После меня подошел к самому младшему по званию:
— А у вас, товарищ лейтенант?
С ним задержался подольше, чем со мной, и обратился к строю:
— Я убедился, что у старшего политрука Ворожейкина и лейтенанта Козловского задание выполнено не хуже, чем академическая разработка.
Когда генералу исполнилось 75 лет, академия представила его к награждению орденом Красной Звезды. Но сам Сталин внес в наградной лист орден Ленина и прислал юбиляру поздравительную телеграмму. После этого Самойло подал заявление о вступлении в ВКП(б). На партсобрании его спросили, почему он не вступал в партию раньше? Для Александра Александровича этот вопрос не был неожиданным.
— Будучи на переговорах в Бресте, я считал себя одним из виновников наших неудач. Потом, правда, понял, что глава нашей делегации Троцкий специально делал все, чтобы Германия продолжала войну против нас. Позже, будучи командующим Восточным фронтом, я считал себя виновником в неудачных действиях против Колчака. Сейчас мне ясно, что в штабе было много агентов противника. И только теперь, когда награжден орденом Ленина, я могу стать коммунистом.
Александр Александрович Самойло был принят в партию. Меня он покорил своей простотой и доступностью. Он не признавал формальностей в оценках, видел в каждом слушателе товарища по работе и оценивал его работу с гуманных позиций.
…На Карельском перешейке мы жили в палатках, поставленных на берегу реки Вуоксы. Русло реки со множеством плесов, водопадов и порогов. На берегах — цветущее разнотравье и хвойные леса. Прекрасное место для лагеря.
Наше пребывание на Вуоксе напоминало экскурсию в прошлое, которая давала нам возможность понять современность. Там мы изучали оборонительную операцию. Особое впечатление произвела на нас бывшая линия Маннергейма. Сплошные долговременные огневые сооружения из камня, бетона, железа и броневых конструкций, соединенные ходами сообщения, взаимодействовали между собой всеми огневыми средствами. Некоторые огневые точки поверх бетона были покрыты толстым слоем резины. Бомбы и снаряды, амортизируя, отскакивали от них. Но в 1944 году советские войска прорвали эту линию всего за одиннадцать суток.
Оборонительную операцию мы изучали так тщательно, что нам даже пришлось самим копать окопы. Наши теоретические знания в той поездке проверял начальник академии генерал армии Владимир Васильевич Курасов. Из Заполярья мы переехали на юг, под Киев, на восточный берег Днепра, где изучали наступательную операцию. Работы было много. Нам довелось быть командирами дивизий, корпусов и армий, начальниками их штабов. Мы оценивали обстановку, писали приказы и распоряжения. И самым настойчивым образом изучали опыт Великой Отечественной войны, сопоставляя его с возможностями новой техники и современного оружия.
Во время Киевской операции в 1943 году после выхода наших войск к Днепру первый мост был построен только на восемнадцатые сутки. Теперь же, в учебной операции, которую наблюдали мы, два моста через Днепр были наведены через сорок минут после выхода войск к реке. По ним с ходу переправились войска стрелкового корпуса. Они соединились с подразделениями воздушного десанта на правом берегу Днепра. На восьмые сутки операция трех фронтов была завершена. Разбор показного полевого учения провел министр обороны Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Доклад о боевых действиях авиации сделал начальник Главного штаба ВВС генерал-лейтенант Павел Федорович Батицкий. Он был общевойсковым командиром. До Великой Отечественной войны командовал кавалерийским эскадроном, был начальником штаба стрелковой дивизии, во время войны возглавлял стрелковый корпус. Авиацию он знал плохо. Перед ним на трибуне лежал написанный доклад, а сзади на стойках висели схемы боевых действий трех воздушных армий. Требовалось не просто читать написанное, но и показывать это на картах, где наглядно отображались боевые действия всех родов авиации. И конечно, ему, общевойсковому командиру, это было не под силу. Батицкий запутался. Министр обороны посочувствовал ему:
— Товарищи, мы уже работаем давно, объявляю перерыв до утра.
По дороге на ужин полковник Яша Кутихин сказал:
— До каких пор у нас в авиации будут командовать «варяги»? Вначале из пехоты командиров брали вынужденно. А сейчас?
