— Ты ведь был на последней заросско-коринской войне?
Мужчина кивнул.
— В твоем отряде был некий Яромир Шатрский. Помнишь такого?
— Это которого потом в Освободительный Отряд отправили? — уточнил Шон.
— Его самого. Именно там он повстречал нашего с тобой общего знакомого, — ненаследный принц задумчиво оглядел своего агента: серый цвет Тайной полиции явно шел ему больше, чем аляповатые красно-золотые цвета акиремского стяга, — надо проследить, чтобы этого Яромира нашли и вызволили.
— Хм. Я так понимаю, что от этого зависит что-то крупное?
— Пока не знаю. Но на всякий случай надо его пока оставить на шахматной доске. Когда ознакомишься с материалами дела, дашь мне знать свое мнение.
— Хорошо, — кивнул Шон, — мне начинать работать прямо сейчас?
— Было бы желательно. И, Шон, — Лексан стряхнул пепел в серебряную пепельницу, — тебе пока не стоит появляться в Акиреме вв ближайшее время.
— Думаете, меня тоже в чем-то заподозрили, ваше высочество?
— Ты вроде не давал для этого никаких поводов. Но лучше перестраховаться, пока все не уляжется.
ГЛАВА 7
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Воля — что неволя, что вой в поле.
Воля… Понесла за порог, за околицу, на болото —
Эпилог.
Задерни зеркала черным бархатом впрок,
А счастье по чужим векселям:
Видит Бог…
(с) Веня Дыркин
С утра зарядил мелкий теплый дождик, который к вечеру перерос в жестокую грозу. Лето махнуло рукой на свою обязанность держать солнце на небесах до последнего дневного часа, и ощутимо потемнело уже к семи оборотам от полудня. Птицы попрятались среди листвы и затихли, люди тоже спешили скорее укрыться за стенами дома от наступающей бури, собаки жалобно скулили, тычась мордами в запертые наглухо двери, просясь впустить. Но из-за бревенчатых стен слышалось лишь приглушенное шиканье: люди не спешили впускать "любимцев". Даже комары стали какими-то вялыми, неохотно наворачивая круги вокруг путника и не спеша опускаться на темную ткань плаща.
Дарен резко хлопнул ладонью по затылку, пресекая жалкую попытку летающего кровососа укусить. Погода ему категорически не нравилась: до ближайшей весницы оставалось еще где-то с четыре оборота, а черные тучи, повисшие, казалось, прямо над головой, в любой момент были готовы разреветься серыми тяжелыми каплями.
Путник оглянулся назад, туда, где осталась прошлая весница, в которую еще можно было успеть вернуться. На миг слабовольное желание целиком поглотило его мысли, но прогремевший прямо над головой гром уничтожил все сомнения на корню. До назначенного срока оставалось всего седьмица, и чем дольше Дарен медлил, тем беспокойнее становилось на душе: что-то идет НЕ ТАК. Подлые мысли о том, что Яромир вовсе не у Карстера, Дар гнал как только мог — чувствовал, что все — правда, потому как обычно она, эта правда, чем не пригляднее, тем правдивее.
Конь недовольно всхрапнул, ударив по земле копытом, дернул головой и оглянулся на хозяина.
— Что? — рассеянно спросил Дар.
И тут грянула гроза.
Плащ промок до нитки в первые же волны; за ним рубашка, штаны и сапоги. Молнии порвали небо в клочья, раскаленными стрелами впиваясь в тучи, ветер, крепчая с каждой минутой, казалось, задался целью оборвать всю молодую листву, уничтожить посевы и тем самым загубить подленьких двуногих существ, непонятно для чего существующих на этом свете.
Броня заржал и, подстегнутый всадником, помчался дальше, рыжей струей огня рассекая грозовую мглу…
До весницы Дарен добрался затемно, мокрый, замерзший и злой. Бросил поводья мальчишке при гостильне так, что тот упал в лужу и пропахал в грязи борозду собственным задом.
Свет гостильни резанул по глазам, и Дар, чуть поморщившись, двинулся вперед почти сразу же столкнувшись с какими-то олухами. Удар вышел неожиданно сильным: все трое оказались на полу.
— Эй ты, смотри, куда прешь! — возмутились слева.
Войник, поднимаясь с пола, нехорошо сощурился и медленно повернулся на голос, собираясь вмазать хаму хорошенько. Но кулак так и не занес.
— Ты?!
— Ты?..
Возгласы мужчин слились воедино. А потом наступила пауза, в течение которой кормилец успел вознести Эльге три молитвы, чтоб не разнесли гостильню к дьяболовым пашням, здоровый вышибала подошел на непочтительно близкое расстояние, а посетители притихли в ожидание зрелища.
— Ты чего здесь делаешь?! — первым опомнился Дар и схватил белобрысого нахала за грудки.
— А с каких это пор ты мне за мамку? — съязвил Ждан и все-таки получил кулаком в челюсть: несильно, но ощутимо.
— Пойди штаны простирай, — презрительно отозвался войник.
Вышибала со вздохом (и чего за день такой сегодня выдался, а?) засучил рукава, но Дарен, от которого не ускользнуло это движение, быстро вырулил ситуацию:
— Мы с… приятелем уже разобрались. Твои услуги не понадобятся.
— Уверен? — мужик с сомнением покосился на уже поднявшегося Ждана, глаза которого наливались яростью.
— Уверен. — отрезал Дар, повернувшись… и только тут заметив третьего виновника столкновения. — Боги! А она что здесь делает?
Девушка пыталась отряхнуть и так изрядно потертое дорожное платье и одновременно не задеть залатанных мест, чтобы потом снова не штопать. Золотые косы растрепались, часть выбившихся прядей она заправила за уши, а часть просто болталась надо лбом смешной челкой. На загорелой коже шеи чернел такой же круглый черный камень, который она подарила ему в Рябиновке. Наконец, Велимира, не выдержав прямого задумчивого взгляда мужчины, хмуро откликнулась:
— У этой "оны", между прочим, есть имя. И оно тебе неплохо известно, Дарен.
— Не хами, — поморщился войник, — ишь, зубки прорезались.
Ждан нахмурился и понизил голос:
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Ты меня понял. Наш столик там.
Дар молча подхватил с пола свою сумку и, не оглядываясь, прошествовал до указанного места. И только тогда тишина, анступившая в зале, издав жалобное: "треньк!" лопнула и разорвалась голосами посетителей.
Подозвав разносчицу, войник заказал ужин и две кружки биры. Выпил бы чего и покрепче, да только теперь эти двое… Дарен поморщился. Как их угораздило оказаться здесь, да еще и вдвоем? Вот не было печали! Теперь ведь как пить дать на шею сядут.
Ждан и Велимира, присев на стулья, переглянулись, но так и продолжили молчать, провожая каждый исчезающий во рту войника кусок пищи тоскливым взглядом. Девушке было неуютно: это выдавали руки. Пальцы теребили вязаный поясок, и так уже замусоленный сверх всякой меры, а глаза то и дело опускались к полу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
