— Ну-с, извините, я не хотел вас обидеть, — развел руками Черкасский и откланялся.
Артамонов в душе разразился бранью: «Ишь, чего возомнил! Если царь возвел его в главные над жандармами, прикомандированными к армии, так он мыслит, что и разведку взял за бороду. Накось, выкуси!» — И Артамонов скрутил вслед князю кукиш.
По полкам ротные офицеры звали охотников на ночной штурм:
— Поведет Скобелев!
Хотя никто не называл место предполагаемой атаки, охотников сыскалось немало. Ведь сам Скобелев кличет! Генералу верили, о его личной храбрости гуляла молва, будто, как солдат, со стрелками в штыковую ходит…
Накануне ночного штурма Скобелева вызвал Тотлебен:
— Михаил Дмитриевич, надо выбить врага из его ложементов на Зеленых горах.
Проглатывая букву «р», выговаривая вместо нее «г», Скобелев ответил:
— Благодарю за доверие!
Последующие сутки Михаилу Дмитриевичу потребовались на рекогносцировку и на скрытое сосредоточение охотников. Задача, поставленная Тотлебеном, не из легких. Предстояло овладеть третьим гребнем Зеленых гор, а оттуда пройти лесок и виноградники, форсировать глубокий, с крутыми берегами ручей, рывком преодолеть открытое поле и, выбив турок из окопов, вскарабкаться на голую, скользкую от грязи высоту, где под руководством английских специалистов османами возведены два редута, соединенные глубокими траншеями.
У стрелков Скобелев появился поздним вечером, шинель нараспашку, светлая борода надвое расчесана, молодой, здоровьем не обижен. Поправил фуражку.
— Как, братцы, отобьем Зеленые горы?
— Отчего не отбить, ваше превосходительство? С вами хоть в пекло.
Стрелки окружили генерала.
— Мы, братцы, и лезем в пекло. Оттого и охотников позвал. — Скобелев поглядел на небо. Оно затянуто тучами. — Наступай, братцы, тесно чувствуй локоть товарища, чтоб не спутать врага со своими.
— Когда двинемся, ваше превосходительство?
— На рассвете, когда турка сон смотрит. Первым ложементом овладей, рвись на второй. На штык надейся, он молодец! Турок штыковой боится. Он нас нынче не ждет, а мы, помолясь, к нему и припожалуем. Подступай молча, а как враг нас обнаружит, так и на ура! Да погромче, будто нас не четыре сотни, а дивизия. Ну а смерть придет, принимай ее, костлявую, на то ты и солдат!..
В ожидании сигнала солдаты разошлись, доставали из вещевых мешков еду. Стрелок разломил лепешку, протянул Скобелеву:
— Пожуйте, ваше превосходительство, все веселей на душе.
Скобелев жевал медленно, думая о никудышном снабжении армии продовольствием. Компания наживается на поставках, интенданты воруют, и это все на глазах императора. Тотлебен собирал корпусных командиров, решено самим выпекать хлеб…
Мысль на иное перекинулась.
…Восьмой месяц тянется война, и все это время Скобелев чувствовал себя обойденным. О нем, как о молодом, подающем надежды генерале говорили еще в пору туркестанской кампании. Однако не раз слышал и нелестное о себе. Скобелев-де в Туркестане солдатам города на поток отдавал. Взывал не иметь злости к пленным…
Да, он, Скобелев, того не отрицал, случалось, и призывал солдат: «На инородцев страх кровью нагоняйте».
Жестоко, действительно, но и бухарцы с хивинцами коварствовали…
Когда его, тридцатипятилетнего генерала, направили в Дунайскую армию, Михаил Дмитриевич рассчитывал получить в командование крупное соединение, но ему даже дивизии не выделили. Как рядовой, то с Драгомировым, то с Гурко, а ныне здесь, у Тотлебена… За храбрость любим солдатами, да еще в милости у главнокомандующего и государя…
Подошли офицеры.
— Задача, господа, не из легких. Ночная атака укреплений. Предвижу большие жертвы, но никаких сантиментов. Не о жизни солдат печемся, а о победе, и из сего исходите.
Скобелев кратко и четко нарисовал план предстоящей операции.
— Ваше превосходительство, стрелки распределены по ротам и по взводам, — доложили офицеры.
— Хорошо. Вам, господа, находиться в своих подразделениях, влиять на охотников своим примером. Как петух прокукарекает, так и атаке начало. Фланговым ударом нас поддержат кубанцы…
Еще и рассвет не начался, как прокричал петух, и тут же поднялись стрелки, плотной стеной двинулись на вражеские укрепления. Лил холодный затяжной дождь. Солдаты шли молча, ускоренным шагом. Турки заметили атакующих не сразу. Рожок заиграл сигнал тревоги. Первые залпы врага слились с громким «ура!»
Ворвались в траншеи, смешались. Зеленые горы огласились криками и лязгом стали, выстрелами и глухими ударами прикладов.
Все перекрывая, раздался голос Скобелева:
— Братцы, вперед, турок дрогнул, бежит!
— Генерала, генерала оберегайте!
А Скобелева и без того с начала атаки опекали стрелки.
Яростно отбиваясь, турки отходили к вершине гребня. В первой траншее бой медленно затихал. Верхняя встретила наступающих охотников превосходящими силами. Медленно пятясь, стрелки отошли, закрепились в первой траншее.
Скобелев вызвал резервы и, попросив полковника Мельницкого обстрелять верхний гребень из пушек, принялся ожидать донесения о потерях. Они оказались неутешительными. Ночной штурм первого кряжа Зеленых гор обошелся больше чем в сотню стрелков…
Михаил Дмитриевич отправился по траншее. Стреляли отовсюду. По верхней траншее ударили орудия.
— Что, братцы, горячее вышло дело?
— Да уж не холодное, ваше превосходительство. Со смертью играли.
— Боязно?
— А смерти, ваше превосходительство, разве что дурак не боится. В ином суть — ради чего на смерть готов.
— И то правда. Товарищам нашим, кто пал сегодня, слава вечная.
Возвратившись в отбитую у турок землянку, оборудованную под штаб, Скобелев принялся за донесение Тотлебену: «Согласно диспозиций первый кряж Зеленых гор взят… Подошедшие к утру резервы обеспечили наше положение на Зеленой горе… В пять часов утра неприятель вновь возобновил нападение, но был отбит ружейным огнем из траншей… Придвинул к Рыжей горе суздальцев и казанцев с артиллерией».
Прибыл начальник штаба окружения князь Имеретинский. Соскочив с седла, вбежал в землянку.
— Михаил Дмитриевич, поздравляю с успехом. Написал донесение Эдуарду Ивановичу, вручите, князь. И прошу разрешения на новый штурм!..
Получив уведомление Скобелева, Тотлебен велел, во избежание лишних потерь, второй кряж Зеленых гор не штурмовать, удержать первый…
Левое крыло отряда Скобелева прикрывал 2-й Кубанский конный полк. Подполковник Степан Яковлевич Кухаренко с нетерпением ждал приказа Скобелева. Накануне тот распорядился начать атаку только по его указанию…
Ночь была на исходе. От реки тянуло холодом, белел туман. На Зеленых горах, судя по стрельбе, бой был в самом разгаре. Казаки изготовились, сидели в седлах.
Кутаясь в бурку, Кухаренко прохаживался по сырой прижухлой траве, разминался. Туман над рекой напомнил Степану Яковлевичу екатеринодарские рассветы, полноводную и быструю Кубань, с ненасытным урчанием подмывающую крутые берега, старого отца, Якова Кухаренко, бывшего наказного атамана Кубанского казачьего войска, друга кобзаря Тараса Шевченко…
Подполковнику Кухаренко не довелось видеть великого поэта, но в молодости Степан часто слышал рассказы отца о Тарасе Григорьевиче, читал его стихи…
Возле Кухаренко осадил коня порученец Скобелева:
— Ваше высокоблагородие, батальоны охотников удерживают первые траншеи, Михаил Дмитриевич велел вам атаковать неприятеля!
Ловя ногой стремя, Кухаренко приказал:
— Трубите атаку!
Запели трубы, обнажили казаки сабли, и сотни рассыпались полукругом, вырвались из тумана, лавой понеслись на вражеские позиции. Дрожала земля под конскими копытами. Казаки выбили османов из траншей, догоняли, рубили зло, и только огонь с плевненских укреплений остановил конную атаку.
На другой день при встрече с Кухаренко Скобелев сказал:
— Спасибо кубанцам, Степан Яковлевич, добре помогли удержаться на Зеленых горах.
А в реляции генералу Тотлебену, отмечая заслуги казаков, написал: «… подполковник Кухаренко достоин чина полковника».
В штабе армии генералу Гурко передали письмо от баронессы Вревской. Скорее это было не письмо, короткая записка. Юлия Петровна уведомляла, что с лета находится в госпитале в селе Бела и работает сестрой милосердия. «Если вы, Иосиф Владимирович, каким-либо случаем будете в этих краях, проведайте меня… Найти наш военно-временный госпиталь совсем нетрудно, по кибиткам и мазанкам… Работой своей я довольна, потому как приношу облегчение раненым и больным солдатикам… Уважающая вас Юлия Вревская».
Иосиф Владимирович даже мысленно не мог представить себе этой красивой, пленительной женщины в костюме сестры милосердия среди грязи и крови, то, как она своими нежными, ухоженными руками облегчает боль и страдания человеческие…
