неожиданно.
Планы он строил грандиозные, работы хватало, даже к родной сестре не успел заехать. Галя вчера Дмитрия похоронила, а сегодня сын погиб. И Хитрово считал себя повинным в его смерти. Это он послал его на верную гибель. Однако самому себе никто еще не мстил, виноватыми всегда оказываются другие.
Домой он вернулся в первом часу ночи. В подъезде на верхней площадке стоял Семага с пистолетом в руке.
— Ты хотел со мной встретиться, подполковник? Я пришел. Зря ты ходишь без охраны. Да и пушку, поди, в сейфе держишь. За тебя другие стараются.
Хитрово ринулся вперед, как разъяренный кабан. Прозвучало шесть выстрелов подряд, и только последняя пуля остановила подполковника в метре от цели.
Семага вытер пот со лба. Ему еще никогда не было так страшно. Он пробкой вылетел из подъезда, к которому уже подкатил джип. Семага и мертвого Хитрово боялся.
4.
Встреча состоялась на заброшенной барже. Полковник Радченко приехал в штатском на своей личной машине, один. Семага в одиночку не ходил. По трюмам с оружием наготове затаился десяток бандитов с большим опытом стрельбы по движущимся мишеням.
— Разговор будет недолгим, Семага. Между нами больше нет никаких разногласий, — тихо говорил Радченко. — Я могу закрыть глаза на твои проделки. Но товар ты мне должен вернуть.
— А я разве против. Мне такой кусок не проглотить. Отдам все, до последнего грамма. Но учти, начальник, с каждого килограмма сто граммов мои. И не наркотиками, а долларами. Торговать наркотой не мой профиль. У меня своих забот хватает.
