Дальше клети были уже вырваны к центру коридора, сплюснуты, перекошены, разодраны, в некоторых местах, эти клети высились одна на другой, и Ячуку приходилось с немалым трудом преодолевать эти завалы. Он уже не знал куда бежать, ему было страшно, и он никогда раньше не чувствовал себя таким маленьким — эти коридоры уходящие в стороны; этот гул тысяч голосом, и где ему было искать Фалко и братьев? На самом то деле, больше всего ему хотелось найти какую-нибудь укромную норку, да переждать там пока все не кончится. Кстати, клети были разодраны и в боковых коридорах, а, значит, и туда случайно вырвались какие-то толпы.
Но вот из одного коридора донеслись рыданья — и не понять было, рыдает ли женщина, или мужчина, но отчетливо были слышны слова:
— Меня то забыли! На какого ж вы меня оставили то?! Эй, есть тут кто?! Ну, мою то клеточку порвите!
Ячук бросился туда, и вскоре остановился пред клетью, стоял некто, и из всех сил дергал за прутья. Эта клеть, как и все остальные, была перевернута, лежала среди коридора; но, видно, толпа промчалась мимо, забыв про этого заключенного. Увидев Ячука, он сильно обрадовался, закричал:
— Освободи меня скорее!
Ячук подбежал к клети, схватился своими ручками за прутья; зашептал заклятья, однако, заклятья его действовали только на растущее — против же камня были бессильны, иначе бы он давно уже разогнул все клетки, и братья были бы освобождены, или погибли несколькими годами раньше.
— Что, не удается?! — выкрикнул этот некто и тут схватил своей жесткой, словно каменной ладонью Ячука — получилось так, что вся ручка человечка уместилась в этой ладони, он сжал его с такой силой, что Ячук не выдержал, вскрикнул. — Не удается, не удается… что ж мне делать то теперь?!.. Вот что — не выпущу я тебя…
— Пожалуйста! — взмолился Ячук, пытаясь высвободиться. — Ведь, здесь скоро орки будут!
— Мне не так страшно будет! Что ж мне — одному за всех отвечать что ли?! Они, ведь, убьют меня! Ты со мною останешься!
Ячук сам заплакал, и отчаянно продолжая вырываться, молил:
— Ну, отпустите же меня; отпустите пожалуйста! Слышите — они совсем уже близко! А вы не знаете: у меня там друзья, я их спасти должен!..
Заключенный, перехватив и вторую руку Ячука, продолжал говорить про то, как страшно оставаться одному, и что вдвоем они что-нибудь да придумают. Он рыдал, кричал иступлено, и ясным становилось, что теперь ни за что не отпустит он челочка. А орочий топот да крики все приближались — их были сотни, тысячи: каменный пол дрожал — и действительно было жутко; представлялось, что сейчас вот, из-за ближайшего угла вырвется эти закованная в броню, ревущая толпа, нахлынет на них, затопчет. Тут Ячуку припомнились те растерзанные, затоптанные тела, которые видел он ранее.
Пленник еще крепче сжал его рука, затрещала тонкая кость; он приблизил свое иссушенное, покрытое грязью лицо, и по прежнему не понять было: женщина это или же мужчина — и дрожащий шепот нахлынул на Ячука:
— Что ж меня то оставили?! Слушай — ну ты же можешь вызволить меня. Пожалуйста, пожалуйста — только вызволи!
Ячук, перестал вырываться; и, чувствуя, как пульсируют болью руки, зашептал:
— Неужели вы не понимаете, что мы вдвоем погибнем? Ну, скажите — зачем же нам вдвоем погибать?!.. Отпустите — я же спасти друзей должен; там и девушка… понимаете — любовь, они будут несчастны…
— А я… а я… — пленник пытался что-то выговорить, но уже не мог — он не отпускал Ячука, но все сжимал его руки.
А из главного коридора доносился грохот — то орки отбрасывали наваленные клетки; вот маленький человечек выгнул голову и увидел, как появились они: нет — не стремительной лавиной они неслись; но продвигались хоть и быстрым шагом, но с осторожностью, ожидая засады. Возле боковых коридоров они были особенно осторожны; вот раздались крики: «Здесь они! Здесь!» — первые из появившихся тут же отпрянули назад, треском разорвались команды…
— Пожалуйста… пожалуйста… — молил Ячук, но пленник был теперь настолько испуган, что уже и не понимал, и не слышал его; он вытаращенными, слезящимися глядел на поворот коридора, темными губами шептал какую-то молитву, ждал…
А ждать пришлось совсем недолго. Из-за поворота стремительно вырвалось несколько десятков орков: они были хорошо подготовлены, действовали слаженно. Они быстро построились в несколько рядов; передний ряд натянул луки, и загудели в воздухе стрелы — сразу было выпущено не менее дюжины смертоносных жал, но, в то же мгновенье, первый ряд присел, и стрелял уже второй ряд; тоже было и с третьим — затем поднялся первый ряд, и выпустил еще дюжину стрел. Это были тяжелые орочьи стрелы: когда они врезались в клетки или в стены, то раздавался оглушительный скрежет, летели искры, отбивались куски камня.
