прекрасном снежном шаре, я видела, как наши надежды на будущее воплощаются в жизнь. Я чувствовала завораживающую близость, когда Кэл занимался со мной любовью, и почти слышала «Я люблю тебя», которое он так и не произнес. В его прикосновениях чувствовалась нежность, в поцелуях – обещание. Наши потные тела двигались вместе, и я не сомневалась в нашем волшебном будущем.
Но маленький стеклянный шар выскользнул у меня из рук и разбился у ног. Осколки разлетелись в разные стороны. И теперь мне оставалось самостоятельно собрать кусочки и постараться не пораниться о них еще сильнее.
Я резко кивнула, пытаясь сдержать слезы.
– Я понимаю. – Отчасти это было правдой. Я понимала свою роль в случившемся, понимала, почему Кэл чувствовал себя преданным.
Но не до конца понимала, почему мы не могли во всем разобраться.
Полагаю, что когда кто-то причиняет боль другому, он теряет всякое право голоса в процессе восстановления. Он теряет свою долю контроля. И это справедливо.
Это душераздирающе, но справедливо.
Поэтому я дала ему время, в котором он нуждался, и осталась сидеть как вкопанная на краю дивана.
В его глазах промелькнула боль. Глубокая душевная боль. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не вцепиться пальцами в подлокотник и не впиться в него когтями; чтобы не броситься к Кэлу, не упасть ему на грудь и не умолять дать мне шанс все исправить.
Я этого не сделала.
Я отпустила его.
Кэл издал звук, очень похожий на отчаяние, и наклонился, чтобы поднять своего котенка. Стрекоза вскарабкалась к нему на плечо, вытянула передние лапы и бросила в мою сторону еще один уничтожающий взгляд.
После этого они ушли.
С тех пор прошло две с половиной недели, и я ничего больше не слышала от него.
Алисса поджимает свои персиковые губки и торжественно кивает, допивая остатки мерло. Ее длинные серебряные серьги мерцают в приглушенном освещении бара в тот миг, когда она посылает мне сочувственную улыбку.
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?
Грусть покидает меня, и я расплываюсь в улыбке.
– Только наполовину так сильно, как я люблю тебя.
– Отвратительная ложь, – дразнит она. – Я серьезно. Я тебя обожаю. Так горжусь тем, кто ты есть, и тем, из чего ты сделана. Ты сильная и храбрая и без усилий излучаешь радость, даже когда тебе больно.
Мы еще немного смеемся, пока не приходит Нэш с вином для Алиссы. Он здоровается со мной – и тут я понимаю, что пора выходить на сцену.
Пришло время снова играть музыку.
Это мое первое живое выступление с декабря, поэтому я нервничаю больше обычного, когда подхожу к сцене и поднимаюсь по знакомым ступенькам. Я расстегиваю чехол, достаю гитару и падаю на табурет, как будто никуда и не уходила. Коралловый оттенок заката за окнами рассеивается, оставляя меня наедине с внутренним мерцанием и пламенем.
Когда я начинаю петь, в баре становится пугающе тихо. Тише, чем обычно. Я оглядываю толпу, наслаждаясь восхищенными взглядами. Разговоры стихают, и все становятся очарованными мелодиями, льющимися из меня. Мой голос немного хрипловатый, поскольку я репетировала всю ночь, но мой тембр не дрожит и слова не путаются.
Я сосредоточенна.
Сдержанна.
Спокойна.
И тут я вижу его.
Темная кожаная куртка, зауженные синие джинсы. Черная бейсболка.
Карие глаза тут же устремляются на меня. Кэл снимает головной убор и проводит пальцами по растрепанным волосам; его взгляд пылает. Он прислоняется спиной к стене возле выхода, чтобы понаблюдать за мной на расстоянии в несколько метров.
Я почти задыхаюсь.
Зрители внимательно следят за мной, когда я начинаю перебирать пальцами не те струны, а в моем голосе слышится хрип из-за першения. Я вынуждена отвести взгляд на свои желтовато-коричневые каблуки, пока мои ноги, одетые в белоснежные джинсы, подгибаются, а сердце сбивается с ритма.
Дыши, Люси.
Я почти слышу, как он произносит эти слова, и, возможно, так оно и есть.
Клянусь, так оно и есть.
Вдыхая успокаивающий воздух, я заставляю себя улыбнуться и сосредоточиться. Чудесным образом я заканчиваю песню – мою собственную акустическую версию I Think We’re Alone Now. Я постукиваю по гитаре, имитируя удары сердца, – и опускаю голову с робкой улыбкой, когда зал взрывается аплодисментами. Закусив губу, я поднимаю взгляд и вижу, что он все еще стоит у выхода, откинувшись назад, и сверлит меня взглядом – таким же, как в тот первый вечер, когда он пришел посмотреть, как я играю.
Затем он хлопает.
Очень медленно и не отрывая взгляда от моего лица.
Я улыбаюсь еще шире.
– Спасибо, – говорю я в микрофон, уже не запинаясь. – Я, э-э-э… – Еще раз прокашлявшись, я моргаю сквозь пот, застилающий глаза. – Несколько месяцев назад у меня возникли проблемы со здоровьем… Вообще-то это была остановка сердца. Рождественским утром я упала в обморок, когда выгуливала своих собак. – Я слышу несколько удивленных возгласов, все взгляды устремлены на меня. – Вот почему я не играла здесь несколько месяцев. Но я очень соскучилась по этому.
Кэл пристально изучает меня, опуская брови и поджимая губы.
– И когда я говорю «скучала», я действительно имею в виду «скучала». Я не могу передать словами, что для меня значит петь для вас каждую неделю.
У меня перед глазами все расплывается, когда я смотрю на толпу. Зал битком набит посетителями. Все места заняты, как и мое сердце.
– В детстве у меня была лучшая подруга, которая жила по соседству. Она была забавной и сильной, дурашливой и милой. Она любила музыку и светлячков, танцевать под дождем и лепить снежных ангелов. Она была блестящей пианисткой, и именно из-за нее я начала заниматься музыкой. – Я переключаю свое внимание на Кэла и задерживаюсь на нем. – Она стала причиной многих событий в моей жизни.
Он не моргает, не вздрагивает, даже не переводит дыхание.
Я оглядываюсь на толпу и улыбаюсь, когда вижу, как Алисса плачет и вытирает щеки.
– Мое сценическое имя Имоджен, потому что Имоджен Купер была ее любимой пианисткой. Это моя дань уважения ей. Дань уважения всему, что она для меня значит, – продолжаю я. – Но мое настоящее имя Люси. И это забавно, потому что моя подруга давала имена всему – всему, что ее окружало. Животным, предметам, даже звездам. Она сказала, что как только у чего-то появляется название, оно обретает смысл. Оно становится чем-то осязаемым и реальным. Воплощается в жизнь, каким бы незначительным оно ни было.
Слезы наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Чтобы заставить свои руки перестать дрожать, я сжимаю гриф гитары и
