Среди военных выделялся один в гражданской одежде. Нечаев узнал третьего секретаря американского посольства в Вене Дилла. Нечаев вышел из машины, Дилл радушно приветствовал его:
— Как доехали, мистер Нечаев?
— Благодарю вас, мистер Дилл. Хорошо.
— Может быть, с дороги хотите принять душ?
— Нет, спасибо.
— Господин Нечаев хочет куша-ать, — мило улыбнувшись, сказала на ломаном русском языке переводчица, которая в этот момент вышла из помещения лагерной комендатуры. — А у на-ас как pa-аз все готово. — Розовое шелковое платье в широкую белую полоску с большим белым воротником, светлые туфли на высоком тонком каблуке подчеркивали стройность фигуры. Необычное сочетание светлых волос и темных глаз делали ее лицо очень привлекательным.
Дилл не говорил ни по-русски, ни по-немецки. Он не пытался утруждать себя изучением немецкого, а русский язык оказался для него слишком трудным. «Да и к чему? — рассуждал Дилл. — Пусть те, кому нужно, понимают и так!» И хотя Дилл знал, что Нечаев говорит по-английски, все же взял с собой переводчицу.
— Пожалуйста сюда, мистер Нечаев, — указывая путь, Дилл пошел вперед.
В служебном помещении все было подготовлено для небольшого приема. На низком столике, сверкающем полировкой, стояли тарелки с маленькими бутербродами и бутылки с различными напитками. Переводчица куда-то ушла.
По предложению Дилла выпили виски. Потом Дилл сказал:
— Жаль, что вы не американец.
— Почему, мистер Дилл?
— Я вижу, вам нравится наш комфорт.
— А-а... Умеете вы устраиваться!
— Вам, господин Нечаев, с вашими способностями в Америке была бы обеспечена блестящая карьера.
— Что бы я у вас делал?
— Имели бы капитал.
— Не шутите, мистер Дилл, какой из меня капиталист? Гнул бы спину на конвейере или, в лучшем случае, был бы учителем и еле сводил концы с концами.
Нечаев выпил чашку крепкого кофе и предложил:
— Может быть, пройдем в лагерь?
Они вышли из служебного помещения и по нагретой за день бетонной дорожке прошли в барак. Там их уже ждали.
— Здравствуйте! — поздоровался Нечаев.
— Добрый день, господин консул, — ответил нестройный хор голосов.
«По крайней мере не грубят, это уже хорошо», — подумал Нечаев и громко сказал:
— Для вас я не господин, а гражданин. У нас одно Отечество... Как вы здесь живете?
— Не жалуемся...
— У вас есть какие-нибудь просьбы, претензии?
Ответы толпившихся в бараке людей были односложными и очень сдержанными, и Нечаев быстро понял, что и здесь американцам удалось создать соответствующую атмосферу. Как говорится, контакта с аудиторией не получалось. И он решил перейти к делу.
— Кто хочет выехать на Родину?
Молчание. Нечаев переводит взгляд с одного лица на другое. Все стоят насупившись, опустив глаза к полу. «О чем они думают?»
Нечаев выждал и повторил вопрос. Так и не дождавшись ответа, он спросил:
— Значит, не хотите? Насильно никто заставлять не собирается...
— А зачем нам ехать? Чтобы сидеть в тюрьме? — вперед выступил молодой, интеллигентного вида человек.
— Кто это вам сказал?
— Сами знаем...
— Лично вам тюрьма и не могла бы грозить, ведь вам немного лет. По-видимому, угнали вас ребенком... Других же Родина простила...
Молодого поддержали стоявшие за его спиной постарше:
— Нас не проведешь!..
Неожиданно со двора раздался крик:
— Пустите! А-аа! Отпустите меня! Господин консул, помогите! Господин консул, они не хотят к вам пускать!
Нечаев подошел к двери. К бараку рвалась женщина. Она держала за руку мальчика лет пяти, бледного и худенького.
— Помогите! — женщина, воспользовавшись тем, что солдат отступил в сторону, подбежала к двери и, споткнувшись, упала на колени. — Я хочу домой! — ее крик был полон отчаяния.
— Кто вас не пускает? — Нечаев помог ей подняться.
— Нет, нет. Сейчас же, с вами! — не отвечая на вопрос, причитала женщина.
— Кто вы? Что случилось?
— Они хотят отобрать у меня сына! Я — русская... Говорят, что могу ехать домой только одна! Они не пускали меня к вам!
— Кто не пускал?
— Эти, ами! Американская администрация. Вон они стоят, — женщина указала рукой на двух американских солдат. — Начальник лагеря сказал, что если я и поеду домой, то одна. Они хотят отнять у меня сына! — Женщина снова залилась слезами. Нечаев повернулся к американскому дипломату:
— Господин Дилл, прошу объяснить, что происходит?
— Это какое-то недоразумение, мистер Нечаев... Эта женщина, вероятно, не в своем уме! Если хочет ехать, пусть едет!..
— Как ваша фамилия?
Женщина склонилась над мальчиком. Потом, вытирая слезы, повернулась к Нечаеву:
— Синельникова. Ольга Синельникова.
— Ребенок ваш?
— Мой. Это мой сын, но родился он здесь... Вот они и говорят, что мальчик является австрийским гражданином и должен здесь остаться. Это чудовищно!
— Успокойтесь. Через три дня вы вместе с вашим сыном поедете домой. Я за вами приеду. Так, господин Дилл?
— Да. Это какое-то недоразумение...
— А вы, граждане? Может быть, с кем-нибудь тоже произошло недоразумение?.. А теперь кто-нибудь надумал? — Нечаев окинул взглядом собравшихся в бараке.
— Мы еще подумаем, — сказал один. Как видно, эта сцена произвела на них впечатление. На лицах собравшихся была написана явная растерянность.
Когда совсем стемнело, Нечаев приехал в гостиницу. Он уже готовился лечь спать, как неожиданно раздался телефонный звонок. «Вероятно, ошибка», — подумал Нечаев, но все же поднял телефонную трубку.
— Господин Неча-аев? — услышал он женский голос.
— Да.
— Извините. Я ва-ас потревожила?
— Пожалуйста...
— Это говорит Элизе, переводчица господина Дилла.
— Слушаю вас.
— Вы еще не спите?
— Да как вам сказать...
— Я дума-ала, что еще не так поздно... Я тоже остановилась в этой гостинице...
— Очень приятно.
Наступила пауза. Элизе молчала. Нечаев считал невежливым первым повесить телефонную трубку.
— Господин Неча-аев, вы забыли свои перчатки. Я позвонила, чтобы вы не беспокоились... Если хотите, я занесу вам...
Нечаев вспомнил, что перед уходом из лагеря никак не мог найти перчатки. Подумал, что сунул их в саквояж.
— Спасибо. Не беспокойтесь. Я зайду завтра.
— Вы, наверно, очень устали?
— Да. Сегодня был трудный день...
— Тогда извините. Спокойной ночи.
— До свиданья.
...В конце рабочего дня, когда десятки телефонных звонков то и дело отвлекали внимание и не давали сосредоточиться, Забродин решил, наконец, отключить телефонный аппарат: «Если возникнет что-нибудь неотложное, разыщут через секретаря. Нужно обдумать, что же все-таки происходит». Пока в руках у полковника были только разрозненные эпизоды.
