Он мне не ответил, просто молча поднялся. Почему?
Мы пошли дальше. Улица Садовая. Всевозможные лавки, кафешки, магазины. В том числе, секс-шоп. Окно рядом с ним принадлежали уже другой фирме, но из-за непосредственного соседства все смотрелось, как единое целое. Рекламные надписи образовали дивное сочетание: «Интим-шоп. Заточка инструмента». Чтобы отвлечься от игривых мыслей, говорю:
— Какой же у нас красивый город, несмотря на нефомалов! Особенно вид с Троицкого моста на Стрелку Васьки, Дворцовую набережную и Петропавловку. Когда погружаешься в Петербург, чувствуешь себя его частью и не испытываешь всего этого одиночества.
В конце концов, мы свернули на небольшую улицу, выходящую потом к Литейному проспекту.
— Пришли? — выжидательно спросила я.
— Ты живешь в этом доме? — испуганно спросил он.
— Да, а что? — удивилась я. Интересно, спросит он или нет? — Чего испугался?
— Как здорово! Одна?
— Что — одна?
— Живешь одна?
— Я все ждала, когда ты это спросишь. Нет, с родителями.
— А как они отнесутся к моему приходу? — испугался Феликс уже по-настоящему. Ага, вот он, момент истины!
— А никак. Они сейчас в Хельсинки. Мы всегда жили в этом доме, сколько я себя помню. Всю мою жизнь.
— Красивый дом. И тут какие-то маски…
— Это — голова Горгоны. В этом доме раньше проживал один очень известный и очень интересный художник. Вон мемориальная доска. Хорошо, что мы сейчас приходим, а не уходим.
— Конечно, хорошо. А почему?
— Понимаешь, у меня, наверно, уже легкая паранойя. Постоянно кажется, что не закрыла входную дверь, не выключила электронагревательные приборы. Возможно, виновата реклама, которая призывает это делать? Но, я уже больна от этого. Все же решила обратиться к специалисту по восстановлению памяти, а то это уже, знаешь ли, начинает пугать.
— У меня тоже постоянно такая тема, — подтвердил он, слегка кивнув головой. — Все время такие мысли.
— Да? А мне тут столько всего порассказали о моем детстве, а я не помню ничего! Зато как будто вспоминаю то, чего со мной никогда не было. Не могло быть. Как куски фильма. Удивительно забавно.
— Это — ложная память. У меня тоже бывает.
«А ведь он сейчас соврал, — удивилась я. — Он не верит этим своим словам. Почему? Ведь он не сказал ничего такого особенного?»
— Пошли к врачу вместе? — говорю я вслух.
— Не, не пойду. И ты не ходи, а то столько нового про себя узнаешь, что лучше бы и не знать вовсе. Не люблю ходить по врачам, — сказал он, разглядывая мемориальную доску на нашем доме.
— Ладно уж, давай, заходи в парадную, потом посмотришь, никуда от тебя эта доска не денется…
Как мы вошли и как поднялись в квартиру, я почему-то уже плохо помню.
— Давай. Вот ванна, вымойся после своей милиции.
— Это не моя, а твоя милиция, — сердито пробурчал он. — Моя в Москве, и она меня там бережет.
— Ну, лан, не цепляйся ты. Вот халат, шлепки, фен, обсохнешь потом, а то простудишься еще. Шмотки свои мне отдашь, простираем. У нас финская машина, она быстро стирает и хорошо сушит — можно прям сразу и надевать. Можно и белье потом постирать.
— Можно сразу. Оно у меня черное. А…
— Мыло, шампуни вон там, на полочке, полотенце вот. Халат — на крючке. Ну, что еще? Я должна переодеться. А то этой милицией даже мои вещи уже пропахли. Свою одежку положи около двери, снаружи.