Видимо, такое положение удивляло не только нас. Вскоре Батицкий стал первым заместителем командующего войсками Московского военного округа, а на должность начальника Главного штаба ВВС был назначен генерал-полковник авиации Сергей Игнатьевич Руденко. Он окончил Академию Воздушного Флота, во время войны командовал авиадивизией и воздушной армией.
На другой день министр обороны маршал А. М. Василевский подвел итоги полевой поездки нашего первого курса.
9.
Лучшими преподавателями у нас считались генерал-майор инженерной службы Иван Андреевич Ануреев и маршал бронетанковых войск Павел Александрович Ротмистров. Лекции они не читали по конспектам, а доводили до слушателей методом живого рассказа. А рассказывать умели так, что слушатели как бы жили той обстановкой, которую они создавали, собственными глазами видели все, о чем они говорили. Инженер Ануреев вел курс теории полета на реактивных самолетах, заглядывая немного вперед. Он так умел рассказывать, что мы не просто понимали его, успевали и записывать и срисовывать с доски его чертежи, но испытывали такой внутренний заряд, что, кажется, готовы были сами прочитать такую же лекцию. Но это нам только казалось. На деле же требовалось углубленное осмысливание всех выводов и положений, как это бывает, когда соприкасаешься с настоящим творчеством. Таким же был стиль Ротмистрова. Когда эти преподаватели проводили собеседования, начиналась как бы увлеченная игра, хотя вопросы часто ставились не по материалам лекций.
Но на втором курсе мне пришлось на себе испытать совсем иной стиль и метод преподавания. Генерал-майор авиации Павел Ковалев лекций не читал, он проводил с группой занятия по оперативно-стратегическому искусству. В основном организовывались военные игры на картах, в ходе которых формулировались приказы, отдавались распоряжения, составлялись планы на боевые действия воздушных армий. На одном из первых занятий мы отрабатывали «Отражение массированного налета бомбардировщиков за облаками полком истребителей». Условия были жесткими. Нижний край облаков 200 метров, верхний слой — на семикилометровой высоте. Полк на МиГ-15 должен взлететь поодиночно, за облаками собраться и только потом лететь на перехват. Я был уверен, что никто из составителей этой разработки в таких сложных метеоусловиях не летал. Иначе они знали бы, что только на сбор полка за облаками в таких условиях требуется около 30 минут. Столько же нужно для того, чтобы осуществить посадку. А горючего на истребителях приблизительно на час полета. Когда же и за счет чего они будут вести бой? Я был уверен, что в изложенной преподавателем обстановке перехватчики могут действовать только парами, максимум звеньями, о чем и сказал во время занятия. Ковалев мягко, но решительно и едко сделал мне замечание: «Эта разработка утверждена начальником Генерального штаба, и нечего, товарищ Ворожейкин, мудрствовать. Критика приказов и указаний недопустима, это карается советским законодательством. Внимательно слушайте и не отвлекайте других своей недисциплинированностью».
Спокойный и мягкий голос напомнил мне восточную мудрость: «Остерегайся не тигра с тремя пастями, а людей с двумя лицами». Ковалев внешне был со мной приветливым, но за ответы и практические работы, как правило, ставил не выше тройки, нередко были у меня и плохие оценки. Сочувствие товарищей только раздражало меня. Правда, мой однокашник Яша Кутихин никогда на словах поддержку не выражал, но я видел, как он переживает за меня. Яша был хорошим летчиком-истребителем, и ему немало довелось воевать с фашистами в минувшей войне. Этот душевный, трудолюбивый и честный человек в академию прибыл с должности командира истребительной дивизии, был опытен, поэтому получал только отличные и хорошие оценки.
Однажды, когда мы отрабатывали стратегическую наступательную операцию трех фронтов, Ковалев дал нам задание составить последний зачетный документ — план боевых действий, отведя на это два дня. Я был уверен, что мой документ он «зарубит», что придется составлять другой план, а на это уйдет много времени. Родилась идея призвать на помощь Яшу Кутихина. Документы мы составили вместе.
— Как думаешь, какую оценку поставит мне Ковалев? — спросил я Кутихина.
— Двойку, — уверенно заявил он и посоветовал: — Сходи к начальнику факультета и все расскажи, ничего не скрывая. У совести вариантов нет. Если потребуется, я тебя поддержу. Многие видят, что Ковалев издевается над тобой.
