Правильность определения дворца подтверждается его названием Эгипар, вытисненным на кирпичах мостовой. Именно так называется в надписи Набонида дом, построенный им для своей дочери. Однако дворец был сравнительно новым зданием, а в надписи на цилиндре речь идет о древнем вооружении, которое царю пришлось ремонтировать. Здесь какое-то противоречие. Впрочем, нам удалось его разрешить, когда выяснилось, что в Уре во времена Набонида существовали два Эгипара. Второй из них царь принял за древнее сооружение. Это было не совсем так, но какая-то традиция за ним все же стояла. Большой храм и жреческая резиденция, — Гигпарку третьей династии Ура, — восстановленные касситскими царями и правителями Ларсы, давно уже исчезли. Когда Синбалатсуикби уже в дни ассирийского владычества реставрировал древние святилища Ура, он отвел жрецам все здания периода Ларсы и касситской эпохи с расширенным святилищем Дублалмаха, а также жилые кварталы в южном конце двора Дублалмаха. Это и был Эгипар, и Набонид, как свидетельствуют печати на кирпичах, его благоговейно восстановил.
Однако кварталы, вполне подходившие, по мнению ассирийского владыки, местным жрецам, не могли устроить царскую дочь. Здесь могли жить младшие жрицы, а верховной жрице подобало обитать во дворце. Но поскольку для дворца в самом священном квартале не было места, его построили за его стенами и распространили на новое здание традиционное древнее название: Эгипар.
Святилище Дублалмаха сохранилось точно таким, каким оно было в ассирийский период, только помещения вокруг его двора были все перестроены и расширены. Часть из них явно представляла собой жилые комнаты, остальные, по-видимому, служили для ведения различных храмовых дел. Здесь мы нашли множество глиняных табличек, расписок и поручительств на выдачу всякого добра, хранившегося в храмовых кладовых, реестров, отчетов, списков, выплатных ведомостей и тому подобное. Еще одна находка по-новому осветила характер царской дочери. В одной из выходивших во двор комнат, — мы сочли ее одним из деловых помещений, — кстати разрушенной настолько, что ее стены из кирпича-сырца едва возвышались над уровнем мостовой, мы нашли глиняные таблички так называемого «школьного типа». Это плоские глиняные диски, на которых учились письму. На одной стороне учитель писал «образец», какое-нибудь легкое изречение, чаще всего из хорошо известных текстов, и передавал табличку ученику. Изучив ее, ученик на другой стороне старался воспроизвести то, что он прочел. Иногда его надпись получалась очень корявой, и в некоторых случаях ученик на той же табличке предпринимал вторую попытку. Мы нашли довольно много таких табличек и также прочих «школьных» текстов — слоговые таблицы с колонками слов, начинающихся с одного и того же слога, весьма похожие на старомодные английские грамматики, и даже часть словаря с надписью: «собственность класса мальчиков». Все говорит о том, что жрицы в своих жилищах устроили школу. Содержимое соседней комнаты носило еще более современный характер. Ее мощеный пол лежал почти у самой поверхности, сильно оголенный непогодой. Всего лишь какая-нибудь четверть метра обломков и мусора прикрывала кирпичную кладку. Мы даже не надеялись найти здесь что-либо. И совершенно неожиданно рабочие обнаружили большой черный камень с округленной верхушкой. Сверху на нем было высечено рельефное изображение, а на боках — надписи. Камень оказался межевым столбом касситского периода, поставленным около 1400 г. до н. э., о котором уже говорилось выше. Неожиданно трогательно выглядел обломок диоритовой статуи, кусок человеческой руки с надписью. Этот обломок был заботливо очищен и приведен в порядок, чтобы надпись не пострадала. На статуе стояло имя царя Шульги, правившего Уром около 2100 г. до н. э. Тут же мы нашли глиняный конус закладки правителя Ларсы примерно 1700 г. до н. э., несколько глиняных табличек того же периода и большое посвятительное навершие булавы без надписи, которая, возможно, была на пять столетий древнее.
Что все это означало? Здесь на уцелевшем вымощенном кирпичом полу VI в. до н. э. лежало с полдюжины предметов, причем самый поздний из них был на семьсот лет старше вымостки, а самый древний — на тысячу шестьсот, если не больше? Совершенно очевидно, что попали они сюда не случайно, а тщательное сохранение надписи на статуе наводило на весьма любопытные мысли. Вскоре мы нашли ключ к этой загадке. Чуть поодаль лежал небольшой предмет, похожий на глиняный барабан. На нем были четыре колонки надписей: три на древнем шумерийском языке, а четвертая — на позднейшем семитском наречии. Содержание по крайней мере одной из шумерийских надписей нам было знакомо: мы уже находили ее на кирпичах царя Амарсуены, правившего Уром в 2050 г. до н. э. Две другие шумерийские надписи имели аналогичное содержание. Четвертая, позднесемитская, гласила: «Это копии с кирпичей, найденных в развалинах Ура, работы Амарсуены, царя Ура, которые правитель Ура нашел, определяя план (храма), а я увидел и переписал на удивление очевидцам».