Пока Феликс копошился в ванной, я взяла его одежду, вынула из карманов все мелочи, сложила горкой, а шмотки засунула стираться. Он, кажется, мне нравится. Взрослый дядька. Старше меня лет на десять… Нет, на двенадцать. Ну и что? Вон моя подруга вышла замуж за мужика старше нее на тринадцать лет. И ничего, счастлива. Всяко бывает.
41. Феликс
Всякое бывает, но тогда я как-то вдруг утратил ощущение реальности. Когда все гигиенические процедуры остались позади, я высушил феном голову и облачился в халат, прошло, наверное, около часа.
— Что так долго-то? — удивленно спросила Ольга.
— Да вот, нога подвела. Коленкой ударился. И спина болит от ментовского дубья. Уже говорил тебе…
— Покажи… — Она посмотрела на мою коленку, что-то пробормотали и стала ее массировать рукам.
«Прямо как Олеся у Куприна» — подумал я, чувствуя, что боль уходит прямо на глазах.
— Пустяки, пройдет. Просто синяк. Покажи спину!
— Ну, я… — мямлил я, чувствуя себя крайне неловко.
— Давай, быстро. У меня сейчас рука легкая, помогу.
Я стянул халат и послушно лег на живот, ощутив прикосновения ее рук. Боль прошла, будто ее и не было.
— Ну, все, я пошла, не скучай тут…
Она так быстро юркнула в ванную, что даже не успел ничего сказать. От нечего делать, я стал ходить по квартире, рассматривая окружающий меня интерьер. На кухне работала стиральная машина, видимо перемалывая мою одежду, а на верхней крышке стирального агрегата маленькой кучкой лежали все мои мелочи. Из карманов. Две связки ключей, монетки, два жетона от метро, пульт от сигнализации моего «Фольксвагена», пара кредитных карточек, паспорт со вложенным в него просроченным билетом до Москвы, несколько купюр, мобильник… Пока я изучал свое имущество, послышался стук в дверь ванной.
— Я что, запер тебя? — удивился я.
— У меня только один халат. Передай мне.
Открылась узкая щель, и оттуда показалась ее ручка. Ручка делала хватательные движения. Я стянул с себя купальный халат, взял его за ворот и вложил прямо в эту руку. В то же мгновение и рука и халат исчезли, а дверь захлопнулась. После послышался звук запираемого шпингалета. Я сразу занервничал. Не люблю глупые ситуации. А что может быть глупее? Вполне взрослый тридцатитрехлетний мужик, абсолютно голый, стоит в чужой квартире. Ничего другого не придумав, зашел в ближайшую комнату. Тут явно была комната Ольги. Простая, но удобная обстановка помогла мне успокоиться. Какие только предметы не украшали интерьер! Крупные морские раковины, маски каких-то африканских шаманов, музыкальный центр, большая видеопанель, немалая подборка дисков. Однако, что меня очень порадовало, следов мужчины в этой комнате и в помине не было. Письменный стол, стопка конспектов, книги, настольная лампа, компьютер. Много плюшевых игрушек — девчонки их любят. И какая-то фотография в рамке, на которой Оля, запрокинув голову, заливисто смеется. Разобранная постель… Маленький мирок, хранящий ее тепло, ее интересы, ее мысли…
Я лег и накрылся одеялом. Ольга мылась долго, и я, кажется, сначала задремал, а потом и вовсе уснул.
Во сне я оказался в подъезде своего старого дома, где прошло мое детство. Я маленький — мне лет десять, не больше. Поднимаюсь по лестнице к лифту, а сзади меня догоняют. Оборачиваюсь — и вижу себя, только во всем черном. Уже знаю, что это — зло, и оно, это зло, не должно пройти дальше, и бью его самым нещадным образом, поскольку это — смертельная схватка, из которой можно выйти лишь одному. Я не умею убивать, просто избиваю его почти до смерти так жестоко, как только могу. И рыдаю — от жалости к самому себе, оттого, что уже и сам не выживаю в этой битве, убивая тем самым какую-то часть самого себя… Тут я слышу его последние слова — «Поклянись!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
