он не был расположен играть с ними в ”угадайку”, ему тут же сообщили: они сейчас уезжают в Санта-Барбару, чтобы пожениться. И просят его быть шафером.
”Отличная роль”, — сказал Оливье.
”Великолепная, — ответил Канин. - Большое спасибо. Я польщен. А кто партнерша — подружка невесты? Кавалерственная дама Мэй Уитти?”
Вивьен ахнула. О подружке невесты начисто забыли. Однако Канин нашел выход, частично компенсировавший к тому же его загубленный вечер Он предложил по дороге заехать к Кэтрин Хепберн и попросить ее присоединиться к ним.
Мисс Хепберн уже спала, но любезно согласилась примкнуть к ночной поездке в Санта-Барбару. Это было странное предприятие. Они ошиблись поворотом, опаздывали; жених с невестой начали ссориться и уже обменивались пылкими замечаниями относительно того, стоит ли им вообще вступать в брак. Тем временем на ранчо у Колменов усердно потчевали напитками мирового судью, уговаривая его дождаться их приезда. Когда они наконец прибыли с опозданием на полтора часа, чиновник был трезвым лишь наполовину. Но задержка оказалась удачной, так как выяснилось, что обязательная трехдневная отсрочка истекает только в полночь. Поэтому церемония состоялась минуту спустя после колдовского часа, на обвитой розами и залитой луной террасе, в присутствии Канина и Хепберн в качестве единственных свидетелей. Колмены отправились подготовить яхту. Канин вспоминал это венчание как “предтечу театра абсурда”. Он не переставая чихал от сенной лихорадки. Мировой судья назвал жениха “Оливером”, а невесту ”Лэй”; у Вивьен он забыл взять обет, а у шафера — обручальное кольцо. Наконец, провозгласив их мужем и женой, ополоумевший судья издал дикий клич: “Бренди!”
В соответствии со следующей частью хитроумного замысла Каннн и Хепберн покинули новобрачных в тайном месте, откуда шофер Колменов доставил их к трем часам ночи в гавань Сан-Педро на яхту “Дракон”. После миниатюрного приема — свадебного пирога и шампанского на четверых — они подняли якорь и отплыли в море, вновь направляясь на Каталина-Айленд. Операция “Секретная Свадьба” увенчалась полным успехом.
После медового месяца длиною в три дня Оливье и мисс Ли отправились обратно в Лос-Анджелес, где их неразрывная связь в качестве коллег, партнеров и единомышленников принесла им в ролях Нельсона и его возлюбленной мировучо славу уже как “супругам Оливье”, королевской чете шоу-бизнеса. Недели работы над “Леди Гамильтон” были самыми счастливыми в их кинематографической практике. Они обложились книгами о Нельсоне и Эмме. Оливье особенно был увлечен своим будущим героем. Они наслаждались сотрудничеством с Кордой, который решил сам ставить картину и оставался неиссякаемым источником юмора благодаря прелестному ломаному английскому и “голдвинизмам” собственного производства, вроде “напечатайте обоих троих”. В какой-то момент, однако, показалось, что фильм может не состояться. Когда было отснято уже больше половины материала, Корда вдруг осознал, что в головокружительной спешке забыл об одной жизненно важной формальности — не завизировал сценарий у американского цензора. Шериффа отправили к Джозефу Брину, главе конторы Хейса, и тот вынес убийственный приговор.
”Снимать эту картину никак нельзя, — сообщил, дружески улыбаясь, Брин. — Речь идет не о том, чтобы изменить какой-нибудь эпизод. Весь сюжет совершенно неприемлем. Вы показываете человека, прелюбодействующего с женой другого. Но у него есть жена, а у нее — муж, и она рожает от него ребенка, и ни один из них не только не испытывает угрызений совести, но даже не сознает, что поступает дурно. Исключено!”
”Но фильм уже почти завершен! — протестовал Шерифф. — На него потрачен миллион долларов!”
“Весьма печально, — сказал Брин. — Если бы я получил сценарий вовремя, я бы предостерег вас и сэкономил ваши деньги… Беда заключается в том, что в своем сценарии вы покрываете преступление. Вы прославляете его, делаете волнующим и романтическим; и вашим героям оно сходит с рук”.
Корда был в ужасе. Он уже снял Трафальгарскую битву, потратил слишком много денег, чтобы все бросить. Но в конце концов Шерифф и его соавтор Уолтер-Рейш нашли выход. Вспомнив, что отец Нельсона был деревенским священником, они решили вставить сцену, где скованный подагрой старик, сидя в инвалидном кресле, проклинает сына за безнравственное поведение. ”Ты поступаешь дурно. Ты совершаешь зло, осуждаемое всеми праведными людьми. Это принесет тебе несчастье, и я умоляю тебя не видеться больше с этой женщиной”. Нельсон выглядит весьма сокрушенным. ”Я знаю. Ты прав абсолютно во всем. Я понимаю, что совершаю подлую, непростительную вещь, я стыжусь своей слабости, которая вынуждает меня к этому”. Один целиком вымышленный диалог, лишенный всякого исторического фундамента, удовлетворил цензора и спас фильм.
”Леди Гамильтон” — самый неожиданный успех Оливье на экране. В этой дешевой картине, снятой в немыслимо короткий срок, кораблями для грандиозных морских битв служили макеты, а сценаристы ежедневно сочиняли дополнительные реплики. Однако получившаяся в итоге ура-патриотическая лента с огромным успехом прошла во многих странах, в том числе в России. Проводя очевидную параллель с современными событиями (“звездный час” Британии, одиноко выстоявшей в долгие годы наполеоновских войн), фильм идеально соответствовал духу времени и, что весьма показательно, стал любимым фильмом Черчилля. В августе 1941 года его показывали на борту “Принца Уэльского”, везшего Черчилля на Атлантическую конференцию с президентом Рузвельтом.
С пропагандистской точки зрения это была одна из самых эффективных лент Корды. В 1941 году, когда сенатская комиссия по иностранным связям открыла слушание по вопросу об иностранных агентах США, фильм стал уликой номер один в обвинении, выдвинутом сенаторами Наем и Ванденбергом, которые объявили ”Корда продакшнз” шпионским и пропагандистским центром, работающим в пользу Великобритании и нарушающим тем самым закон, требовавший регистрации всех иностранных агентов. Изобличающей фильм сценой был назван эпизод в Адмиралтействе, где Нельсон-Оливье произносит страстную речь против диктаторов, настаивая на том, что с ними нельзя заключать мир. ”Их надо уничтожать — стирать с лица земли". Он имел в виду Наполеона, но намек на Гитлера был прозрачным. От Корды потребовали доказательств исторической достоверности этой сцены. Он таковыми не располагал.
В результате Корда вместе с продюсером, венгром Стефаном Палошем, предстали перед сенатской комиссией. Биограф Корды П. Табори пишет: ”Хотя у Алекса были в разгаре съемки, сенаторы настояли на том, чтобы, бросив все, он прибыл в Вашингтон. Слушание было назначено на 12 декабря 1941 года. Однако, как мы теперь знаем, 7-го числа случилось нечто, лишившее подобные расследования всякого смысла. Японские самолеты разбомбили Перл-Харбор, и США вступили в войну”.
***
В середине сентября 1940 года произошла одна из самых страшных морских трагедий второй мировой войны, была произведена акция, названная нечеловечески жестокой по обе стороны Атлантики. 13-го числа, в пятницу, наперекор всем суевериям, одиннадцатитонный
