— А что это верно, видно из того, что, как часто приходилось наблюдать, женщина, любимая и лелеемая многими и различными достойными и доблестными любовниками, издевается над ними и, беря пример с похотливой волчицы, отдается какому-нибудь презренному плуту, преисполненному всяческой подлости. Поверь же мне, что эта женщина, проявлявшая к тебе такую жестокость, что ты много раз был близок к смерти, следовала в своем поведении обдуманному плану и, быть может, даже гордилась тем, что держала столько времени в сетях такого достойного любовника, как ты, и под покровом целомудрия наслаждалась зрелищем твоих мучений, которые увеличивали славу ее красоты; и потому ты можешь быть уверен, что она сделалась милостивой к тебе, следуя своей порочной женской природе, без всякой причины и без того, чтобы ты подал ей к этому какой-нибудь повод. Потому я не сомневаюсь, что, идя по этому следу, ты раньше, чем светило, которое сейчас царит, закончит свой путь, трижды одержишь победу в твоем давнишнем предприятии. Напиши же ей, не откладывая, искусное письмо и ищи способа переговорить с ней; куй железо, пока оно горячо, и твой план, несомненно, увенчается желанным успехом.
Такими и многими другими словами он изъяснил ему природу и свойства женщин, убеждая его не слишком радоваться их благосклонности и не слишком огорчаться их жестокостью, ибо и тому и другому не следует придавать большого значения, как вещам непрочным и нетвердым. Затем он посоветовал срывать плоды их милости соответственно дню и времени года, никогда не думая о прошлом и не строя никаких надежд на будущее. Действуя таким образом, говорил он, можно провести и эту и любую другую женщину, не давая им совсем или почти совсем насладиться своим врожденным лукавством и порочностью.
Рыцарь, ободренный словами своего верного друга, взял тотчас же, с новой радостной надеждой, лист бумаги и написал любимой женщине страстное письмо, в котором, поведав свою пламенную любовь, вызванную ее необычайной красотой, снова предложил ей свое сердце и, заканчивая письмо рядом изысканных и нежных слов, просил ее соблаговолить назначить время и место для свидания, дабы вознаградить его одной-единственной беседой за столь продолжительные мучения. Эту записку он послал ей с соблюдением предосторожностей; она же была в восторге, получив и прочитав ее, и все написанное настолько проникло в ее недавно затронутое сердце, что она решила не только назначить рыцарю свидание, но и всецело удовлетворить его любовь. Она тотчас же ответила ему надлежащим образом, предлагая, чтобы в следующий вечер он пришел в ее сад к такому-то дереву и ждал ее там; как только ее муж заснет, а детальные воины, будут на постах, она более чем охотно отправится к нему. Рыцарь был этим, конечно, весьма обрадован и решил, что совет друга подействовал.
С наступлением ночи, когда пришел назначенный час, он отправился в сопровождении слуг в условленное место, где и стал ждать прихода дамы. Эта последняя не замедлила явиться; заслышав, что рыцарь пришел, она тихонько открыла калитку в сад и легкими шагами подошла к нему. Рыцарь, приблизившись к ней с распростертыми объятиями, любезно встретил ее словами:
— Добро пожаловать, душа моя, из-за которой я вытерпел столько мучений.
Обменявшись тысячей нежнейших поцелуев, они расположились под ароматным померанцевым деревом и стали ждать знака верной служанки, которая должна была отвести их в комнату нижнего этажа, где им было приготовлено роскошное, благоухающее ложе. И здесь, в то время как они, держась за руки, играли и целовались, как бывает всегда в долгожданные конечные мгновения любви, рыцарю захотелось спросить даму, почему она была с ним так долго сурова и почему, когда он потерял всякую надежду, она внезапно сделалась столь ласковой и благосклонной и дала ему такое доказательство своего расположения, которому он едва может поверить. На это дама отвечала ему без промедления:
— Дорогой и милый господин моей жизни, я удовлетворю твое любопытство и отвечу на твой приятный вопрос возможно более, кратко. Это правда, что я долгое время была к тебе более жестока и сурова, чем этого заслуживали твое благородство и доблесть. Такая суровость была, конечно, вызвана, помимо стремления сохранить свою честь, не чем иным, как той горячей любовью, которую я питала и питаю к своему мужу, так что никакой повод, как бы он ни был значителен, не мог меня побудить не только сделать, но даже подумать о чем-либо, что могло бы ему причинить бесчестие. И эта самая любовь, которую я питаю к нему, имела надо мной такую власть и силу, что привела меня в твои любовные объятия. Я расскажу тебе, как это случилось. Третьего дня, отправившись на охоту с мужем и с несколькими дамами, мы увидели сокола, который, преследуя серых куропаток, в одно мгновение рассеял их, по своему обыкновению, во все стороны. По этому поводу мой муж сказал, что он, казалось, увидел мессера Бертрамо, разгоняющего врагов на поле битвы. И далее, продолжая говорить о тебе, он рассказал о стольких твоих удивительных доблестях и так расхваливал твои подвиги, что склонил полюбить тебя не только меня одну, но всех присутствовавших дам, которые, сколько их там ни было, молили бога о твоем благополучии и возымели желание понравиться тебе. Затем мой муж прибавил, что считает себя обязанным из уважения к твоим доблестям любить всех тех, кто тебя любит, а остальных считать своими смертельными врагами. Узнав» что мужу так необычайно дорог всякий, кто тебя любит, я, будучи почтительной женой, поняла, что ему будет особенно приятно, если тебя полюбит близкий ему человек. И с этого мгновения я почувствовала, что с моего жестокого сердца спали все оковы и рухнули преграды, которые я воздвигала вокруг него, чтобы не полюбить тебя. Охваченная новым, жарким пламенем, я вся горела желанием быть там, где я нахожусь ныне для твоего наслаждения и где я намерена находиться до тех пор, пока будет продолжаться моя жизнь.
