стал ждать, когда противник найдёт его, а стал активно разыскивать его сам. Он был безогляден и храбр, а его глаза горели ненасытным желанием кого-то догонять и драться.
Будь его воля, война бы продолжалась и продолжалась.
Вот оно, его время. И потому весело нёс его по бархатному ковру полей белый, вычищенный до блеска горделивый конь, и летели из-под копыт в разные стороны и душистый пырей, и кудрявый клевер.
И вот вдали завиделся враг.
Выехавшие из крепости всадники стояли дружной массой, и только сумрачный боярин Боша на своём тяжёлом, как и он сам, коне стоял отдельно, поблескивая на солнце кольчугой.
Василько, ни секунды не размышляя, насколько отстал от него отряд, устремился вперёд совершать подвиг. Сердце стучало так громко, что заглушало даже грохот копыт.
Дружинники противника тоже увидели одинокого вооружённого всадника, они рассмотрели его внимательно, прикрываясь ладонями от солнца. Тот шёл прямо на них, даже не придерживая коня.
Серенские гридни медленно пустили коней ему навстречу, то ли не ожидая серьезного боя, то ли со спеси своей не помыслив путем, явно рассчитывая на лёгкую добычу. Ехали они размеренным шагом, не начиная разгон. А куда торопиться, когда безумец сам навстречу летит.
Один из них, тот, что был боярин, постепенно выдвигался вперёд, первым решил встретить врага.
Кмети скакали, чуть поотстав, и весело кричали что-то непотребное.
В этот момент показалась и дружина Василько.
Отворачивать любой из сторон было поздно. Сотворилась малая сшибка.
Боярин, в кольчатой рубахе и шишаке, грозил богатырю, размахивая мечом, сам при этом загораживаясь от него щитом.
Силы были не равны.
С первого же удара Боша понял, насколько всё печально. Это были бойцы из разных лиг, и боярин сразу подвял. С таким витязем тягаться ему было не по силам. Став бледным как полотно, он пристально взглянул в синие глаза богатыря, и сердце упало в нем, словно подбитое, но было уже поздно. От такого пощады не жди.
Выгадав удобный момент, Василько изо всей силы вонзил меч снизу вверх, вложив в удар всю силу скопившегося гнева. Боярин Боша весь подался вперед, схватившись за грудь, и темно-алая кровь хлынула из него в смятые рыжие травы. Василько вырвал меч.
Боярин начал тяжело заваливаться вбок, обвисая на шее коня.
Вот что такое настоящая война: ты встречаешься с врагом лицом к лицу и повергаешь его наземь!
Остальные всадники, растерянные таким скорым исходом и ошалелые, разворачивали своих тяжёлых коней и, трусливо вбирая голову в плечи, срывались с места.
Василько сам не верил такому оглушительному успеху.
— А! Обоср…сь, воины! — Он заржал весело и радостно, как молодой жеребец.
— Победа!
Он отер меч и убрал его за ненадобностью в ножны.
Вот и всё! Дело было сделано. Укрощен Чернигов.
Михаил воевал так бездарно, что оставалось только руками разводить. Поход закончился разорением и опустошением его волости. Как он собирался защищать своё княжество от врага? Да если так воевать, земли растащат по частям, моргнуть не успеешь. Такая война порождала соблазн легкой наживы.
Кмети, приободрясь, орали дурным голосом песни, озирая победно щедрую черниговскую землю.
Забыв про родственные узы, владимирцы сбили Михаилу весь авторитет. Надрали задницу. Говорили, что Михаил от испуга свихнулся вовсе, говорили, что запил здорово. Что просил Юрия унять меч и увести рати.
Одним из условий мира было: вся новгородская оппозиция должна была покинуть Чернигов.
Пировала на радостях дружина. Торжествовала победу шумно. Славила князя. Заморские вина и мёд, янтарное сусло стояло на столе.
— Здрав будь, княже, во веки веков!
Василько улыбался:
— Испугался, тестюшко. Да оно и лучше так-то: ни к чему кровь проливать. Черниговцы не половцы. Тоже нашего, русского, корня… Попужали, и хватит.
Долго после этого сидел Василько без дела. Некуда было ему свою силу и отвагу приложить, мир и покой стояли в земле Владимирской.
О богатырской славе мечтал Василько. А многого ли достиг?
— Ныне, князь, не твоё время, — успокаивали его воеводы.
— Но оно скоро наступит, — говорили они ему. И как в воду глядели. Осенью стали доноситься тревожные вести, что снова собираются зловещие тучи, что копиться у границ вражья сила. Грядет гроза жестокая. Она уже смела с лица земли булгарские города, выжгла Мордву и теперь готова идти на Европу. А между ними и этой самой Европой лежит Русь, и обойти её вряд ли получится. Тем более наша слава пришлым — что бельмо в глазу.
Все русские князья, от Мурома и Рязани до Углича и Ростова, это понимали. Надеялись лишь на то, что зимой монголы, а именно они были этим врагом, нападать не станут.
А на чём зиждилась такая уверенность? Или это средневековые публицисты поздним числом приписали эту зыбкую надежду князьям для красного словца или пущего трагизму?
Князья лучше многих знали, что степняк он может и зимой нагрянуть, если приспичит. Заветы их предка Мономаха у многих были ещё на памяти. Половцы, например, не стеснялись, приходили в любое время года, и их зимние набеги всегда доставляли больше забот. Так с чего было думать князьям, что монголы глупее их давних соседей, которых они не так давно распотрошили в пух и прах, вытеснив из любимых ими степей.
Да только ждать — это одно, а столкнуться с противником в настоящем деле — это совсем, совсем иное. Враг был силою велик и нагрянул вероломно.
Скакали скорые гонцы, загоняя коней из Владимира в Кострому, Ростов, Тверь, Углич, несли по городам гонцы весть о вторжении.
Всадник, что остановил своего коня на княжьем дворе, соскочил со своего скакуна, отвесил низкий поклон князю и передал ему грамоту от владимирского князя Юрия.
Приезд гонца в момент нарушил установившееся в Ростове душевное равновесие, где всё дышало любовью и миром безмятежной жизни. Так в дружный ростовский дом пришла беда. Василько сломал печать и развернул пергамент: Юрий Всеволодович Владимирский призывал его с дружиной. Нужно было выступать на защиту своей земли.
Было известно, что идут монголы через рязанские границы.
Быть великому сражению — было первой мыслью, промелькнувшей в голове Василько. Запылало его сердце. Давно он уже ждал, не пошлёт ли Господь ему достойного супротивника.
Получив известие об угрозе, Василько стал собирать не только свою верную дружину, а и вообще всех, кто может держать оружие в руках. Если врагов не остановить сейчас, они сожгут города и веси, вырежут или угонят скот, одним словом, уничтожат его род с корнем.
— В лепёшку расшибусь, а не допущу, чтобы красоту родного края поганила орда!
И закрутилось. Всё это
