После смерти Екатерины де Рибаса обвинили в служебных злоупотреблениях, и ему грозила ссылка в Сибирь, но его спас честный и неподкупный адмирал Н. С. Мордвинов, присланный во главе комиссии по расследованию его дела. Комиссия не нашла никаких злоупотреблений, и вместо Сибири де Рибас оказался в Петербурге в должности члена Адмиралтейств-коллегии. Там-то он и сблизился через посредство братьев Зубовых с Н. П. Паниным. Третьим организатором заговора стал П. А. фон дер Пален, о котором уже шла речь.
Князь Адам Чарторижский, лучше других знавший подоплеку заговора, писал в своих воспоминаниях, что летом 1800 года Н. П. Панин тайно встретился с Александром в купальне и нарисовал перед ним картину бедствий России и ее печальное будущее, если Павел и дальше будет править страной.
Панин сказал, что для Александра судьба России должна быть важнее судьбы его сумасшедшего отца. Он подчеркнул, что жизнь и свобода самого Александра, его матери и всей семьи находятся под угрозой. А избежать этой угрозы можно простым низложением Павла с престола, предоставив ему затем возможность наслаждаться спокойной и безопасной жизнью в одном из загородных дворцов Петербурга.
«Эта первая беседа, — утверждал Чарторижский, — внесла смятение в душу Александра, но не привела его к какому-нибудь решению».
Заговор развивался, в его орбиту втягивались новые люди, но они, разумеется, не знали имен руководителей. Дело продвигалось, как вдруг в ноябре 1800 года де Рибас тяжело заболел, а в канун смерти несколько суток находился в полном беспамятстве. Боясь, что в бреду он скажет что-нибудь опасное для заговорщиков, Н. П. Панин несколько суток не отходил от кровати больного, пока тот 2 декабря не «кончался. Смерть Рибаса совпала с отстранением от службы и ссылкой опального вицеканцлера в его смоленское имение Дугино. Правда, Панин вскоре добился разрешения жить в Москве и оттуда продолжал плести нити заговора. А в Петербурге с Александром часто встречался Пален, настойчиво убеждая его в необходимости низложения отца.
К этому времени активными участниками заговора стали братья Зубовы — Платон и Николай, английский посол Уитворт, многие офицеры и генералы гвардии.
Когда Екатерина II умерла, Платон Александрович Зубов находился в самом прекрасном возрасте. Светлейшим князем Платон Александрович стал за полгода до ее смерти, успев основательно испортить отношения с Павлом из-за своей позиции в вопросе о престолонаследии. Всегда и во всем соглашавшийся с императрицей и ни в чем ей не перечивший, он решительно поддержал ее в том, что престол следует передать Александру, минуя отца. Павел конечно же узнал об этом, но подавил в себе чувство неприязни, оставаясь великодушным и даже расположенным к Зубову. Последний же, напротив, затаил злобу и страх. Именно страх за свою и братьев судьбу заставил его послать в Гатчину Николая Зубова, как только его благодетельница потеряла сознание: тем самым Платон хотел показать Павлу свою к нему лояльность и приязнь.
Приехав в день смерти матери в Зимний дворец, Павел был растроган горем князя Платона, рыдавшего над усопшей Екатериной. Желая успокоить и утешить фаворита, Павел сказал ему: «Надеюсь, что и мне будете так же верно служить, как и ей служили».
Павел оставил Зубова при всех его должностях и привилегиях и даже купил для него за 100 000 рублей особняк на Морской улице, который велел отделать как дворец. Кроме того, он купил прекрасных лошадей и великолепные экипажи и все это подарил Платону Александровичу в день его рождения. Навестив Зубова в его новом доме, Павел поднял бокал шампанского и сказал: «Сколько здесь капель, столько желаю тебе всего доброго».
Когда ревизия, посланная в Новороссию, выявила множество финансовых злоупотреблений, Павел освободил Зубова от должности генерал-губернатора Новороссии и Таврии, но не стал его наказывать, а отправил в отпуск на два года.
Зубов попросился за границу для лечения, и Павел дал разрешение. В пути Зубов навестил свои огромные имения, дарованные ему Екатериной II в Литве, а оттуда приехал в Ригу, где тогда губернатором был Пален.