— Что ж про меня то забыли, что ж про меня то?!.. — истерично завопил пленник, и, в это мгновенье, стрела пробила его руку, выше локтя.
Рука была раздроблена, почти оторвана, но вторая все еще держала Ячука; этот пленник, похоже, и не чувствовал боли от раны, но он совсем обезумел от понимания того, что сейчас умрет; и он сжимал руку Ячука так, что она едва не разламывалась; и он вопил, надеясь, что те, ушедшие, вернуться сейчас за ним:
— Да что же вы — что ж не взяли то меня?! Помилуйте, дайте мне уйти то! Нет здесь мой вины! НЕ-ЕТ!!!..
Этот крик оборвался, когда очередная стрела, прогудев в сантиметре над головой Ячука, ударила его в грудь и, выйдя между лопаток, отбросила через всю клетку. Он едва не вырвал руку Ячука, когда поволок его за собою между прутьев, а человечек, почувствовал, что сейчас сломаются его кости.
Но все же рука, хоть и болела, хоть и не слушалась теперь — все-таки осталась на месте. И человечек отскочил в сторону; промчался возле клети в которой лежало уже мертвое тело, и, не ведая куда бежит, бросился по этому, боковому коридору. А позади слышались орочьи крики:
— Оставить стрельбу! Это их дозорный был! Ушел уже! Сейчас доложит! Волколаков за ним!
Ячуку тут же представились волчищи, которых он прежде видел только издали, у орочьей башни; но он знал, как быстро они бегают, понимал, что на маленьких его ножках далеко от них не убежать. Он уже слышал их голодный, кровожадный вой, уже слышал их громкое дыхание — но, все-таки, бежал, бежал из всех сил…
Вот еще какое-то ответвление, в этом коридоре он и не был никогда; здесь, в длинных вделанных в стены клетях томились гномы, решетки здесь были такими толстыми, что и сотни рук не разогнули бы их. Да сюда и не вбегали восставшие. Гномы, все захваченные в какой-то давней битве, стояли, ухватившись своими могучими руками за прутья, возбужденно переговаривались — завидев Ячука, загудели:
— Что там?! Рассказывай! Восстание, да?! Только освободите нас, уж мы им покажем! Освобождайте!
Ячук, опасаясь, что его опять схватят, бежал по центру коридора; который здесь весь завален был старой, утоптанной соломой. А из большого коридора нарастало рычание волколаков; в любое мгновенье могли они ворваться сюда, чувствуя, что жить ему осталось считанные мгновенья, Ячук в отчаянье кричал:
— Остановите их! Гномы добрые, остановите! Загрызут сейчас!
Тут, по клетям, прокатился быстрый рокот:
— Волколаки, твари! Из-за них тогда!.. Пробил час: помните ли, что замышляли?! А сможем ли потом остановить?!.. Сможем!.. Давай!..
Тут Ячук услышал скрежет — быстро обернулся, да так и остановился. Оказывается, гномами был заготовлен кремний; и вот один из них с силой ударил по этому камню, другим кремнием, выбился целый сноп искр, попал в факел, тоже втайне ими изготовленный. Факел вспыхнул, и, в то же мгновенье, из коридора ворвались волколаки. Их вожак — огромный грязный волчище с кровавыми глазами, увидевши Ячука, щелкнул клыками, и весь собрался для прыжка. В это мгновенье гном вытянул между прутьев с факелом, и повел ею по лежащей на полу соломе. Сухая трава задымилась, затрещала; взметнула из себя грязный, едкий дым; но вот взвилась жадными языками, словно бы жаждя поскорее прогореть, обратится в жаркий воздух, поскорее вырваться из этих стен, да на волю…
В несколько мгновений пламя перекинулось через весь коридор; ну а в клетки не пошло, так как гномы еще раньше отодвинули там солому. Одновременно взвилась эта огненная стена, и прыгнул волчище-вожак. Он взвыл от ужаса (ибо волки ничего не бояться так, как пламени) — но он уже не мог остановиться; врезался в эту огненную стену, ослеп; взвыл, закрутился еще в воздухе, а затем тяжело рухнул, в нескольких шагах от Ячука, забился, завыл. Маленький человечек, пораженный смотрел на него; не мог даже и пошевелиться; и только жар от стремительно надвигающейся огневой стены привел его в себя. Так же от горящей соломы исходил едкий дым, и тяжело было дышать — закашлялся не только Ячук, но и гномы в клетках.
Вот волчище замотал головою, взвыл, призывая свою стаю; но те оставались за огненной стеной — выли там и зло, и испуганно. Ячук повернулся, вновь было побежал; но тут вожак, бросился на него сзади; он хотел разом перекусить его надвое, но человечек успел вывернуться; и попал под волчьи лапы. Он еще раз рванулся, смог перевернуть волка на бок, но не более того — силы были слишком не равны, и в следующее мгновенье, волк, все-таки, перекусил бы его.
