– Да, да, спасибо, Илья Андреевич! – сделала реверанс Юлия Антоновна.
– Пошли, пошли скорей! – потянул ее Тучин.
– Но я… Я не могу…
– Сейчас или никогда! – художник нежно обнял ее за плечи.
Влюбленные упорхнули, словно торопливые бабочки-однодневки, которым надо все успеть за жизнь длиною в день.
– Сводничеством занимаетесь? – с вызовом спросил доктора Кислицын.
Тоннер пожал плечами.
– И доносами не брезгуете? – продолжал Матвей Никифорович.
– Как, простите, вас понимать, любезнейший? – Тоннер повернулся к нему. Матвей Никифорович явно искал скандала.
– Да так и понимать! Клятву Гиппократа вы нарушили! До сегодняшнего утра о беременности Полины знали только мы. Вы и я! От кого, спрашивается, узнал об этом Лаевский?
– Сударь, если вы немедленно не возьмете…
– Матвей! Не ссорьтесь! – Налединская взяла Кислицына под руку. – Какая разница, кто проболтался! Нам надо бежать! И чем скорее, тем лучше!
Тоннер хотел рассказать Полине о разговоре с Ириной Лукиничной, но из толпы внезапно вынырнул Дашкин:
– Где моя жена, Илья Андреевич?
– Юлия Антоновна? Встретила подругу, они отошли поболтать.
– Подругу? Полину?
– Да нет! Полина Андреевна… Вот она!
– Добрый вечер, ваше сиятельство! – невозмутимо поздоровалась с князем Полина.
– Добрый, добрый! Где Юлия?
Тоннер взял Дашкина под локоток и прошептал:
– Арсений Кириллович! Прошу вас, вспомните, зачем мы сюда пришли! Фланируйте!
– Я уже пять кругов сделал, – громко пожаловался Дашкин, – а этой твари все нет и нет!
– Тише!
– Сама же писала: найду на маскараде!
– Фланируйте, фланируйте, непременно объявится! Про повязку не забудьте!
С хоров грянула музыка.
– Ну, вот и танцы, Оленька! – Андрей Артемьевич приехал на бал только ради воспитанницы – без него она появиться в обществе не могла; шутовское веселье раздражало старика генерала. Он ждал танцев, чтобы со оспокойной совестью сесть за вист.
– Позвольте пригласить вашу спутницу? – подскочил гусар с растопыренными усами и напомаженными висками.
– Конечно, конечно! – обрадовался Андрей Артемьевич.
– Увы! Мои танцы расписаны! – Ольга ткнула пальчиком в свою бальную книжку[77].
– Сожалею! – ретивый гусар щелкнул каблучками и бросился приглашать другую даму.
Удивленный Андрей Артемьевич наклонился к Ольге с лорнетом. И вправду, напротив каждого танца стояли инициалы.
– Кто же это вас ангажировал?
– Я не хочу танцевать. Лучше с вами постою.
– Понимаю, душа моя. Расстроена ты сильно. Шутка ли – жених из-под венца сбежал!
– Нисколько, я даже рада… Я другого люблю! – помолчав секунду, она решилась и уточнила: – Вас!
– Господи! – выдохнул старик. То, чем он мучился последние годы, решилось в секунду. Она его любит! Лаевский упрекал себя в непозволительных, неподобающих чувствах, не смея надеяться, что они взаимны.
Ольга взяла руки Андрея Артемьевич в свои, и они стояли друг против друга долго-долго, пока не отзвучал последний аккорд любимого императором полонеза.
– Вальс я, пожалуй, осилю! – решился генерал. – Позвольте, Оленька, вас пригласить!
– Что за моветон! – возмущался император. – Пошли, говорит, за буфет! Приласкаю!
– Должно быть, эта дама вас не узнала, – предположил Великий князь.
Император был одет венецианцем: лысину надежно скрывал берет, а полнеющую фигуру – пышный костюм; великий князь нарядился испанским грандом, лица обоих скрывали маски.
– Даже если так! Во время полонеза! Это возмутительно!
Государь считал, что должен быть примером для подданных во всем, и педантично соблюдал всякие, им и не им установленные, правила. Не забывал даже про самые незначительные: так, для интрижек были предназначены вальс, кадриль, мазурка, в конце концов, но никак не полонез – танец церемониальный, торжественный.
– Которая из них? – поинтересовался Кирилл Павлович.
В полонезе император, по обыкновению, поменял нескольких партнерш.
– Одетая цыганкой! Вон та, в розовом платье! Еще и глазки мне строит, бесстыжая!
– Ба! Да эта Лаевская! Не берите в голову, ваше величество. Давно признана ненормальной!
– А муж куда смотрит? А? Передай-ка генералу мое неудовольствие! Больных головой надо держать взаперти!
– Слушаюсь, ваше величество! – Кирилл Павлович даже наедине с царственным братом не позволял себе фамильярностей. – Кстати, а вон и генерал, легок на помине! Видите? Танцует с воспитанницей!
