Еще одно доказательство ожидало меня, когда я остановился в небольшом экстравагантном поселке под названием Саутхолд и нашел агентство недвижимости «Хэллок пропертиз», название которого запомнил по плакату, валявшемуся теперь в кювете при въезде на бывший участок Джея. Окна агентства были сплошь завешаны списками крупных участков земли и сделанными с воздуха фотографиями зеленеющих лесов, полей и роскошной береговой линии мыса Норт-Форк. Все это размещалось под недвусмысленными заголовками: «ПОСЛЕДНИЙ НЕОГРАНЕННЫЙ БРИЛЛИАНТ» и «ИСТОРИЯ НЕ ПОВТОРЯЕТСЯ».
Как и следовало ожидать, внутри агентство напоминало пчелиные соты, состоящие из крошечных застекленных кабинетов и кабинетиков, в каждом из которых кипела какая-то насекомая жизнь. На стенах — для сведения клиентов — висели прайс-листы, и я не удержался, чтобы не прицениться. Дом-прицеп на участке площадью пол-акра обошелся бы мне в сто девяносто пять тысяч. Развалюха с одной спальней на таком же участке стоила уже триста двадцать тысяч. Неосвоенные участки по пол-акра на океанском побережье оценивались в четыреста двадцать пять тысяч. Два акра заболоченного кустарника на берегу солоноватого заливчика продавались за девятьсот пятьдесят тысяч. Превосходный коттедж у побережья с современной кухней и пятью спальнями, с теннисным кортом, «крыльцом с качелями» и «вечным» видом стоил полтора миллиона. Что же касалось участков, пригодных для виноградарства, то цены стартовали с трех миллионов и взлетали до луны и выше. То, что случилось в Хэмптоне Мартас-Виньярде, Нантакете, Малибу, Пеббл-Бич, Корал-Гейблз [23], повторялось и здесь. Что ж, Америка — всегда Америка: что бы в ней ни происходило, кто-то непременно должен был на этом разбогатеть.
Агенты в кабинетах сидели и стояли, разговаривали с клиентами по переговорным устройствам, оставлявшим свободными руки, сверялись с записями в гроссбухах и экранами компьютеров. В основном это были женщины — привлекательные, очень деловые женщины лет тридцати — сорока, но среди них я заметил и нескольких мужчин. Эти были постарше, но вид у них был жалкий, словно они продолжали держаться за погубленную карьеру лишь в силу привычки.
— Чем я могу вам помочь? — спросила меня женщина, представившаяся Памелой. Ее прическа напомнила мне тарелку сухого завтрака «Фростед флейкс» — дробленой кукурузы в сахаре.
Я ответил, что мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь о большом участке земли в Джеймспорте, проданном буквально на днях.
— На берегу пролива, — уточнил я.
— Что-то не припомню такого… — сказала Памела, вежливо рассматривая мои ботинки.
— Его приобрела чилийская винодельческая компания.
Памела нахмурилась:
— Мы ничем таким не занимались.
— А я уверен, что это было именно ваше агентство. При въезде на участок стоял знак «Хэллок пропертиз».
— Нет, не может быть.
Я уставился на ее «кукурузу в сахаре». Почему-то она меня нервировала.
— Кто же в таком случае мог заниматься этим участком? Ведь он, кажется, находится на вашей территории.
— Этого я не знаю.
— Может быть, он продавался по частям разными агентами?
— Не могу вам сказать. — Даже для риелтора Памела была, пожалуй, чересчур скрытна. О продаже она не могла не знать — крупные участки на побережье были, несомненно, лакомым кусочком для любого агента.
— Покупатель сообщил мне со слов одного из ваших агентов, — сказал я, делая вид, будто заглядываю в какие-то записи, хотя в руке у меня был абсолютно чистый лист бумаги, — что на эту землю претендовал еще кто-то, так что если бы он отказался от сделки, участок был бы немедленно продан третьей стороне.
Памела, часто моргая, продолжала рассматривать мои ботинки.
— Возможно, — добавил я, — мне следует упомянуть о том, что я — адвокат из Нью-Йорка и специализируюсь на сделках с недвижимостью.
Наконец Памела подняла голову. Ее улыбка показалась мне заученной, будто приклеенной к лицу.
— В таком случае вам нужно поговорить с Мартой, — сказала она. — А для начала запомните следующее: этот участок — старая ферма Рейни — никогда не проходил через наше агентство. Официально не проходил. — Памела слегка понизила голос. — Я не знаю, что могла наболтать покупателю Марта, возможно, она даже поставила у фермы наш знак. Она могла даже сказать, будто… Впрочем, меня это не касается.