Мессер Бертрамо, который с самого нежного возраста был приучен к благородству и великодушию, услышав, что муж дамы своими чрезмерными похвалами и любовью к нему доставил ему благосклонность собственной жены, был этим тронут, как истинный добрый рыцарь, и сказал самому себе: «Эх, мессер Бертрамо, неужели ты окажешься столь дурным рыцарем и совершишь такой низкий поступок, сойдясь с этой дамой, обладания которой ты столько лет добивался? Положим, что это лучшая и ценнейшая вещь, какую она тебе может подарить; однако твоя испытанная доблесть уже не будет более так восхваляться. Ведь благородство обычно проявляется не в малозначащих вещах, а в крупных, в особенности если утрата их тебе самому неприятна. В течение твоей жизни ты не встречал человека, который превзошел бы тебя в любезности и великодушии; где ты найдешь более удобный случай проявить свою безупречную доблесть, чем ныне, когда, держа вполне в своей власти эту женщину, с которой ты надеялся долго наслаждаться любовью, ты добровольно откажешься от долгожданного блаженства, победив себя самого разумом и добродетелью? И, кроме того, даже если бы ее муж был твоим смертельным врагом и постоянно стремился запятнать твое доброе имя и славу, мог ли бы ты избрать худшую и отвратительнейшую месть, чем опозорить его навеки? Разумно ли и прилично ли поступать с друзьями, как с врагами? А что он подлинный друг тебе, видно не только из твоего прежнего опыта, но также из ее собственных слов, ибо только любовь, которую питает к тебе ее муж, побудила ее подарить тебе свою любовь. Если ты ее примешь, то чем отплатишь ты ее мужу за его доброе расположение и горячие похвалы в твое отсутствие, возможные только со стороны истинного друга? Да не допустит бог, чтобы рыцарь д'Аквино когда-либо пал до такой низости!» Итак, не помня более ни о своей любви, ни о красоте дамы, Бертрамо сказал, обратившись к ней:
— Дорогая мадонна, избави меня боже, чтобы любовь, которую питает ко мне твой доблестный муж, его чрезмерные похвалы и столько других вещей, сказанных и сделанных им ради меня, получили такую плохую награду и чтобы я каким-либо поступком посягнул на самое дорогое, что он имеет, и стал виновником его позора. Напротив того, отныне я навсегда отдам ему всего себя со всеми теми правами, которые даются родному брату или вернейшему другу. Ты же будешь мне сестрой, и я готов посвятить себя целиком, со всем моим имуществом и силами, охране твоей чести, и твоего доброго, имени.
И развязав платок, он вынул из него несколько драгоценностей, которые принес ей в подарок, и бросил ей на колени со словами:
— Носи их во имя моей любви и, помня о моем сегодняшнем поступке, постарайся впредь быть более верной своему мужу, чем была доселе.
Затем, нежно поцеловав ее в лоб и горячо поблагодарив за то, что она так любезно пришла к нему, он удалился.
Вы легко можете себе представить, как дама была смущена и пристыжена. Однако, по врожденной женщинам алчности, она схватила драгоценные камни и, прижимая их к себе, вернулась домой. Происшествие это вскоре стало известно, и оно показало, что мессер Бертрамо как в, воинских доблестях, смелости, благоразумии и осторожности, так и в благородстве, великодушии и прочих добродетелях превзошел всех рыцарей, живших в его время не только в Италии, но и за ее пределами.
