— Итак, мы оба не в своей тарелке, — проговорил он, разглядывая очередное блюдо, поданное манипуляторами. На длинной стеклянной посудине лежало три листа салата, два розовых шарика и кубик розоватого студня, и все это было удручающе миниатюрным. — Давайте меняться, — предложил он.
— Нет, попробуйте. Это все из креветок и очень… питательно. — Тень усмешки прошла по ее губам. Глаза оставались серьезными. — Сегодня день моего рождения, я угощаю.
— А… Поздравляю. И сколько же?.. Впрочем, ладно.
— Последний раз двадцать.
— Двадцать девять? Я готов был подумать, что вам девятнадцать.
— Спасибо.
— Не за что, это не комплимент.
— Вы тоже сегодня не в духе? — спросила она.
— Нет, это мое обычное состояние. Я, видите ли, мало приспособлен для светских бесед.
— В таком случае будем есть молча… Закажите себе что-нибудь мясное.
Он заказал беф-монтре.
Ели молча. Смотреть на свою сотрапезницу он избегал. Но заметил, как она, стараясь проделать это украдкой, подала отрицательный знак головой и рукой кому-то за его спиной. Он понял, что испортил людям компанейский обед. А может, и совершил какую-нибудь еще большую глупость. Торопливо заканчивая десерт, сказал:
— Надо было сразу мне все объяснить, я мог уйти к другому столу, и прекратился бы этот цирк.
В ее глазах возникло и тут же угасло какое-то необычное острое выражение, он его уловил, но не понял.
Очень спокойно она сказала:
— Чепуха, не обращайте внимания. Я должна была ответить на вопрос моей подруги. Только и всего… По-видимому, вы впервые в этом ресторане?
— Я впервые на этой планете.
— Сегодня? «Россия»?
— Да. Кстати, в обеденных залах «России» иные порядки.
— А раньше?
— Что «раньше»?
— Где вы обедали раньше, можно узнать?
— Можно. В обеденных «залах» Дальнего Внеземелья.
— Каким же образом вы… сюда, на Меркурий?
— По собственному желанию. Если вы это имели в виду. — Он подчеркнул слово «это».
— Нет, я имела в виду другое. Обычно космодесантники специализируются избирательно, в их среде есть «планетчики», «лунники», «пространственники»…
— Вы неплохо знаете нашу среду, но все это верно только отчасти. Хороший десантник должен быть всяким.
— Вы… хороший десантник?
— Я всякий.
— Скажите… вам нравится ваша работа?
Он посмотрел на нее.
— Почему вы об этом спросили?
— Чтобы знать, как вы ответите.
Он еще раз внимательно посмотрел на нее.
— Разве это хоть сколько-нибудь важно — как я отвечу?
— Для меня — да.
— Ну что ж… Работа нормальная.
— Нормальная… — тихо повторила она. — Впервые за время нашего знакомства вы сказали неправду.
— Мы еще незнакомы.
— Людмила Быстрова.
— Дэвид Нортон.
— Вот и познакомились. Зачем же вы говорите, что ваша работа нормальная, если она ненормальная?
Он помолчал, пытаясь вообразить себе, зачем ей все это надо. Ему не нравились ее вопросы. Ему не нравилась тема беседы. И наскоро проглоченная еда тоже не очень понравилась. Разговор, затеянный новой знакомой, вызывал у него смутное холодноватое любопытство и такое же смутное холодноватое неудовольствие.
— Что вы в ней видите… ненормального? Риск? Сложность?
— Нет. Этого добра у любого работника Внеземелья хоть отбавляй. Я имела в виду то, что у вас внутри.
— Простите, но какое вам дело до того, что у нас внутри?
Несколько мгновений лицо ее было угрюмо-задумчивым.
— Выпьем кофе? — предложила она. — Не отказывайтесь. Кофе местный, меркурианский.
На стол из буфетной тумбы переместилась целая флотилия предметов кофейного сервиза — не менее дюжины сосудов разных форм, изящные тонкостенные чашки, блюдца, ложки, розетки… и даже что-то вроде подсвечника с дрожащими язычками спиртового пламени, — все из желтого сверкающего металла.
— Молоко? — предложила она. — Сливки? Мороженое? Суфле?
— Нет, просто кофе. Сливки, суфле — это вам.
— Почему мне?
— Потому что было заметно, как вы пытались заставить себя поесть и как у вас ничего из этого не вышло. Сливки тоже местные?
— Конечно. Здесь все местное. Вы еще увидите наши «зеленые фабрики», фермы, плантации…
— Вы имеете к этому отношение?
— Только как потребитель. А как специалист я имею отношение к субкритической модификации металлов. Сверхпрочные сплавы. То, на чем вы летаете. Пейте, остынет.
Он поднес к губам сверкающую чашку:
— В другой обстановке я бы подумал, что чашка из натурального золота.
— Здешнее золото ничем особенным не отличается от земного.
— Что, вся эта посуда… золото? Но зачем?
— Красиво, практично. Не окисляется и не тускнеет. Как вам наш меркурианский кофе? — спросила она.
— Я не нахожу в нем ничего меркурианского. Вкус обычный, земной.
— В этом его достоинство. Наши плантации совершеннее лунных.
— Богато живете.
— Да… как будто небедно. Еще чашку?
— С удовольствием. — Он посмотрел на цветные струи дымов за окном и спросил: — Промышленность ваша коптит?
— Наша промышленность не коптит, — сказала она, не повернув головы. — Дымят побочные кратеры Малого Аборигена.
— Есть и Большой?
— Был. Вел себя агрессивно, намучились с ним и в конце концов подавили. Красивый был вулканище. Необузданный, пылкий… Слишком близко от города.
— Но ведь и этот недалеко?
— Даже ближе.
— Почему бы его не заткнуть?
По ее глазам он понял, что сморозил глупость.
— Не кощунствуйте, — тихо проговорила она. — Вулканологи заботятся о здоровье Малого Аборигена так, как не заботятся о своем собственном. Мы считаем Малый Абориген подарком судьбы, и здесь не принято говорить о нем в неуважительном тоне.
— Понятно… Химия?
— Верно. Вулканогенное сырье. Но прежде всего вода.
— Знаменитый гейзер Мелентьева?
— В том числе, но не только. Малый Абориген, насколько я понимаю, не единичный вулкан. Система вулканических очагов. К счастью, малоактивных — в сольфатарной стадии, как говорят вулканологи. Горячие газы, вода… и все остальное. Воды неожиданно много. В стане меркуриологов и вулканологов до сих пор царит теоретическая неразбериха. Они по-разному объясняют «гидрофеномен очаговой провинции Абориген», но это, понятно, не мешает нам использовать гидрофеномен для нужд бытовых, культурных, промышленных. А вы говорите «заткнуть».
— Ну давайте я отрежу себе язык.
— Опасаюсь, ваша жена никогда мне этого не простит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});