– Бедная старушка Самми! – нежно говорила Ева. – Неужели ты подумала, что я бросила тебя?
Кошка крутилась около своей хозяйки и урчала от удовольствия. Я смотрел на Евины хрупкие руки, ласкающие животное, и слушал такие человечные слова, обращенные к кошке. Обычно разговаривают с животными только очень одинокие люди. Ева же беседовала с бессловесной божьей тварью так, словно перед ней была и не кошка вовсе, а беззащитное человеческое существо. Внезапно кошка перестала урчать и посмотрела на меня. Хвост ее распушился, и она зафыркала. Я долго смотрел в ее желтые глаза, а потом отошел от перил, испугавшись, что кошка своим злобным урчанием выдаст меня.
– Что с тобой, глупенькая? – спросила Ева. – Ты увидела, как там пробежала мышка?
У меня похолодели руки.
– Пойдем, моя красавица! Я не могу больше играть с тобой. Нет, ты не будешь подниматься наверх. Я отнесу тебя. Я так устала, Самми, я ужасно, ужасно устала.
Я снова посмотрел вниз. Ева взяла кошку на руки и вошла в спальню. Я вынул платок, вытер лицо и руки, занял место на площадке и снова весь обратился в слух. Ева разговаривала с кошкой. Слов я уже не различал. Странно было слушать в пустом доме одинокий голос, которому никто не отвечал. Потом заскрипела кровать, и я понял, что женщина легла спать. Я сел на ступеньку и закурил. Через пятнадцать минут свет в спальне погас. Выждать эти минуты оказалось невероятно трудно. Единственное, что нарушило тишину в доме, было мое собственное дыхание и нежное бормотание Евы, предназначенное кошке. Сидя на лестнице, я вспомнил тот первый уик-энд, который я и Ева провели вместе. Какое это было чудесное время. Тогда я еще не знал, какая она лгунья. Я думал, что она стала доверять мне, и я радовался, что она со мной. Это воспоминание я сохраню до конца жизни. Я сжал кулаки. Если бы эта падшая женщина была хоть чуть-чуть добрее ко мне, ничего бы не случилось и я не сидел бы здесь на лестнице. Я хотел проститутке стать другом, а она лишила меня самого дорогого: жены, дома, работы. Мои мысли были прерваны тем, что в это время погас свет. Я вскочил на ноги, но, с трудом поборов свое нетерпение, снова сел на ступеньку. Надо подождать еще немного. Одно лишнее движение, и все сорвется, а я потратил так много времени, чтобы наступили именно эти минуты. Теперь уже недолго. Ева уснет – и пробьет мой час. Но в темноте раздались какие-то новые звуки. Женщина плакала. Мне неприятно было слышать ее плач. Это было так неожиданно, что я сжал зубы и сердце мое похолодело. Так могла плакать только женщина, которая потеряла все на свете, которая отчаянно одинока и несчастна. Лежа в темноте, Ева рыдала, не делая ни малейшей попытки взять себя в руки. Да, она была по-настоящему несчастна. Хоть напоследок, но встретился лицом к лицу с Евой без ее обычной лживости, без застывшего выражения лица, без профессиональных уловок. Это была Ева, которую я хотел узнать, настоящая Ева, какой она бывала наедине сама с собой. Приоткрылась дверь крепости, и я мог заглянуть внутрь, чтоб понять, какова Ева на самом деле. Я увидел самую обычную проститутку, отдыхавшую от своей тяжелой, ненавистной работы. Долгое время я сидел в темноте и слушал отчаянные женские рыдания. С не меньшей болью в голосе прозвучал и Евин крик:
– Будь все проклято, все трижды проклято!
И она стала исступленно бить кулаками в стену, словно не в силах вынести своего несчастья. Наконец женщина успокоилась. Потом в наступившей тишине послышался слабый храп. Слышать эти звуки мне было так же тяжело, как недавние рыдания. Холодное, злобное спокойствие снова вернулось ко мне. Я встал и размял пальцы. «Теперь, – подумал я, – тебе уже недолго ждать, скоро я избавлю и себя и эту женщину от всех несчастий. Я так давно жду этой минуты».
Спускаясь вниз, я снова вспомнил о Кэрол, о Голде и обо всех остальных. Если бы они увидели меня сейчас, они бы пришли в ужас. Я улыбнулся в темноте. Даже Френк Ингрем не мог бы придумать подобной ситуации. Просто фантастично, что женщина, подобная Еве, настолько завладела мной, что я – известный писатель – решился пойти на убийство. В конце концов, полиция найдет меня: Марти, наверняка, расскажет ей обо мне. Голд тоже расскажет. Если полицейские схватят меня, я во всем признаюсь. Какой смысл лгать? Все началось со лжи, но я не намерен продолжать ее и не стану изворачиваться. Суд признает меня виновным. Я представил себе выражение лица судьи, когда он, выслушав мрачные подробности, зачтет обвинительный приговор и произнесет заключительную речь. Она прозвучит так: «За преднамеренное убийство вам, Клив Фарстон, в качестве наказания избрана казнь. Вы будете переданы шерифом округа Лос-Анджелес начальнику государственной тюрьмы для приведения приговора в исполнение и будете казнены способом, предусмотренным законами Калифорнии. Да будет с вами милость Божья!» Милость Божья не для меня. Бог отрекся от такого, как я.
Подойдя к двери спальни, я остановился и прислушался. Ева ворочалась во сне, стонала и бормотала что-то неразборчивое. Я прокрался в комнату, на цыпочках приблизился к кровати и старался по дыханию определить, где находится Евина голова. Осторожно протянув руку, я нащупал стеганое одеяло и присел на край кровати. Она слегка скрипнула под моим весом, но Ева от этого не проснулась. Во сне ее укрытое одеялом тело вздрагивало и дергалось. От нее пахло виски. Сердце мое стучало как молот. Также на ощупь я отыскал выключатель. Держа его дрожащими пальцами, я стал искать горло Евы. На какое-то мгновенье моя рука повисла в воздухе, потом медленно опустилась и коснулась волос спящей. Значит, ее горло находится совсем близко от моей руки. Я набрал в легкие воздуха, стиснул зубы и включил свет. Ева лежала передо мной. Рука моя была в нескольких дюймах от ее горла, но я мог только сидеть и смотреть на ту, которую только что хотел задушить. Меня словно парализовало. Ева казалась мне маленькой и беспомощной. Она лежала на спине. Рот был открыт, лицо дергалось. Выглядела Ева совсем юной и несчастной. Глаза были обведены черными кругами. Моя рука безвольно опустилась. Я почувствовал, что вся моя злоба к виновнице моих страданий прошла. Глядя на нее, я вдруг понял, что ум мой был помрачен каким-то сумасшествием, если я решился убить ее. Ко мне вернулся разум. И я обрадовался, что не смогу осуществить задуманного. Горло у меня пересохло, когда я осознал, насколько близок был к совершению тяжкого греха. Мне захотелось обнять Еву и почувствовать, как она прижимается ко мне. Мне хотелось сказать, что я буду заботиться о ней, что отныне она всегда будет счастлива. Я посмотрел на нее, увидел ее худенькое личико с острым подбородком и понял, что я люблю этот подбородок и эти две морщинки на переносице. Если бы только моя мучительница всегда выглядела так, как сейчас: беспомощной, нуждающейся в защите, со спокойным лицом, на котором словно чудом разгладились морщины. Но я был уверен: стоит только открыть Еве глаза, как я снова прочту в них жесткость и эгоизм. Как бы мне хотелось поверить в то, что любимая мной женщина не будет больше лгать мне, напиваться пьяной и грубо обращаться со мной. Я знал: это невозможно. Она никогда не переменится… Кошка доверчиво потерлась о мою руку. Я погладил животное и впервые с тех пор, как умерла Кэрол, почувствовал себя спокойным и удовлетворенным. Сидя на кровати рядом с Евой и поглаживая кошку, которая, мурлыкая, тыкалась мордочкой в мою руку, я осознал, что желание отомстить у меня прошло.
Внезапно Ева открыла глаза. Она уставилась на меня. Во взгляде ее полыхали удивление, ненависть и страх. Она замерла и затаила дыхание. Казалось, мы целую вечность смотрели друг на друга.
– Все в порядке, Ева, – сказал я, взяв ее за руку. Никогда бы не поверил, что живое существо способно на такую молниеносную реакцию. Ева в одно мгновение соскочила с кровати, схватила халат и подбежала к двери. Я же не успел сделать ни единого движения, чтоб остановить Еву. В полутемной комнате глаза ее сверкали, как угли. Женщина с ужасом наблюдала за мной.
– Извини, что я напугал тебя, – сказал я, почувствовав, как меня охватывает паника. – Послушай, Ева, я, действительно, сожалею, что напугал тебя…
Губы ее беззвучно шевелились. Она еще не опомнилась ото сна и не протрезвела. Наверное, именно поэтому она так испугалась, и инстинкт самосохранения заставил ее с такой молниеносной быстротой соскочить с кровати. И все же, когда я смотрел на парализованную страхом женщину, я боялся ее гораздо больше, чем она меня.
– Все в порядке, Ева, – ласково проговорил я. – Это я, Клив. Я не обижу тебя.
Она прохрипела:
– Чего ты хочешь?
– Я проходил мимо и захотел увидеть тебя, – ответил я. – Иди, сядь. Все в порядке, не бойся!
Ее глаза оживились. Она облизала пересохшие губы, и голос ее, когда она заговорила, стал звучнее.
– Как ты попал сюда?
– Я увидел, что окно открыто, – сказал я и, пытаясь превратить все в шутку, добавил: – И мне так захотелось увидеть тебя, что я не удержался и проник в дом. Мне и в голову не пришло, что ты испугаешься.