– Хороша!
– Хороша! – согласился великий князь. – Говорят, у них роман!
– Старый развратник!
– Что вы, ваше величество! Исключительной порядочности человек! Столько лет ради детей сохраняет брак с сумасшедшей! А та чего только не вытворяла – рога наставляла, из дома сбегала! – Кирилл Павлович, жертва династического брака, с сочувствием относился к товарищам по несчастью. – Еще брат Александр советовал генералу развестись.
– Вот как? Тогда передай, что и я не стану чинить препятствий! Цыганке этой самое место в желтом доме! Чуть рейтузы с меня не сдернула! А девчушке пусть голову не морочит! Коли любит – пусть женится!
– Ну, где же она? Где? – Дашкин после каждого круга подбегал к Тоннеру.
– А дама в лиловом? Я было подумал…
– Это была просительница. Муж у нее помер, о пенсии хлопочет…
Долго приглядывавшийся к доктору долговязый франт наконец радостно окликнул его:
– Илья!
– Корнелиус? – обрадовался Тоннер.
– My friend! – друзья, к неудовольствию Дашкина, обнялись.
– Ваше сиятельство! – обратился Тоннер к Арсению Кирилловичу. – Позвольте представить! Американский путешественник Корнелиус Роос! Князь Дашкин!
Мужчины раскланялись.
– Илья! Вся моя надежда на вас! – взял быка за рога Роос. – Говорят, на маскараде император! Вот бы с ним поговорить! Никак не могу добиться аудиенции! Посланник отправил прошение, но… – этнограф заглянул в блокнот и закончил по-русски: – Ни ответу, ни привету!
– Да вон он! Венецианским купцом вырядился! – Дашкин указал на самодержца.
– Благодарю! О, благодарю вас! – обрадованный Роос ринулся к императору.
– Как вы легко кружите! – восхитилась Ольга.
Ноги Андрея Артемьевича помнили каждое па, но не всегда за памятью поспевали.
– Как же, Оленька! В молодости каждый вечер на балах служил!
– Служили? – удивилась Змеева
– Представьте себе! – улыбнулся Лаевский. – В мои времена, коли кавалеров на балу не хватало, обращались в соседний полк. И нас, молодых офицеров, строем отправляли танцевать!
– Может, тогда и мазурку осилите? – спросила Ольга.
– Извини, душа моя, запыхался, – виновато ответил Лаевский. – Старость!
– Жаль! Очень жаль!
Генерал и сам расстроился. Оленька, его милая, добрая, хорошая и теперь ясно, что любящая Оленька так любит танцы! Как бы ей пособить?
– Пойдем-ка навестим Полину, – предложил Андрей Артемьевич.
Змеева взяла его под руку, и они направились к Налединской, которая по-прежнему беседовала с Кислицыным.
– Что, молодежь, не танцуем?
– Не до танцев мне, папенька! – огрызнулась Полина.
– А вы, Матвей?
Кислицын пожал плечами.
– Я, – признался Лаевский, – собирался выказать вам неудовольствие, усовестить, так сказать. Вы подло играли чувствами несчастной сироты…
Генерала на два голоса попытались прервать Полина с Ольгой:
– Папенька!
– Андрей Артемьевич!
Но старый вояка уже завершал обходной маневр:
– Однако выяснилось, что ангел мой не держит на вас зла! И прощает вам бесчестный поступок!
– Рад! – пролепетал растерянный Матвей Никифорович. Ссориться с отцом возлюбленной ему было не с руки. – Еще раз прошу прощения у вас и у Ольги Борисовны!
– Открою вам секрет, – подмигнул, радуясь собственной хитрости, генерал, – у Оленьки свободна мазурка! Загладьте вину! Пригласите!
Матвею Никифоровичу ничего не оставалось, как щелкнуть каблуками и подать бывшей невесте руку.
– Мне нужны деньги, папенька! – огорошила отца Налединская, как только осталась с ним наедине. – Я хочу покинуть Петербург вместе с Матвеем!
– Что? Что ты сказала?
– У меня будет ребенок, я желаю развестись с Юрием! Разве Владимир вас не известил? Что с вами, папенька?
Андрей Артемьевич, дабы увильнуть от неприятного разговора, схватился за сердце, применив отточенный с Софьей Лукиничной прием. О беременности дочери он узнал еще утром, от Ирины Лукиничны, но обсуждать эту тему не хотел.
– Илья Андреевич! – позвала доктора испуганная Полина.
Тоннер никак не мог понять, почему он весь вечер оказывается рядом с Налединской. То и дело отходил он от нее на несколько шагов, но через секунду, обернувшись, обнаруживал Полину за спиной.
– Что случилось?
– Папеньке плохо…
– Ерунда! Пустяки! – виновато улыбался Лаевский. – Потанцевал сдуру…
