— Это преувеличение, Буян, — не утерпел Млин, усевшись в расстройстве на пыльный, почти черный от грязи ящик.
Буян запнулся.
— Да, пожалуй, что так, — протянул он. — Прими только во внимание, что это общая ошибка мышления, Млин. Нам свойственно преувеличивать значение настоящего в ущерб прошедшему и будущему. Опасность, во всяком случае, очень велика. Чрезвычайно велика. Угрожающе велика. Я правильно выразился?
Млин только крякнул да неопределенно повел рукой.
— И конечно же, нам показали Сорокон не случайно. Такими вещами не красуются и не хвастают. Такими вещами угрожают. Отсюда следует, что Золотинка не выполнит договора. Это раз. И второе: приходится отвергнуть предположение, что мы имеем дело с оборотнем. Рукосил никогда бы не доверил Сорокон своей ставленнице, простой сподручнице — исключено. Воображения не хватает, чтобы представить себе Рукосилова оборотня, который походя, знаете ли, поигрывает Сороконом. С другой стороны, тот, кто владеет Сороконом, огражден от насильственных превращений. И приходится признать, что это Золотинка.
— А если сам Рукосил? — вскинул глаза Тарлан, задумчивый губастый малый с легкомысленными золотыми кудряшками на вытянутой от постоянного умственного усилия головы.
— Не вяжется, — возразил Лысун.
— Не говоря уж о трудностях перемены пола, — заметил Хван.
— Нет никаких сомнений, что Рукосил — это Лжевидохин, — согласился Буян. — Не вижу причин заново поднимать вопрос. Вернемся к «Красавице долины». Мы пока еще не знаем, что там на деле произошло. И все же ясно, что, несмотря на Сорокон, Золотинка в сильнейшей степени зависит от Рукосила. Так это нужно понимать.
— По-моему, это было ясно еще восемь месяцев назад! — заметил как бы сам себе Млин.
— Чего она боится? За себя? За Юлия? Что здесь мимолетная взбалмошность, а что глубинные свойства натуры? Что искренность, а что напускное? Мы многого не знаем. Тогда, при первой встрече, я почувствовал в Золотинке… Теперь я начинаю думать, что ошибался. Чудилась искренность и та душевная щедрость в сочетании с мужеством и силой страсти, которые порождают великих людей. Но ничего этого нет и в помине…
В дверь постучали, и сразу же, не дожидаясь ответа, вошел Вертун, сверкнул против солнца очками и прижмурился.
— Огромная простыня! — весело объявил он, протягивая Буяну исписанный с двух сторон лист. — Только что получили: большое послание Ананьи к Рукосилу.
При общем молчании Буян углубился в чтение, а когда закончил, передал письмо Млину.
— Она едет в охотничий замок Екшень на встречу с Рукосилом, — объявил он среди напряженного ожидания. — Ананья утверждает, прошу прощения, что «привел засранку в чувство». К сожалению, не указывает, каким именно способом. Она дала согласие на съезд в Екшене. Обещала отправиться на следующей неделе. И как всегда обозначена только буквой — «З».
— Следует расстроить встречу, я полагаю, — возбужденно заметил Тарлан, заглядывая через плечо Млина в письмо.
— Напротив. Есть соображение, — возразил Буян. — Сдается мне, нужно способствовать встрече в Екшене всеми возможными способами. Придется поторопиться, однако. Где сейчас разведчики, кто у нас поблизости от Екшеня?.. Вот что, Вертун, — повернулся он, обратившись к ожидавшему у двери очкарику. — Перепишите письмо на подлинное перо Рукосила. Сколько их осталось?
— Одиннадцать.
— И немедленно отошлите. Да! Постойте. И предыдущее, разумеется.
Обстоятельное, с подробностями письмо задержало Ананью допоздна. Отказавшись от мысли покинуть «Красавицу долины» сразу после ухода Зимки, он положил дождаться вечера, чтобы воспользоваться темнотой, если обнаружится слежка. Так что в пору томительного бездействия кстати оказались чернильница, перо и бумага.
Сочинительский труд отвлек Ананью от сомнений, однако, покончив с письмом и пустив в небеса перышко, он ощутил неладное. Он подошел к раскрытому на вздыбленные крыши окну. Над сумрачным провалом улицы блуждали беспутные голоса. Ничего не значащий смех вторил слезливым жалобам, и чей-то надрывный крик сзывал потерявшихся на ночь глядя детей. Неприкаянный час, когда день доживает последние свои минуты. Горькое сиротское чувство нашептывало Ананье беду.
Он выложил на стол несколько серебряных монет, поколебавшись, добавил еще две, а потом бесшумно отворил дверь. В смрадной и теплой темноте различался доносящийся снизу гомон.
За коротким столом у основания лестницы галдели четыре засидевшихся за кувшином вина бездельника. Они составляли не совсем понятное сообщество, по главе которого помалкивал важный господин. В барственной повадке его проступало что-то брезгливое, когда, откинув толстую голову с тонкими усиками, он оглядывал своих случайных товарищей.
То был доверенный человек окольничего Дивея Бибич. Да и прочие принадлежали к кругу зависимых от Дивея людей. Широкоплечий громила с маленькой головой известен был в полку окольничего Дивея под именем Чернобес. Сняв меч и доспехи, он остался в грубом жилете воловьей кожи, единственным украшением которого служил широкий усеянный тусклыми бляхами пояс с подвешенным к нему ножом мясницких размеров — более чем убедительный довод во всякой кабацкой стычке. Двое Чернобесовых однополчан — отличавшийся порочным смехом потаскухи мальчик с падающими на плечи волосами и его разговорчивый напарник с изрытой оспой кирпичной рожей — тоже не полагались, как видно, на изменчивую кабацкую удачу и разоружились лишь частично, оставив при себе мечи. Отчего, впрочем, они не выглядели более воинственно, чем молчаливо налегавший на вино верзила.
Впрочем, если и было что неестественное в этом разномастном содружестве, заметить это мог лишь особенно внимательный или особенно подозрительный человек. Такой, как остановившийся на ступеньках лестницы Ананья.
К несчастью, верные наблюдения не всегда влекут за собой верные выводы и тем более соответственные выводам действия. «Да нет, какие это соглядатаи — почудилось», — неизвестно почему решил вдруг Ананья и вознамерился проскользнуть к выходу.
И вправду — то были не соглядатаи. То были убийцы.
Когда занимавший торец стола детина застиг взглядом кривые ноги Ананьи и глянул выше — непроизвольно отодвинул кружку. Обернулись все четверо. Быстро спускаясь, Ананья вышел из тени, и молодой человек, который сидел лицом к залу, откинув за спину завитые волосы, воскликнул:
— А вот умный человек! Сейчас он нам скажет!
Ананья не поднимал глаз. На пути к воле нужно было обогнуть стол. Последним сидел верзила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