По случайному стечению обстоятельств Зубов приехал в Ригу в тот день, когда ожидали визита последнего польского короля Станислава-Августа Понятовского, которого по приказу Павла должны были встречать с королевскими почестями. Из-за задержки в пути Понятовский в тот день не приехал, и на парадный обед в старом рыцарском замке, приготовленный в его честь, попал Зубов, создав тем самым впечатление, что все это сделано по случаю его приезда.
Павлу немедленно донесли о случившемся, и Пален мгновенно был уволен в отставку, причем все происшедшее в Риге император назвал «подлостью».
Зубов уехал в Германию и там сблизился с российским послом в Берлине Никитой Петровичем Паниным. Эта дружба и стала надежной основой готовившегося ими заговора. По возвращении в Россию Зубова ждала уже настоящая опала; многие его имения были секвестированы, а сам он сослан в одну из своих владимирских усадеб под гласный надзор полиции.
Казалось, что звезда счастливчика Платона закатилась навсегда, но и здесь фортуна не оставила его — Панин и Пален добились возвращения его в Петербург.
Гневливый, но отходчивый Павел встретил Зубова в Михайловском замке с приветливостью и лаской и, обняв, сказал: «Платон Александрович! Забудьте все прошедшее!»
Двадцать третьего ноября 1800 года, когда де Рибас находился при смерти, а Панин уже собирался в ссылку, Платон Зубов получил чин генерала от инфантерии и назначение директором Первого кадетского корпуса. А еще через десять дней ему возвратили все отнятые ранее имения.
Несмотря на все это, дом Платона Зубова, подаренный ему Павлом, стал штаб-квартирой заговорщиков, где обсуждались планы свержения императора.
Постепенно Пален и Зубов вызвали для службы в Петербурге всех недовольных Павлом опальных генералов и офицеров, на которых они могли положиться. По некоторым данным, их число превышало тысячу человек.
В начале 1801 года в Петербург приехал и Николай Зубов, до того проживавший в деревне. Он был отменно храбр и необычайно силен. Вместе с тем он был жесток, отличался самодурством и нравственной нечистоплотностью.
В его жизни особую роль сыграл великий Суворов. Николай Зубов долго служил под его знаменами, и именно его Суворов послал к Екатерине с известием о победе, одержанной под Рымником.
За это Зубов получил чин полковника, Суворов — графский титул с добавлением «Рымникский». В 1793 году Николай Зубов сам стал графом, а еще через год женился на любимой дочери Суворова — Наталье, которую отец называл «Суворочкой». Родство с великим полководцем придавало Николаю Зубову особый авторитет среди офицеров.
* * *
Определенную роль в обострении создавшейся ситуации сыграло то, что в самом начале 1801 года Павел вызвал в Петербург тринадцатилетнего племянника своей жены принца Евгения Вюртембергского. Этот мальчик еще в 1798 году получил от Павла звание генерал-майора и стал шефом драгунского полка. Воспитателем при нем был генерал барон Дибич, в прошлом адъютант Фридриха Великого. 7 февраля принц Евгений был представлен Павлу и так сильно ему понравился, что Павел сказал Дибичу о своем намерении усыновить Евгения, прибавив, что он — владыка в своем доме и государстве и потому возведет принца на такую высокую ступень, которая приведет всех в изумление.
Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Александра и его сторонников и стало еще одним козырем в руках заговорщиков, так как было ясно, о какой «высокой ступени» для усыновленного принца говорил император. Разумеется, на этой «высокой ступени» двоим стоять было невозможно, и Александр понимал, чем это все может кончиться лично для него.
Что касается Марии Федоровны, то она стала помехой на пути к безоблачному счастью императора с княгиней Гагариной, которую он, по упорным слухам, хотел возвести на престол, отослав Марию Федоровну в ссылку.
Все это привело к тому, что заговорщики твердо решили убрать Павла, но дату переворота пока не назначили. Ускорить осуществление этих намерений их заставило непредвиденное обстоятельство.
Седьмого марта в семь часов утра Пален, как обычно, вошел в кабинет Павла для доклада. Не успел Пален приступить к докладу, как Павел спросил:
— Господин Пален, были ли вы здесь в 1762 году?
Пален мгновенно сообразил, что императора почему-то заинтересовал последний дворцовый переворот.
— Почему вы, ваше величество, задаете мне этот вопрос? — спросил насторожившийся Пален, выигрывая время на обдумывание и одновременно проясняя ситуацию.
— Да потому, что хотят повторить тысяча семьсот шестьдесят второй год, — сказал Павел.
Пален тотчас же овладел собой и спокойно ответил:
