Николай почувствовал, как вспыхнули щёки. Гюнтер посмотрел с испугом, потянулся к трубке. Николай отстранился.
— Мы оба в полном порядке, досточтимый.
— Я верю. Передайте привет Гюнтеру, Николай Игоревич. Спасибо за всё, что вы для него сделали. Я ваш должник. — Найлиас оборвал связь.
Николай растерянно посмотрел на телефон, убрал в карман.
— Тебе привет, — сказал он Гюнтеру.
— Учитель придёт к нам?
— Обязательно. Но не сейчас. Надо ещё немного подождать, Гюнтер. Учитель Найлиас обязательно будет с нами. Надо только подождать.
Гюнтер кивнул.
— А сейчас что будем делать?
— Летим в Гирреан. Кийриасу отзвонимся по дороге. Незачем его впутывать в наши дела. Нам самим ума хватит разобраться, что там так или не так с этим увечником.
— Тогда нужно поторопиться, — сказал Гюнтер. — До рейса осталось всего полтора часа.
— Успеем.
И они успели.
= = =
Водки в кафе не было, только ром. Напиток крепкий, но именно напиток — слишком много посторонних привкусов и ароматов. В бокале с ромом сияют солнечные лучи, играет музыка, веет приятный терпкий ветерок. Ром пьют для развлечения и удовольствия, под болтовню и шутки большой компании. Этот напиток похож на живописное полотно, так много в нём штрихов и оттенков. А Клементу хотелось простой спиртовой горечи.
…Разыскать данные на членов семьи Алондро через информаторий Алмазного Города было делом пяти минут.
После смерти родителей главой семьи стал старший брат. Внутренняя готовность подчиняться его приказам у Клемента была, но стоило только увидеть Диего вживую, до омерзения похожего на отца, и волной захлестнуло неприятие.
Нет у Клемента брата, и не было никогда, как не было и родителей.
Ничего у него нет. И никого нет.
И не будет.
Теперь только и остаётся, что напиться в мёртвую, в хлам, так, чтобы ничего не видеть и не слышать, чтобы не осталось ни одной мысли, ни единого чувства — ни боли прошлого, ни пустоты настоящего. Перемолоть в жерновах тупой тяжёлой пьянки невесть откуда взявшиеся мечты и надежды, а после стряхнуть их как пыль вместе с похмельем.
Сожаления о несбывшемся пригодны только для людей, а теньму номер четырнадцать они не нужны.
Однако избавительное опьянение не приходило, алкоголь не брал.
— Ещё, — велел Клемент бармену. Тот подал новую порцию.
Бокал накрыла детская ладошка. На соседней банкетке сидел Мигель.
— Не надо пить, — попросил он. — Пожалуйста.
— Ты что здесь делаешь? — строго спросил Клемент. — Детям сюда нельзя. И мама будет беспокоиться, что ты ушёл так далеко от дома один.
— Не будет. Ей всё равно, — как о давно привычном и потому естественном ответил Мигель.
Посмотрел на Клемента и спросил:
— Вы правда мой дядя?
Клемент протянул ему паспорт.
— Нет, — спрятал руки за спину мальчишка, — вы сами скажите — вы по правде мой дядя?
Клемент посмотрел на него с интересом. Мальчик гораздо умнее, чем положено в десять лет. Уже знает, что документы и кровная связь могут ничего не значить.
Внешне Мигель нисколько не похож на отца с дедом. Прямые чёрные волосы, карие глаза, кожа смуглая. Настоящий потомок рода Кван, к которому принадлежит мать Мигеля. От Алондро в нём нет ничего. «Оно и к лучшему», — подумал Клемент, убрал паспорт и сказал:
— Я отведу тебя домой.
— Домой надо совсем вечером, — ответил Мигель. — Когда этот заснёт.
— Ты об отце? — уточнил Клемент.
— Он мне не отец! Он сам сегодня сказал!
— Замолчи, — приказал Клемент. — Хороший сын не повторяет даже отцовские слова, если они оскорбляют мать.
Мигель спрыгнул с банкетки, отбежал на два шага и выкрикнул:
— Ну и пусть оскорбляют! Я её ненавижу!
Клемент сурово посмотрел на племянника.
— Нельзя так говорить о матери!
Мигель испуганно сжался, ожидая затрещины. Но не ушёл. Хотя и мнения своего менять не собирался.
— За что ты её ненавидишь? — спросил Клемент.
— Она всё делает как скажет он. Когда он сказал, что надо утопить Пекаря, она бросила его в дождевую бочку и крышкой закрыла. Пекарь так плакал, хотел вылезти! А она…
— Какой ещё пекарь? — не понял Клемент. — Кто это?
— Котёнок. Сам рыжий, а на животе и на голове белые пятна — как фартук и шапочка. И передние лапки белые, как будто в муке. Я его здесь нашёл, на заправке. Пилоты говорили, что он похож на пекаря. Я и назвал его Пекарь. А этот… Он сказал, что котят только в грязных крестьянских халупах держат. Тогда она бросила Пекаря в бочку. Он плакал. Так, как люди плачут. Кричал. Крышку царапал. Ему было очень больно?