Увы, писец был далеко не так грамотен, как ему казалось! В его копиях столько ошибок, что их почти невозможно прочесть, хотя он, несомненно, старался. Главное — он дал нам необходимое объяснение. Эта комната была музеем местных древностей. Его содержала принцесса Белшалти-Нанна, очевидно унаследовавшая любовь к старине от своего отца, ярого археолога. И среди ее коллекции был этот глиняный барабан, древнейшая из известных науке музейная этикетка. Она была изготовлена лет на сто раньше и, по-видимому, хранилась в музее вместе с кирпичами как свидетельство о первых научных раскопках в Уре.
Еще один древний предмет относится скорее не к музею, а к зданию самого храма. Против одной из боковых дверей переднего зала Дублалмаха лежал округленный сверху известняковый рельеф с изображением бога Эа. Он был богом-покровителем древнего города Эриду, развалины которого виднеются на горизонте километрах в двадцати к юго-западу от Ура. В соответствии с древними традициями Шумера Эа изображен с сосудом в руках; из сосуда на землю изливаются два потока, в которых вверх и вниз плывут рыбы. Эа, бог вод Абисса, держит здесь в руках символический исток Тигра и Евфрата, двух рек-близнецов, ниспосылающих жизнь всей Месопотамии. Возможно, рельеф украшал фронтон над дверью, но если это и было так, значит, его использовали не впервые, потому что сам по себе рельеф не имеет ничего общего с поздневавилонским храмом: его высекал скульптор третьей династии.
Возле двери кухни, пристроенной Набонидом к святилищу, мы нашли вещь того же периода, которая, тем не менее, выглядела здесь довольно странно. Под обвалившимися кирпичами лежала по крайней мере сотня обломков слоновой кости. Многие из них были крохотными и тоненькими, как папиросная бумага: под влиянием разложения кость распалась на естественные слои. Обломки были настолько хрупки, что нам пришлось укрепить их целлулоидом и лишь после этого извлекать из земли. Когда мы сложили осколки вместе, они приняли форму круглой туалетной коробки с рельефным изображением танцующих девушек — скорее в египетском, нежели в месопотамском стиле. Взявшись за руки, девушки ведут вокруг хоровод.
Этот ларчик не мог быть изготовлен в Месопотамии: в нем чувствуется рука одного из тех финикийских мастеров Тира или Сидона, которые своей искусной резьбой по слоновой кости славились по всему Средиземноморью. Как и всякий привозной предмет, он, должно быть, стоил немало. Об этом, кстати, свидетельствует и тот факт, что еще в древности ларчик разбился, но был старательно починен. И вполне возможно, что он принадлежал самой принцессе Белшалти-Нанна.
Если вспомнить, какой огромной затраты труда потребовало сооружение стены теменоса, можно подумать, что Навуходоносор и Набонид восстановили также все древние здания внутри священного квартала. Однако значительная его часть, по крайней мере половина, так разрушена непогодой и временем, что от поздневавилонских сооружений здесь сохранились лишь жалкие остатки. Но реконструкция города не ограничивалась теменосом. Наши раскопки вдоль городской стены обнажали то тут, то там части позднейшей кладки, но они были настолько фрагментарны, что по ним невозможно составить толковый план. Мы выяснили только, что Навуходоносор предпринимал попытки укрепить оборону города. Старый крепостной вал с его крутым внешним склоном из кирпича-сырца неоднократно ремонтировался и после незначительных доделок мог еще послужить. По-видимому, Навуходоносор увенчал его крепостной стеной, которая укрепила стены различных зданий на валу, а в промежутках соединила дома в сплошную линию обороны. Одним из таких зданий оказался храм на южной оконечности города. Во времена третьей династии он был украшен колоннами из кирпича-сырца. Навуходоносор его восстановил. Мы не знаем, какому богу было посвящено это здание, да и само по себе оно не очень интересно. Гораздо любопытнее то, как мы его обнаружили. Это была одна из счастливых случайностей в работе археолога. Мы расчищали верхушку городского вала в том месте, где он почему-то был гораздо шире обычного. Все стены были здесь начисто снесены. Рабочие смели несколько сантиметров наносного песка, и под ним показалась гладкая поверхность разрушенных непогодой необожженных кирпичей. Один из рабочих, более сообразительный, чем остальные, обратил внимание на то, что кирпичи здесь двухцветные: одни — серые, а другие — красноватые. К тому же кладка из серых кирпичей, которую он расчищал, начала принимать какую-то определенную форму. И, наконец, он заметил на границе между серыми и красноватыми кирпичами белую полоску, тоненькую, как листок бумаги. Это и были остатки храма Навуходоносора. Красноватые кирпичи оказались основанием вымостки, все обожженные кирпичи которой исчезли. А серые кирпичи были кладкой стен. Белая линия между ними представляла собой побелку на верхней части ныне исчезнувшей стены, которая просочилась между стеною и вымосткой. Пользуясь этими приметами, нам удалось воссоздать план всего храма. Позднее, когда мы начали копать дальше вглубь и обнажили ниже уровня пола фундаменты стен, этот план оказался совершенно правильным. В следующие годы точно такие же приметы позволили немецким археологам в Уруке отыскать и составить план «Белого храма», одного из древнейших зданий этого города. Однако заслуга открытия цветной схемы кирпича-сырца все-таки принадлежит нашему рабочему, участвовавшему в раскопках Ура.
