— Гляди какой: агу — не могу, засмейся — не хочу. Тебе что, трудно, если человек тебя обозваться просит? Ты что, слов таких подобных не знаешь, что ли? Научить?
— Не хуже тебя знаю, а не стану…
— Нет, станешь!
— Сказал, не стану — и все. Можешь бить хоть до смерти, не стану я для твоего удовольствия ругаться. Ну, пусти, Махан!
— Я для такого цуцика пока еще не Махан.
— Ну, пусти, Славка! — Сеня попробовал вырваться из крепко сгребших его за гимнастерку рук.
— Вот тебе еще за Славку!
— Пусти…
Махан скверно, грязно и длинно выругался.
— Ну обзовись так, и пущу тогда.
— Не считаю нужным. Я в твою компанию не заваживался и по-вашему обзываться не желаю. Хоть умри — не скажу,
— Ты у меня сейчас сам помирать запросишься, вша свинячая!
Долго бы еще, должно быть, издевался Махан, к удовольствию Ремки, над бедным Сеней, но внезапно земля слегка дрогнула, чья-то гигантская тень как бы накрыла всех разом. Махану в первое мгновение показалось, что террикон, высившийся над пустырем, стал заваливаться на него. Он лишь услышал отчаянный вопль Штыба: «Славка!», едва успел оглянуться и мигом выпустил из рук Сеню. За ним, закрывая полнеба, высился всей громадой своих плеч Незабудный. Прежде чем Махан смог двинуться с места, огромная рука простерлась над ним, и он почувствовал, что нос его ущемлен вмертвую двумя жесткими согнутыми пальцами великана. Он попробовал было высвободить нос, но пальцы сжали его с такой силой, что Махан только занюнил тихонько.
Артем, не выпуская его стиснутого фалангами среднего и указательного пальцев носа, заставил Махана скрючиться в три погибели, а затем и вовсе опуститься на коленки.
— Рады, что зила, как у злона, вот и навалилизь! — гнусаво заныл Махан, с вывернутой шеей стоя на коленях. — Нашли з кем зладить.
— А ты сейчас с кем сладить хотел? Ты что, добрым уговором действовал, не силком? — грозно спросил Артем. — А ну! — продолжал он, еще более мрачнея. — А ну, паразит, говори, повторяй вслух за мной: «Я есть распротакой собачий гад…» Ну, повторяй, говорю…
Махан сделал какое-то короткое движение, и в шмыгнувшей руке у него, как жало, мелькнул нож. Артем с усмешкой, пренебрежительно отмахнулся свободной рукой. Нож со свистом пролетел у всех над головами и с силой вонзился в телеграфный столб.
— Баловать? — загремел низкий бас Артема. — На кого нож поднял? Говори, гад, скорее, пока я тебя в лепешку не сплющил. Я из тебя жмых выдавлю.
— Буждиде… Ждо вы бежобдазиде! — гнусавил Махан, извиваясь на коленях с безнадежно ущемленным носом.
— Повторяй, сказал, за мной, ну!.. А то я у тебя сопатку твою с корнем выдерну. Говори: «Я есть распротакой собачий гад… который…»
— Я же де богу, даз вы дажали…
— Сможешь. Не сомневайся. Мы поможем. А непонятно будет, повторишь.
И Махану ничего не оставалось, как послушно загундосить:
— Я ездь разбродакой зобачий дын.
— Гад, а не сын! Я твоих родителей не мараю. Собачий гад.
— Зобачий гад.
— Который, — продолжал Артем, — по боговой ошибке и по людскому недосмотру еще существует на белом свете…
— …да бедом сведе, — лопотал, сопя и всхлипывая, Махан.
— И обещаю не лезть больше к честным ребятам и близко к ним не подходить.
— …и близко де бодходидь.
— Ну, маршируй отсюда самым резвым аллюром, гунявый! — сказал Артем, отпуская нос Махана и тщательно отирая руку платком. — И спасибо скажи, что я тебя еще при твоей нюхалке оставил. Только не суй ее больше куда не надо. А то я тебя так в следующий раз прищемлю, что одну только шелуху от тебя хоронить придется. Геть!
И Махан, всхлипывая, держась за распухший нос, поспешил скрыться за строениями, огораживавшими пустырь.
Так состоялось его посрамление.
Артем Иванович не спеша пошел с пустыря. Немножко позади него шел, легко подпрыгивая, чтобы попасть в ногу с ним, Сеня. В некотором отдалении следовали Ремка и парень, сопровождавший до этого происшествия Махана. Он с уважением поглядывал на широкую спину чемпиона.
— С чего он к тебе привязался? — не оглядываясь, спросил Незабудный у Сени.
— Да ну его! Лезет все. Глупости всякие. Про клад какой-то допытывался.
— Про какой такой клад? — Незабудный, приостановившись, через плечо глянул назад на Сеню. — Это еще что за разговор?
— Я сам не знаю, — сказал Сеня. А потом тихонько и виновато добавил:
— Дядя Артем, а я с Ремкой боролся.
— Ну?
— Сборол он меня сразу.
— А на прием захватывал, как я тебя учил?
Сеня покачал головой.
— Что так?
— Да он никак не захватывается. Здоровый он.
— Плохо я, значит, с тобой отработал. Но ничего, я тебя еще натренирую.
Уже смеркалось. Зажглись огни на эстакадах рудников. С каждой минутой все ярче разгорались красные звезды на копрах шахт. Ремка со своим спутником поотстали, а Сеня шел за Незабудным, незаметно для него перескакивая от одной ямки, которую на ходу оставлял в земле своей пудовой тростью чемпион, до другой, стараясь каждый раз непременно ступить на этот богатырский след.
Теплый, весенний ветер гнал из близкой степи запахи влажной земли и свежей молодой травы.
Вдруг впереди неслышно шмыгнули по земле какие-то маленькие юркие тени. Они, как катышки пыли, в которые заворачиваются брызги воды, если плеснуть в жару на запорошенный пол, бесшумно ширяли в разные стороны.
— Глянь! — сказал парень, шедший с Ремкой Штыбом. — Да это суслики, никак. Они тут, за оврагом, сроду не водились.
— Я уже второй день примечаю, — откликнулся сзади Ремка. — Дерут из степи. Воду, что ли, почуяли?
Часть II
Вода живая и мертвая
Глава I
Воде навстречу
— Ты про что, не пойму? — Незабудный склонился над Ириной Николаевной и подставил ей свое толстое с огромной мочкой ухо, похожее на калач.
— Вода скоро подойдет, — как можно тише повторила Ирина Николаевна. — Подойдет вода, а наша школа к этому событию…
— А это что, секрет? — спросил Незабудный.
— Почему секрет? — растерялась она.
— А что же вы тихо так говорите?
— Разве? — Ирина Николаевна взялась обеими ладонями за загоревшиеся щеки. — Ой, глупо как! Это знаете почему?.. Мне все время хочется, когда я с вами говорю, кричать во весь голос. Вы словно на горе где-то возвышаетесь, а я себя чувствую такой ничтожной, маленькой и все время ловлю себя на том, что мне хочется говорить страшно громко. Вот я сдерживаюсь и получается… Глупо, да?
— Ну что вы, — сказал Артем Иванович, — вы барышня заметная, то есть, простите, девушка видная. Молоды только очень. Посмотреть — так прямо девчоночка совсем.