— Это быстро закончилось, — ответил Клемент. Он положил на барную стойку деньги, подошёл к племяннику. — Тебе нельзя здесь оставаться. Пойдём.
Мальчик послушно шёл следом. Клемент чувствовал его разочарование и обиду. «Он ждал от меня чего-то. А я обманул ожидание. Но что я мог сделать? Воскресить утопленного котёнка?»
— Через час я уезжаю, — сказал Клемент вслух. — Далеко.
Мигель не ответил.
Они вышли из кафе в фойе гостиницы. Клемент взял у портье ключ.
— Номер оплачен до утра. Можешь подождать там, пока дома всё успокоится.
— Нет! — метнулся в сторону мальчишка.
— Я туда не зайду, не бойся, — усмехнулся Клемент. — И никто не зайдёт. На двери есть задвижка, ты можешь закрыться изнутри. Ну так что, берёшь ключ?
Мигель смотрел настороженно. Клемент вернул ключ портье.
— Я передаю свой номер вот этому юному джентльмену.
Портье бросил на Мигеля равнодушный взгляд, кивнул и вновь вперился в стереовизор — там показывали гладиаторские бои.
Клемент выбрал кресло в уголке фойе, сел, удобно откинулся на спинку, полузакрыл глаза. Дурацкий сегодня день. Даже напиться в хлам, и то не получилось. «Кстати, а я вообще когда-нибудь напивался? Ни разу. Пусть это не то событие, которым можно похвастаться, но оно присуще миру живых. Я же так и остался тенью».
Подошёл Мигель.
— У вас тоже утопили котёнка, досточтимый? Я знаю, что бабушка и дедушка Алондро были не очень добрыми.
Клемент посмотрел на Мигеля, усмехнулся невесело:
— Да, добрыми они не были, что верно, то верно… А бабушка и дедушка Кван? Они добры с тобой?
— Они с нами не разговаривают. Ведь они диирны, а Диего Алондро всего лишь даарн. Когда Бланка вышла за него замуж, Диего думал, что тоже станет диирном. Но Кваны лишили Бланку родового имени. За это Диего её и бьёт. Не только за это, за всякое другое тоже, но чаще всего за это. — Мигель с настороженностью и опасением посмотрел на Клемента. — Он… Ну этот… Диего… Он хочет отобрать у вас имя.
— Я перестану быть даарном, — сказал Клемент. — И досточтимый господин Мигель сочтёт недостойным разговаривать с простокровкой.
— Нет! — замотал головой Мигель. И спросил умоляюще: — Ведь вы всё равно останетесь моим дядей, правда?
Клемент посмотрел на Мигеля с удивлением.
— Зачем тебе это?
Мигель не ответил, только подошёл на шаг ближе.
— Ты говоришь, что ненавидишь Бланку Алондро, — сказал Клемент.
— Ненавижу.
— Тогда зачем ты её защищал?
— Мужчина, который бьёт женщину, уподобляется шакалу. Мужчина, который допускает, чтобы при нём били женщину, становится гнилым слизняком.
Клемент растерянно посмотрел на Мигеля.
— Кто тебе это сказал?
— А разве он соврал?
— Нет, — тихо проговорил Клемент. — Не соврал.
Мигель подошёл ещё на шаг, бросил на Клемента быстрый короткий взгляд и опустил глаза.
— Зачем я тебе? — спросил Клемент. — Ты же совсем меня не знаешь, первый раз в жизни увидел. У меня ничего нет — ни дома, ни лётмарша, ни даже собственной одежды. То, что на мне, взято напрокат. Я никто. Появился, исчез и следа не осталось.
Мигель крепко обхватил его руками, прижался всем телом. Клемент вдохнул его запах. От Мигеля пахло детским мылом, фруктами и шоколадом. Клемент погладил мальчика по волосам. Мигель прижался ещё теснее. Клемент подхватил его на руки и посадил к себе на колени.
Впервые в жизни Клемент обнимал ребёнка. Пусть Мигель крепкий и рослый для своих лет, но всё равно — такое маленькое хрупкое тело. Лишь нажать чуть сильнее и кости хрустнут как веточки. При мысли, что неловким движением он мог причинить Мигелю боль, Клемента бросило в дрожь.
Но ничего страшного не случилось, Мигель по-прежнему прижимается к нему, обнимает. И ждёт, когда Клемент сам обнимет его покрепче.
Клемент слышал, как у него под ладонью стучит сердце Мигеля. Крохотная искорка жизни. Но перед её сиянием поблекнет любое солнце. «У меня есть только Светоч, — подумал Клемент. — А у Диего — истинный свет. Такой, который не превращает в тень, а наоборот, помогает самому стать светом. Диего не понимает, как ему повезло. Почему судьба так благосклонна к тем, кто не способен оценить её милость?»
