В воротах приоткрылась створка, из неё выглянула всклокоченная голова. Створка захлопнулась, и ворота без скрипа растворились. Дюжий мужик в кожаном фартуке согнулся до земли, пропуская повозку. Едва она въехала внутрь, он закрыл ворота, затем по знаку возницы заложил их такой орясиной, что её могли вырезать лишь из цельного бревна.
На стук колес по брусчатому двору из обители высыпала возбужденная толпа монахов и челяди. Они бросились приветствовать тех, кто прибыл, благословлять их и целовать, а услышав, кого привезли, славословить великую победу. Филя с Ирением вздернули над землей, развязали им ноги и тычками погнали по двору за брусчатку и далее мимо овощных гряд, амбаров, овчарни и погребов к квадратной каменной постройке за поворотом стены. Вместо окон в ней были узкие щели. Там пленников втолкнули в разные камеры и задвинули за ними засовы.
Первым делом избавившись от связывающей его руки веревки, Филь огляделся по сторонам. Вот уж где-где, а в тюрьме он еще не бывал. Щель в стене, заменяющая окно, выходила на восток, так что здесь пока было светло. На полу сводчатой камеры лежала свежая солома и волосяное одеяло. У стены стоял горшок, рядом кувшин с водой. На этом обстановка заканчивалась.
Филь заорал, проверяя нельзя ли ему связаться с Ирением, но окружающий камень глушил звуки. Тогда, напившись воды и подбив под одеяло побольше соломы, мальчик растянулся поверх него на спине и уставился в потолок. Он одновременно хотел есть, спать, бежать отсюда без оглядки и дождаться Эшу. Его тело выбрало второе.
Проснулся он в полумраке, солнце давно повернуло к западу. Но оконная щель светилась желтым, а значит, до вечера было еще далеко. Снова попив воды, Филь принялся мерить шагами камеру. Только сейчас, когда усталость отступила, он по-настоящему испугался. Долго бояться ему, однако, не дали: за дверью звякнул засов и на пороге объявился необъятной толщины знакомый монах.
— Пойдем, отрок мой, — пропел он заунывно, — под ясные очи отца нашего Даламау на первое дознание. Определять будем, еретик ли ты, Сатаной уязвленный, душа заблудшая, или агнец невинный!
«Это может быть только брат Доминик», — подумал Филь, принюхиваясь к появившемуся дурному запаху и шаря глазами по коридору за спиной монаха. Мальчик прикидывал, нельзя ли удрать прямо сейчас. Толстые щеки брата Доминика разошлись в широкой ухмылке.
— Еще ни одна лягва не сбежала отсюда, и тебе не советую, — пробасил он. — А то поймаем тебя за воротник и бросим в колодец глубокий, каменный, куда на веревке-то страшно спускаться. И будешь сидеть там звезды считать, пока не ослабнешь так, что ни о каком побеге думать сметь не будешь.
Филь с сожалением отбросил мечты о побеге: когда Эша вернется, у неё вряд ли будет время разыскивать его по колодцам. Ирений тоже, видимо, сообразил, что махать кулаками пока рано. Он смирно стоял под переплетением арочных сводов в мрачной широкой свободной комнате, куда отец Доминик привел Филя.
Перед пленниками за длинным столом на каменном возвышении восседали рядком всё те же монахи. За ними на стене между двумя колоннами висел большой, почти до пола, портрет опять какого-то монаха.
Мальчик поморщился: вонь в помещении с закрытыми окнами была невыносимая. Несло явно от стола — та же вонь, пусть слабее в открытой повозке, сопровождала их всю дорогу сюда. Филь, которого отец с ранних лет приучал к еженедельной бане или, в крайнем случае, к мытью в море или речке, не привык к таким густым запахам. У аскеманов было заведено мыться каждую субботу, да и новоприобретенная его семья чистотой не брезговала.
— Назовите ваши имена, — мягко попросил отец Даламау, возвышаясь по центру стола.
Справа от него сидел молодой, не старше Ирения, монах с острым лицом. Он мало походил на монаха, скорее на ученого. Услышав вопрос, он сказал:
— Святой отец, я считаю, для начала следует допросить их раздельно, как заведено, иначе мы можем смешать преступника со свидетелем. Ведь мы еще не знаем кто из них кто.
Отец Даламау сморщился:
— У нас мало времени, брат Николай. Одна подозреваемая сбежала, вторая на пороге смерти. Я пригласил вас сюда, чтобы вы учились, а не задерживали процесс. Итак, ваши имена, сколько вам лет, откуда вы родом? — повторил он строже.
— Филь Фе, — ответил Филь. — Двенадцать лет, родом из Неаполя.
— Ирений Вайларк, — сказал кузнец. — Двадцать четыре, родом из Бассана.
Писец, приютившийся с краю, окунул перо в чернильницу и принялся строчить.
— Какого Бассана, это где-то в Калабрии? — живо поинтересовался отец Николай.
— Какие у вас отношения со сбежавшей ведьмой? — одновременно с ним спросил отец Даламау и хряснул ладонью по столу:
— Брат Николай, вы переходите всякие границы! Я приор этой обители и альгвасил трибунала, в то время как вы еще даже не доктор, а пока лишь лиценциат и находитесь здесь на практике! Или вы перестанете вмешиваться в деятельность святого трибунала, или я завтра же отправляю вас обратно в Сорбонну!
Отец Николай порозовел лицом и понурился. Отец Даламау спросил опять:
— Бывали ли случаи, чтобы вышеупомянутая ведьма губила жатву, покрывала поля червями, жабами, сусликами или змеями? Подмечали вы, ударяла ли она когда-либо босой ногой по луже, вызывая проливные дожди и грозный град, переносила плодородие с поля одного крестьянина на поле его соседа? Слышали вы, умертвила ли она кого-либо через отравление или совратила наготой или иной мерзостью?
От перечисления этих ужасов Филю стало очень смешно.
— Она даже не совершеннолетняя! — рассмеялся он. — Ей только в апреле будет шестнадцать, какая она ведьма? Ведьмы — старые!
Монашеская когорта запереглядывалась и зашептала. Сидевший под боком у писца старец прокряхтел шепеляво: «Значит, пиши, что отрок не уверен… а то и сам подпал под обаяние дьявольского естества, от природы злопакостнейшего…».
— Кто она вам? — быстро спросил мальчика отец Даламау.
— Названая сестра, — ответил Филь с тревогой.
Вся его веселость пропала. С этими монахами нужно держать ухо востро, подумал он, видя, что они опять запереглядывались и зашептались.
— Покайся, неразумный! — проснулся к жизни отец Доминик, до сих пор крепко дремавший. — Воздеты уже над тобой костлявые руки с перстами, расправленные как крылья, а в левой руке той сердце твое живое! Сдай ведьму на божий суд, избавь себя от падения в геенну огненную!
Глаза у отца Доминика блуждали. Остальные монахи одобрительно закивали, с ожиданием глядя на Филя, а тот поежился. Всё это начинало ему сильно не нравиться. Отец Николай сморщился, словно куснул кислого яблока.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
