— Побольше все-таки будет, — поправляю я комбата.
— Пусть так, — соглашается он, — но ты мне соврать не дашь. Сколько ребят в первом же вылете гибнет!
Я согласно киваю, а комбат заканчивает свою гневную речь:
— Ну а как в небе приходится драться, ты. Скворцов, сам час назад видел. Все на твоих глазах было. Я только удивляюсь, Андрей, что ты-то ему не отвечаешь?
— А ты сам все хорошо сказал. Я отвечу по-своему. Костя, где гитара?
Лавров с готовностью протягивает мне инструмент. Я запеваю:
— Всю войну под завязку я все к дому тянулся…
Голоса замолкают, потому что эта песня не только о летчиках, но и о всех воюющих вообще.
— Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы нашей жизни короткой, как бетон полосы. И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда, ну а я приземлился, вот какая беда.
— Давайте, славяне, выпьем за тех, кто уже никогда с нами не выпьет. “Он был проще, добрее, ну а мне повезло”. Лучше не скажешь, — говорит комбат.
После поминального тоста, само собой, воцаряется молчание. Но выпитое берет свое. Общая беседа распадается на отдельные разговоры. В нашем конце стола разговор идет о военном искусстве. Я рассказываю о Волкове, о его “академии” и трагической гибели. Рассказываю и о Кребсе, отдавая ему должное как искусному пилоту, грамотному тактику и очень опасному противнику. В заключение рассказываю, как мы с Сергеем дрались вдвоем против двух дюжин “Ме-110”.
— Да, — говорит Костя. — Это похлеще, чем их — восемь, нас — двое.
— Запомнил?
— А как же! Спой-ка ее.
Беру гитару и запеваю песню, ставшую гимном нашей аскадрильи.
— Хорошо поешь, Андрей, — говорит Ненашев, — только в жизни у тебя как-то не по песне выходит. В песне ты с напарником даже на тот свет вместе летишь. “Пусть вечно мой друг прикрывает мне спину. Летим, друг без друга нельзя. А на деле? Вы же, как я понял, парой шли. Как же ты один-то оказался? Выходит, бросил тебя твой ведомый. Почему не помог?
Я закуриваю, затягиваюсь пару раз, глядя в голубые глаза, которые с прищуром смотрят на меня.
— Не наступай на мозоль, комбат. Мне этот разговор еще перед вылетом нелегко дался. Так было надо. Кто-то один из нас должен был взять немцев на себя, чтобы другой прорвался и доставил разведку. Решили, что на этот раз им буду я. Если ты думаешь, что Сергея так легко было на это уговорить, ты ошибаешься.
— И я так думаю! — горячится Лавров. — Не такой Серега человек, чтобы друга бросить. Они с Андреем с Финской, да что там, с училища вместе.
— Постой, постой! — Ненашев перегибается через стол, забирает у меня недокуренную папиросу и жадно затягивается, глядя мне в глаза. — Не хочешь ли ты сказать, что еще на земле, перед вылетом, уже знал, что тебе придется остаться одному, принять бой с десятью “мессерами”, чтобы прикрыть его прорыв? Что же ты за человек? Неужели в тебе ничего не дрогнуло? Не страшно было?
— Если честно, то дрогнуло. А что я за человек? Да обыкновенный. Ты поставь себя на мое место. Вот ты приходишь к выводу, что задание можно выполнить, только пожертвовав одним из двоих. Скажешь ли ты напарнику: “Ты останешься прикрывать, а я доставлю разведку”?
Теперь молчит комбат, ему нечего возразить.
— И страшно мне тоже было. Страшно за то, что Сергей мог не выдержать и ввязаться в бой. Тогда все было бы напрасно.
— Костя, разливай, — командует пришедший в себя Ненашев. — Сейчас, Андрей, мы будем пить за тебя стоя. И не смей возражать!
Но возразить я не успеваю. Тяжелый взрыв затыкает мне рот и расплескивает самогон из кружек. С потолка сыплется земля. Тут же гремит еще один взрыв, за ним — третий, четвертый. Командиры хватаются за оружие, надевают каски. В блиндаж врывается сержант:
— Товарищ капитан! Немцы! Танки!
— Сколько их?
— Трудно разглядеть, далеко еще, и пыль мешает. Идут прямо на нас.
— По местам! К бою!
Комбат надевает каску, хватает бинокль и, проходя мимо меня, говорит:
— Ты же говорил, они раньше утра не начнут!
— Ничего не понимаю, — бормочу я, пожимаю плечами и выхожу из блиндажа вслед за комбатом.
Глава 19
Dun. Dismayed not this our captains, Macbeth and Banquo?
Cap. Yes; As Sparrows eagles, or the hare the lion!
W.Shakespeare
Дункан: И что ж, скажи, он этим устрашил командующих — Банко и Макбета?
Капитан: Да, устрашил, как воробьи — орлов и заяц — льва!
Шекспир (англ.)
Мне с Афгана не приходилось бывать под обстрелом. С отвычки жутковато и кажется, что все снаряды и все пули летят именно в меня. Но я быстро вспоминаю старую солдатскую мудрость: свою пулю не услышишь, и артиллерист в тебя никогда не попадет, потому как он тебя не видит. Нельзя сказать, что я перестаю обращать внимание на свист и разрывы, но они уже не мешают мне видеть и правильно оценивать обстановку.
Ненашев стоит на КП батальона и, опершись локтями о бруствер, смотрит в бинокль. Он сердито выговаривает сержанту:
— Не так уж они и далеко! Ты их даже не рассмотрел как следует, сразу ко мне побежал. Теперь опять побегаешь. Дуй в шестую роту, передай Алмазову: огня не открывать ни в коем случае. За каждый выстрел с него лично взыщу. Сенченко! Ты — к танкистам. Пусть сидят и без синей ракеты не дергаются. Да и по ракете — не больше двух! Кирилл! Есть связь с противотанковой?
Связист подает ему трубку.
— Ольха! Я — Судак! Все нормально, справимся сами, вы помалкивайте.
Отдав трубку, он обращается к лейтенанту с артиллерийскими эмблемами:
— Борис! Только двумя орудиями и только наверняка. Понял?
— Как не понять!
— Беги!
Лейтенант убегает по ходу сообщения, а я подхожу поближе. Нас атакуют пять танков и батальона два пехоты на бронетранспортерах. Танки уже довольно близко. Вот и пехота начинает спешиваться. На атаку основных сил Гудериана это не похоже.
— Разведка боем! — догадываюсь я.
— Верно! — соглашается Ненашев и тут же спохватывается: — А ты что здесь делаешь? Марш в блиндаж!
— Не командуй, будь другом.
— Правильно, приказывать тебе не имею права, но прошу. Нечего тебе здесь делать. Не твое это дело, пойми! Такие, как ты, там нужны, — он показывает в небо, — а не здесь. Знаю, ты мужик смелый. Но кому сейчас нужна твоя смелость? Шальная пуля, случайный осколок и — привет! А у тебя даже каски нет.
— Вот ты бы на правах хозяина и побеспокоился.
— А ну тебя! Башир! Сбегай в блиндаж, принеси летчику каску.
Бой между тем разгорается. Танки приближаются, ведя непрерывный огонь из орудий и пулеметов. С бронетранспортеров тоже бьют пулеметы, поддерживая пехоту, которая идет за танками густыми цепями. Пули все гуще свистят над головой и все чаще чмокают в бруствер. Наши пулеметчики тоже ведут огонь по немецкой пехоте, но та умело прикрывается танками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
