это позже. Что такое? — ее голос резкий, когда она поворачивается ко мне.
Слезы льются по моему лицу, и я качаю головой, не могу объяснить.
— Эй, — Мерри опускает чашку и обнимает меня. — Что такое, Кор?
— Я скучала, — выдавливаю я в ее плечо, кончики пальцев пылают, когда я прижимаю их к ней, что напоминает о том, что прячется под моей кожей, и я рыдаю сильнее, потому что она не хотела бы утешать меня, если бы знала о монстре во мне. — Так сильно.
— И мы скучали, — она трет мою спину, будто я маленький ребенок. — Я даже не понимала, как сильно, пока не увидела твою записку, поднялась сюда и увидела тебя, — ее голос звучит сдавленно, и, когда я отклоняюсь, я вижу слезы в ее глазах. — Смотри, что ты сделала, — она смеется, вытирая их рукавом. — Какая пара.
— Прости, — я чувствую себя разбито, ведь это маленькое слово содержит так много, и я никогда не смогу объяснить ей или кому-то еще даже половину. Но мне нужно кое-что сказать, вслух, тому, кто важен. — Мне нужно кое-что тебе рассказать.
— Ладно, — она смотрит на меня настороженно.
Я глубоко вдыхаю.
— Я пожелала Бри смерти. В ночь, когда она умерла. Я пожелала этого, и это произошло.
Мерри глядит на меня.
— О, Кори, — ее глаза снова в слезах. — Потому ты ушла? Потому что думала, что ты виновата? О, милая, — она снова обнимает меня. — Я хочу, чтобы ты послушала меня. Слушай внимательно. Ты не убивала ту девочку. Даже если хотела этого.
— Ты не понимаешь…
— Кори, нельзя убить желанием.
Но я это сделала. А не должна была. И не должна была этому радоваться. Я не такая.
Мерри дает мне плакать, сидит со мной, пока слезы не кончаются. Моя голова болит после рыданий.
— Лучше? — спрашивает она, и я киваю, потому что ей это нужно. — Ты уверена, что ничто не заставило тебя вернуться? Я рада, что ты тут, — говорит она, — но ты не в беде, не поссорилась?
Я почти улыбаюсь.
— Нет.
Она долго разглядывает меня.
— Хорошо, — наконец, говорит она. — Как насчет свежего кофе? — я киваю, и она продолжает. — И тебе нужно принять душ, потому что, Кори, ты выглядишь грязно и воняешь.
Удивленный смех вырывается из меня от неожиданного упрека. Я в ужасном состоянии, если она так говорит.
— Что такое? — она тянется за меня к подушке, обмотанной в одеяние.
Я отталкиваю ткань.
— Ничего. Это ничего. Я спущусь, когда буду чистой.
Мерри пронзает меня взглядом.
— Ладно, — медленно говорит она с подозрением в голове. — Не задерживайся.
Но я не спешу. Я стою под водой в душе, горячая вода бьет по ноющим точкам над моими лопатками, пока боль не проходит. Я мою волосы, расчесываю их и повторяю процесс три раза, пока волосы не скрипят, а кожа головы не болит. Я тру пемзой ступни, убирая твердую кожу, которая пригодилась мне, когда я лазала в свою нишу и в тайный сад. Потом я мою тело снова и снова, использую почти целый кусок мыла, смывая месяцы пыли Подземного мира, вода становится коричневой, стекая, и я ощущаю отвращение и потрясение. Я была грязной.
Аид не был против.
Стоп.
Когда я выхожу из душа, голова кружится от жары и пара. Я открываю окно, смотрю, пока прохлада воздуха снаружи уносит жар, а потом вытираю зеркало и смотрю на себя. Я выгляжу старше, черты лица острее, скулы выпирают сильнее, глаза настороженные. Я смотрю на свое тело, крутясь. У меня есть шрамы, мышц больше, чем я привыкла, но в остальном я — это я. Какой бы я ни была, я выгляжу как человек.
Я иду в свою комнату одеваться, гладкие ступни усиленно ощущают половицу, я слышу, как Мерри говорит, и замираю, думая на миг, что тут кто-то еще, а потом понимаю, что она говорит по телефону. Обо мне.
— …футболку или что-то прицепила к подушке, — улавливаю я и прислушиваюсь. — Думаю, она начала новые отношения, но это закончилось. Бедняжка. Она была разбита в прошлый раз. Еще и перед восемнадцатилетием, — пауза. — Да, завтра. Знаю, я тоже, вылетело из головы. И Крейг не упоминал. Не знаю, что будем делать.
Она думает, я пришла домой, поджав хвост, потому что меня бросили. Снова. В чем-то так и было, но это не парень, а божество, и он не бросал меня, а я бросила его, Фурий, свой другой сад и все в Подземном мире.
Я могу работать с этим.
Но больно.
Я надеваю джинсы и джемпер, но штаны сковывают, мои ноги отвыкли быть в джинсах. Приходится надеть свободное хлопковое платье, похожее на то, в каком я прибыла, которое я прячу на дне шкафа. Я достаю мягкие туфли, чтобы защитить ступни, заплетаю волосы, уже не пшеничные, а русые, словно Подземный мир вытянул из них цвет, в пучок на макушке. Я замираю, чтобы поправить постельное белье, потом спускаюсь. Мерри все еще с телефоном, хотя уже говорит о работе, о волонтерах и команде. Я машу, проходя мимо, пока она расхаживает по гостиной. Я иду на кухню, чтобы налить себе кофе.
Кофеин ударяет меня, как поезд, встряхивает тело. Без молока в доме я добавляю воду из холодильника, разбавляя кофе, пока не перестает ощущаться, что я пью молнию. А потом я выхожу в заднюю дверь.
Больно.
Мир зеленый и синий, от красок перехватывает дыхание. Поля за моим садом, листья на деревьях, изумрудные и яркие, синее безоблачное небо. Свет солнца напоминает желток, льется из-за дома и озаряет сад, теплое красное сияние терракотовых кирпичей стен. Птицы поют, для меня это громко, сложно представить, что я ранее не заметила бы это, если бы не пыталась. Теперь это буйство, и голова звенит.
— Тут холоднее, чем кажется, — Мерри присоединяется ко мне, скрестив руки. — Мы не знали, что с этим делать, — она кивает на сад. — Но еще достаточно рано, чтобы начать сезон. Если ты остаешься, — добавляет она неуверенно.
Я молчу.
— Мы закажем чай, если хочешь? — продолжает Мерри, сглаживая неуверенность. — Я могу заказать в индийском магазине, как ты любишь, и он прибудет сюда на лодке в семь часов. Подарок ко дню рождения.
— Будет мило, — я стараюсь звучать так, будто это важно для меня.
— Кор, признаюсь, мы ничего не подготовили тебе на завтра, — неловко продолжает она. — Буду честной, это вылетело из головы, а потом я увидела твою записку… Прости, милая. Мы загладим вину.
— Все хорошо, — говорю я, хотя больно быть
