— Мне жаль, — лицо ее оставалось бесстрастным — не думаю, что ей действительно было жаль. — Вы по поводу Джека?
Джек? О ком это она?
— Нет, я… я здесь, потому что думаю… — «Ой, да просто скажи это!» — Кэти, я думаю, он мне врал. О многих вещах. Возможно, обо всем. И я подумала — может, вы беседовали относительно недавно.
Прежде чем спрашивать: «Он жив? Вы знаете, где он?», нужно было подготовить почву.
Она сидела, чуть наклонившись вперед, держа в руках кружку с логотипом «Вест Хэма». Я от чая отказалась. Мне хотелось быть уверенной, что я могу в любой момент встать и уйти, если что-то пойдет не так, ничем не нарушив безупречный порядок в квартирке Кэти.
— Элинор, верно? Шон — я его знала под этим именем — только и делал, что врал. Все время. Где он был, сколько ему лет, с кем он встречался… Он жил своими фантазиями. Пожалуй, можно сказать и так. Но желания встретиться с ним у меня поэтому никогда не возникало.
Я на мгновение прикрыла глаза. Значит, в этом я не одинока.
— Понятно. А его родители? Они умерли?
Кэти фыркнула:
— В добром здравии. Живут в Саутенде.
Ну конечно. Это в Эссексе, там он поступил в университет. А мне твердил, что родом из Сомерсета, из семьи среднего класса, сирота. И это при живых родителях! Какая гнусная ложь! Впрочем, я и сама говорила ему, что вся моя семья погибла, а это тоже, строго говоря, не являлось правдой.
— Насколько мне известно, они много лет ничего не слышали о Шоне. И Дениз тоже…
Заметив непонимание на моем лице, она уточнила:
— Это его сестра. У нее четверо детей, и Шон никого из них ни разу не видел. После университета он придумал себе новую жизнь, верно? Думаю, простая рабочая семья в его планы не вписывалась.
Племянники. Племянницы. Выходит, Патрик все же не был одинок в этом мире. Или был?..
— Еще… Кэти, вы в самом деле расстались из-за вашей беременности? Простите, что спрашиваю.
Она поставила кружку на стол. Она принимала его ложь с таким спокойствием, которому я могла только завидовать.
— Нет, тут он не соврал.
— Он хотел… этого ребенка?
Она уставилась на меня:
— Что?! Нет, это я настояла. Он хотел отправить меня на аборт. Говорил, что это глупо и у него нет денег. Мои родители очень религиозны, да и я сама хотела стать матерью. Поэтому мы с ним расстались. Он повел себя мерзко. Даже пытался утверждать, что ребенок не от него.
Я никак не могла понять:
— Новы… простите, вы потеряли ребенка?
Еще один долгий странный взгляд. Она встала и, взяв с каминной полки фотографию в рамке — странно, что я не заметила ее раньше, — принесла и сунула мне в руки. На ней была радостная Кэти в платье в цветочек, обнимавшая высокого мальчика-мулата в мантии выпускника. Парнишка был симпатичный. Глаза на худом улыбчивом лице блестели поразительной синевой.
— Салливаны очень добры к Джеку. Он навещает их примерно раз в год.
Я аккуратно поставила фотографию, боясь случайно разбить ее — так сильно тряслись руки.
— Значит, у вас родился сын.
— Да. Джек — отличный парень, — в голосе Кэти слышалось стремление защитить своего мальчика. — Ему уже третий десяток пошел. Работает медбратом.
Тоже в медицине. Его сын. У Патрика есть сын, высокий и красивый.
— А он… он знал?
Разум по-прежнему отвергал эту мысль. Как же так: все эти годы у моего мужа рос сын, о котором он знал, но которого никогда не видел? Только сущий изверг мог поступить так с собственным ребенком.
Кэти ответила с отвращением:
— Знал, конечно. И ни пенни на него не дал. Я могла бы подать на алименты, но что толку? Он не был нам нужен.
— Верно. Я… я понимаю…
О боже! Я мечтала о ребенке от Патрика — сначала о своем, потом о том, которого, вероятно, вынашивает Сьюзи, — а у него уже был сын. И этому сыну теперь за двадцать.
Кэти поставила фотографию на место, стерев с нее пыль рукавом.
— А у него других детей нет? Если есть, это было бы здорово для Джека. Я больше не рожала.
