зерна зла, поднесшие фитиль к пороховой бочке, на которой сами же сидели. Это вожди староверов, первыми объявившие никонианскую церковь антихристовой и своим поведением подчеркнуто разжигавшие церковную вражду (в чем не раз с чувством вины признавался сам Аввакум). Это используемые и использовавшие ситуацию заезжие греки - корыстолюбцы и авантюристы. Словом, справедливо было бы называть раскольниками всех героев этой главы. Все они внесли свой вклад в трагедию, которая, как пожар, который не тушат, но еще пуще разжигают, захватывала все большие пространства и уносила все больше жизней. Россия покрывалась кострами и освещалась огнем горящих в церквах самосожженцев. Звенели оковы, палили мушкеты стрельцов, рыскали по лесам воинские команды, свирепствовали, как орды Батыя, петровские драгуны, звали к смерти фанатичные проповедники. Совместными усилиями обеих сторон раскол непрерывно поддерживался, развивался и укреплялся.
Преследование инакомыслия и убийство инакомыслящих оборачивалось для русской православной церкви самоубийством. Церковный кризис, ярчайшей страницей которого стал раскол, становился и кризисом религиозного мировоззрения. В тех рамках, в которые было загнано религиозное мышление, человеческое общение оказывалось уже невозможным. Необходимую платформу для диалога, для общения без взаимоубийства, и тем самым для возрождения, передовые русские писатели стали искать в области рациональной мысли, в отказе от догмы, в исследовании, в аргументации своих взглядов по законам человеческого разума. Путь этот был тернист и кровав, но он должен был быть пройден.
Глава IV РАЗУМ ПРОТИВ ВЛАСТИ
Государственный преступник №2
Крик и шум стоял во дворцах Троице-Сергиева монастыря, несмотря на утихомиривающие вопли начальства. Бряцающие оружием толпы дворян, офицеров солдатских, стрелецких и драгунских полков, их холопы и денщики, надменные бояре в окружении своих людей, дьяки и подьячие, прижимающие к телу бумаги - вся масса людей, съехавшихся, чтобы защитить молодого царя Петра от его властолюбивой сестры Софьи, сливалась в водовороты, выплескивалась в огромный лагерь под стенами, вливалась в монастырь через множество ворот. Спешно расширяемая походная канцелярия едва справлялась с организацией прибывающих, счет которым шел уже на десятки тысяч. Даже привычные к большому стечению народа троицкие монахи сбивались с ног. Звонкие колокола возвещали о патриаршей молитве в соборе. Монастырские службы бросали из своих труб в октябрьское небо огромные клубы дыма, силясь накормить, отмыть и обогреть спешно собранный в Сергиеве царский двор. Шпионы по должности, а более по призванию сновали повсеместно. Кого-то по изветам или просто по ошибке хватали и волокли в переполненные застенки, где кнутобойцы под руководством знатных людей страны раскрывали страшный заговор против царской семьи. Кружок ближних родичей и сторонников Петра почти непрерывно заседал, засыпая государство решениями от царского имени. В толпах ползали самые нелепые слухи, раздуваясь до размеров неоспоримых истин.
Ловко вывинчиваясь из людского потока, вырывались на волю гонцы-сеунщики, опасливо придерживающие на головах шапки с соколиными перьями и спрятанными внутри бумагами. Пробившиеся к ямскому двору совали в нос старосте красные кулачищи с подорожными и требовали лошадей с проводниками. Дороги на много верст были забиты спешащими и орущими сорванными голосами людьми. Специальные конные отряды воинов в мундирах разных полков, разгоняя запрудивших дорогу встречных, переворачивая в канавы повозки на заторах, не внимая воплям и угрозам, рвались от Троицы, чтобы выполнить задание особой государственной важности. Группа бравых капитанов с несколькими сотнями особо доверенных воинов привилегированных полков получила этот указ.
Один за другим капитаны погружались в относительную тишину палаты, где собрались высокие персоны, и, вытянувшись во весь свой рост перед всесильными царедворцами, слушали рассказ о злоковарных преступниках Федьке Шакловитом и Сильвестре Медведеве с товарищами, умысливших подкоп под все государство, намеревавшихся убить ручными гранатами великого государя царя Петра Алексеевича, погубить мать его благоверную царицу Наталию Кирилловну и самого святейшего патриарха Иоакима тайно извести. Скрывшегося из своей обители старца Сильвестра Медведева, настоятеля московского Спасского монастыря, что за Иконным рядом (близ Никольских ворот Кремля, ныне это улица 25 Октября), следовало немедля сыскать, заковать в кандалы и под усиленной охраной, глядя в оба, чтоб он над собой какого дурна не учинил, доставить в троицкий застенок [1].
Звякая саблями и скрипя военной амуницией, капитаны лихо били челом в пол и устремлялись вон из палаты, мысленно рисуя себе ожидающую их награду. Сильвестр известен был всей Москве и не мог затеряться среди народа. Поймать пожилого ученого не представлялось затруднительным. Заботы вельмож о том, чтобы капитаны брали с собой побольше верных людей (хотя с начальством и не спорят), выглядели забавно: как будто охота идет на ватагу разбойников, а не на старца, которого скрутит и один капитан! Но ни молодечество сыщиков, ни резвость их коней не приносили удачи. Ни одному капитану со всеми их силами взять второго по значению государственного преступника, из-за которого происходило все смятение в Троице, не удавалось. Напрасно били землю копыта воинских коней и руки ответственных за сыск чиноначальников чесали ответственные затылки. Сильвестр Медведев как сквозь землю провалился.
Когда 1 сентября 1689 года люди полковника Ивана Константиновича Нечаева выяснили, что старца нет в Заиконоспасском монастыре, поиск был направлен на места, где бы он мог укрыться. Благожелатели Медведева были давно уже на заметке у патриарха, допросы давали дополнительные сведения. 5 сентября капитан московских стрельцов Дмитрий Родичев с отрядом окружил московский Симонов монастырь. Поставив караулы у всех ворот и пролазов, он произвел тщательный обыск келий архимандрита Гавриила, монастырского наместника, соборных и рядовых монахов. Не обретя Сильвестра и разыскиваемого вместе с ним келейника* Арсения, капитан потребовал у симоновских иноков письменной клятвы, что они действительно не знают, где скрывается государственный преступник.
[* Келейник - сожитель по келье в монастыре.]
К тому моменту, когда отряд разочарованного Дмитрия Родичева вернулся в Троицу, проводившим дознание царедворцам стало известно, что Медведев покинул монастырь не только с келейником. С ним были также муж его сестры Дарьи служилый иноземец Михаил Тульский и царский певчий дьяк, известный певец и композитор Лаврентий Бурмистров. Появился и новый подозреваемый в укрывательстве преступника. Это был видный человек в государстве - думный дьяк Любим Алферьевич Домнин, долгое время служивший в важнейших приказах - Посольском и Разрядном. Его подвели два обстоятельства. Домнин недавно ездил в посольство к гетману Мазепе с руководителем Стрелецкого приказа, ближайшим сторонником царевны Софьи, думным дворянином Федором Леонтьевичем Шакловитым - ныне государственным преступником № 1. Хуже того, он был земляком и хорошим знакомым Сильвестра Медведева.
Таких сведений было достаточно, чтобы сыскной отряд капитана Артемия Непоставова нагрянул в подмосковные
