class="p">Дионис и вечная женственность
На рис. 133 и 134 Триптолем с колоском пшеницы в руке предстает в образе старика – это мотив связи юности и старости, и путь ему указывает Гермес в колеснице. На другой стороне той же вазы перед нами Дионис в колеснице, который следует за сатиром с кубком вина и вазой в руках. Обратите внимание на колос в руке Триптолема и вино у Диониса. Во время мессы в римской католической церкви людям дают просфору и вино – вот продолжение этого классического мистического культа, и в нем содержится тот же смысл, который должен постичь человек, проходящий инициацию.
Рис. 133. Триптолем в своей волшебной колеснице следует за Гермесом (чернофигурная ваза, античная Греция, VI в. до н. э.)
Рис. 134. Дионис в своей волшебной колеснице следует за Силеном (чернофигурная ваза, античная Греция, VI в. до н. э.)
В дионисийских мистериях поражает их непристойность, разрушительность и мучения участников. Диониса родила Семела, но нельзя сказать, что он родился только от Семелы. В результате очередной интрижки Зевса смертная женщина Семела зачала от него сына. Этой даме хватило неосторожности похвастаться этим Гере, чей ревнивый нрав был всем известен. На этот раз Гера решила прибегнуть к хитрости и поддразнила Семелу, сказав, что та еще не видела Зевса в его подлинном божественном обличье.
Поэтому при следующем визите Зевса Семела стала упрекать его, что он не являлся ей в полном блеске, как Гере. Хотя он предупредил ее, что видеть его в таком обличье опасно, она продолжала упрашивать, напомнив, что он обещал дать ей все, что она пожелает. Зевс согласился и засиял в полном блеске своей силы, тут-то и пришел конец бедной Симеле: она сгорела. Мораль этой истории в том, что не нужно пытаться встретиться с божеством, если вы не готовы к этому.
А Зевс знал, что Семела носит под сердцем будущего Диониса, и, беспокоясь о нем, поместил его в свое бедро, и потому Дионис считается дважды рожденным: от смертной матери и из бедра Зевса. Смысл мужской инициации заключается в том, что вы получаете физическую жизнь от матери, а свою духовную и культурную жизнь вы должны провести в обществе, получая наставления от отца. И все образы в мужской инициации связаны с мужской утробой и мужским рождением: должно состояться рождение цивилизованного существа, а не просто биологического организма.
Когда Дионис родился, его отдали Гермесу, а тот передал его нимфам, чтобы они вскормили и воспитали его. Взаимоотношения этих двух богов очень важны: Гермес – это проводник душ к знанию о бессмертии, которое достигается с помощью интеллектуальной инициации, а Дионис воплощает порыв вдохновения, энергию жизни, струящуюся сквозь время и разрушающую старые формы жизни ради того, чтобы родились новые.
Легенда гласит, что однажды Дионис стоял на мысе в Средиземном море, а в это время мимо него проплыл пиратский корабль, и пираты сказали: «Давайте схватим этого юнца и продадим в рабы».
Дионис позволил захватить себя; попав на пиратский корабль, он зарычал, как леопард, и через палубу и мачты корабля стал прорастать виноградник, он рос через весла – везде, и пираты в ужасе попрыгали в море, где превратились в дельфинов (рис. 135).
Дионис стал богом, который ассоциировался с религиозным экстазом в Афинах и других греческих городах. Мужская индоевропейская мифология, с ее авторитарностью и уничижительным отношением к женщине, стала культурным стандартом позднего периода бронзового века. С появлением Диониса в мир врывается энергия, которая ассоциировалась с культами Богини. Менады, женщины, принимавшие участие в ритуалах, приходили в экстатический восторг, опьяненные вином Диониса, они разрывали на куски животных, исполняя дикие разнузданные танцы. Леопард, который, как мы знаем, ассоциировался с Богиней, становится тотемом Диониса, а его тирс (жезл) символизирует стебель растения, или энергию жизни.
Рис. 135. Дионис на пиратском корабле (чернофигурный кратер, античная Греция, 330 г. до н. э.)
В трагедии Еврипида «Вакханки» царь Пенфей был возмущен тем, что его мать бушует там, на холмах, в компании этих обезумевших женщин, впадавших в экстаз.
Поэтому он решает проследить за ними ночью, чтобы узнать, чем они занимаются, хотя его предупреждали, что лучше бы ему держаться от них подальше.
И вот, в момент дикого экстаза, не узнав его, эти женщины разрывают его на куски. Родная мать Пенфея отрывает ему голову, насаживает ее на кол и танцует в беспамятстве, а с головы сына на ее руки льется кровь.
Так что же это все значит?
Мы здесь сталкиваемся с двумя великими божествами – Аполлоном и Дионисом. Я уже упоминал об исследовании этих двух богов, которое провел Ницше в книге «Рождение трагедии». Он указывает, что Аполлон – это повелитель света, principio individuationis, – воплощение индивидуального мира человека, пронизанного солнечным светом. Весь этот мир построен на различиях, именно они очаровывают, вызывают интерес, именно они здесь важны. Итак, в этом мире мы видим различия, на которые Аполлон изливает свой свет, и покровительство Аполлона возвышает эти различия и преисполняет радостью оттого, что они существуют. А мир Диониса – это прорыв во времени, который и разрушает все вещи, и заново создает их. Это воплощение животворной силы, когда на свободу вырывается сила тьмы.
Рис. 136. Менада, танцующая в экстазе (краснофигурный килик, античная Греция, 480 г. до н. э.)
В нашем искусстве, как и в нашей жизни, нас может настолько увлечь этот божественный свет, что мы теряем связь с темной энергией и динамизмом внутреннего фактора времени, и тогда мы выхолащиваемся, засыхаем, мертвеем. Но иногда мы переживаем высшую степень восторга, когда он вырывается наружу, и нас наполняет животворная трансформирующая сила. И в жизни, и в искусстве проблема заключается в том, как сбалансировать эти два состояния. Ницше полагает, и есть свидетельства его правоты, что в греческой патриархальной культуре X–VIII вв. до н. э. наибольшее внимание уделялось именно этой светлой стороне жизни и что именно женщины ощущали потребность активизировать животворный аспект существования. И тогда, прорываясь наружу, это желание проявлялось в дикой и бурной форме.
Рис. 137. Гибель Пенфея (краснофигурный килик, античная Греция, 480 г. до н. э.)
Ницше полагал, что скульптура в древности выражала преклонение перед формой, а древняя музыка была ранним отражением в искусстве движения во времени и потока сознания. Музыка без формы – это просто шум, а скульптура без живого дыхания вдохновения – это