Я притворился, будто записываю ее слова.
— Простите, как, вы сказали, ваше имя? Мистер э-э-э…
— Билл Уайет.
Памела повела меня между разгороженными кабинетиками. Выйдя из этого лабиринта, мы оказались в отделанном дубовыми панелями коридоре, заканчивавшемся закрытой дверью.
— Марта? — позвала Памела.
Никто не откликнулся, и она толкнула дверь. Комната, куда мы попали, не могла, пожалуй, составлять больший контраст с тесными клетушками, мимо которых я только что проходил. Это был кабинет риелтора старой закваски; такими офисы агентов по продаже недвижимости были лет сорок — пятьдесят назад. Довольно просторный кабинет был битком набит толстыми картонными папками с подшитыми в них документами, пожелтевшими крупномасштабными картами местности, свернутыми в трубку геодезическими планами и кадастровыми таблицами пересчета налогов. Несмотря на ранний час, в кресле за столом крепко спала грузная пожилая женщина. Платье домашнего покроя слегка распахнулось на ее могучей груди; в руке женщина держала чайную ложечку. На столе перед ней стоял недопитый стакан чаю и лежала толстая биография герцога Виндзорского. К креслу была прислонена трость для ходьбы.
— Марта! — заорала у меня над ухом Памела. — Алло!!!
— А?! Что?! — Пожилая женщина заморгала и проснулась. — В чем дело, Пэм?
— Это мистер Уайет, — злорадно сказала Памела.
— Как поживаете, мистер Уайет? — невозмутимо поздоровалась Марта.
— Он хочет обсудить продажу старой фермы Рейни.
— Вот как?…
Две женщины с ненавистью разглядывали друг друга, потом Памела сказала:
— Пожалуй, я вас оставлю, чтобы окончательно не спятить.
И она ушла, громко стуча каблуками.
— Будьте добры, закройте дверь, пожалуйста, — сказала Марта, когда шаги Памелы затихли. Я повиновался, и она властным жестом указала мне на мягкое кресло по другую сторону стола. — Ужасная женщина эта Пэмми, — добавила Марта и вздохнула. — Дерзкая, развязная, грубая… Просто уличная девка, другого слова не подберешь.
— В самом деле?
— Да. Мы оказались в одной упряжке, и, поверьте, ни я, ни она не испытываем от этого никакого удовольствия. Я научила Пэмми всему, что знала, но благодарность и верность нынче не в почете.
— Это было ваше агентство? — догадался я.
— До сих пор мое, — Марта с вызовом кивнула. — Его основал мой отец еще в 1906 году. — Она поправила распахнувшийся ворот платья. — Я была единственным ребенком в семье, мистер Уайет. Сейчас мне восемьдесят три, и опыта мне не занимать.
— Да, — согласился я, — вы, наверное, многое повидали.
— Очень многое, — подтвердила она. — Я, например, еще помню времена, когда грузовики с картошкой шли по главной дороге потоком. У нас был один врач на всю округу; зимой мы платили ему дровами, а летом — продуктами с полей и огородов. Тогда про Норт-Форк еще никто и не слышал, но для меня он — самое красивое, самое лучшее место в мире. Теперь, конечно, многое изменилось, всего и не пересказать. Раньше, к примеру, все, кто здесь жил, пользовались только колодезной водой; устриц в сезон можно было есть хоть три раза на дню, и лангустов тоже. У нас был очаровательный приход…
Надо ей поддакивать, подумал я.
— Сколько в те времена стоила хорошая ферма, Марта?
— Примерно триста долларов за акр.
— А теперь?
— О, теперь все непременно хотят разводить виноград, так что участки идут по цене от семисот долларов и выше.
Я кивнул в сторону висевшей на стене карты:
— Ну а в будущем?
— В будущем?… — Марта вздохнула. — Это довольно легко себе представить, мистер Уайет. Дома за миллион на берегу, дома за миллион в глубине, виноградники состоятельных людей, винные заводы очень состоятельных… Все крупные фермы перейдут на виноград, помяните мое слово. Все так уперлись в этот виноград исключительно из-за проблем с водопользованием, понимаете? Виноград — культура, которая не оказывает вредного влияния на природу; она не требует частого полива и широкомасштабного использования пестицидов. Правительству такие вещи нравятся. Среди винозаводчиков тоже довольно много сторонников защиты окружающей среды… — Она положила ложку в стакан. — Удивительно, как много времени понадобилось миру, чтобы узнать о нашем тихом уголке!
Я почувствовал, что старая Марта Хэллок начинает мне нравиться.
— Я хотел бы знать весь расклад, — сказал я. — Не могли бы вы меня немного просветить?