— Нет. Нет, у нас… у нас не было…
Значит, проблема все же во мне, раз он смог зачать ребенка. Как я всегда и боялась, со мной что-то было не так, и неудивительно, если учесть мое происхождение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Элинор, мелкая дрянь!»
Слова матери донеслись до меня сквозь годы, будто я никогда от нее и не сбегала. Будто огня, крови и смерти было недостаточно.
— Ох… Ясно. Значит, он все же решился? Я думала, он тогда просто ляпнул, не собираясь этого делать.
— Не собираясь делать что? — я с трудом понимала ее — мозг работал с огромным трудом, устав от откровений.
Кэти посмотрела на меня с печалью:
— Вазэктомию. После моей беременности Шон так разозлился, что сказал, что пойдет на операцию, лишь бы больше не было залетов. Похоже, он так и поступил.
Сьюзи
Оказавшись в подвале, я поняла, что именно так и представляла себе смерть. Здесь меня никто не услышит, как бы громко я ни рыдала и ни кричала. Дорогая звукоизоляция, которой Ник оборудовал свою «музыкальную комнату», делала свое дело. Да и до кого я могла здесь докричаться?
Интересно, куда подевалась Нора? Почему она не появляется, не пытается узнать, куда я пропала? Может, догадалась, что я ее раскусила? И ей даже на руку то, что я оказалась здесь и не мешаю ее планам? Когда на меня накатывали панические атаки, я даже начинала думать, не сговорилась ли Нора с Ником, чтобы отплатить тебе и мне. Не причастны ли они каким-то образом и к твоей смерти. В любой другой ситуации я бы ни за что в это не поверила, но я бы не поверила и в то, что Ник, такой нежный муж, прямо у меня под носом построил звукоизолированную тюрьму, чтобы меня же в ней и запереть. Да, камера получилась довольно уютная. Ковер на полу, кровать с чистыми простынями и вволю воды и еды. Он спускался проведать меня по нескольку раз на дню. И туалет здесь был — при перестройке дома Ник предложил оборудовать его на случай приезда гостей, и я равнодушно согласилась с этим, как соглашалась со всем. Я даже пыталась мыться в раковине, но без нормального душа от меня начало вонять.
Когда Ник спустился в первый раз, я набросилась на него. Попыталась ударить, выцарапать глаза. Он просто схватил меня за запястья и держал так, пока я не успокоилась. Он оказался сильнее, чем я думала. Это всё занятия в зале — еще одна вещь, которой я не замечала.
— Прекрати. Это вредит ребенку.
— Ты не можешь так поступать!
— Это для твоего же блага. То, как ты себя вела… Носилась по всем окрестностям по снегу, разыскивая какого-то ублюдка, которому нет до тебя никакого дела… Сьюзи, это безумие. Подумай немного, и ты поймешь, как хорошо я тебя здесь устроил. Я люблю тебя. Я позабочусь о тебе. Тебе больше никогда не придется работать.
В следующий раз я просто громко плакала, размазывая сопли.
— Пожалуйста, выпусти меня. Пожалуйста, я никому не скажу. Я признаю, что поступила плохо. Я даже готова пройти лечение, если захочешь.
Он выглядел опечаленным.
— Это мы уже проехали. Теперь другого пути нет.
Он был заботлив. Спрашивал, что я хочу на обед, принести мне белый хлеб или черный, советовался по поводу приготовления какого-нибудь блюда.
— Просто выпусти меня, — поначалу требовала я, но постепенно сдалась.
Если уж я застряла в этом подвале, то хотя бы буду есть то, что мне нравится. Вот так и привыкаешь к любой жути. Человеческий разум до ужаса легко приспосабливается. Если бы не отсутствие окон и душа, я могла бы представить себе, что отдыхаю в уютной гостинице с книгами и мягкой мебелью. Только я никак не могла связаться с внешним миром.
— Без телефона тебе же будет лучше, — сказал он мне, будто ребенку.
Я протестовала по поводу душа:
— Хоть помыться дай. Так и заболеть недолго.
Он поджимал губы. Если бы он позволил мне подняться наверх в ванную, я могла бы схватить что-нибудь — кухонный нож или какое-нибудь тяжелое украшение — и ударить его, а потом выскочить из дома и бежать по пустынной дороге, пока не встречу того, кто мне поможет. План, наверное, не самый удачный, но другого у меня не было.
