Запел скорбный хор — его полутона заставляли Вийю скрежетать зубами и царапали ее кожу: «...Спасти Галена... нужно Семиону... измена... измена...» А вверху гремела извилистая коварная тема — ее ударные и струнные охраняли яркое устье туннеля, связывающего Арес с Тысячью Солнц, не пуская Вийю обратно. Тема ширилась, источая сухой мускусный запах, и превращалась в лишенный света круг — он всасывал Вийю в дисгармонию и небытие. Она знала, откуда это исходит, — то, что показал ей когда-то Жаим, сверлило мозг. Она отчаянно боролась, она швыряла в темный круг порхающие темы КетценЛаха и полосовала его лазплазменным лучом любви, в которую сама не до конца верила.
Но эхо было слишком могучим и стойким: оно врастало в сеть нитями злокачественной, размножающейся делением информации. Вийя чувствовала, что ее силы на исходе: тьма, густая и не знающая пощады, подступала со всех сторон.
Но многие раскаты духовых выбросили Вийю наверх из глубин, и яркий веселый пузырек заплясал вокруг, сопровождая полет радостными переливами. Черное зло отлетело назад, словно от порыва сильного ветра, открыв путь к разуму и свету. Использовав последний солнечный заряд своих эмоций, Вийя освободилась и наконец-то погрузилась в забвение.
* * *
Ивард практиковался в своем новом способе восприятия всю дорогу до Тате Каги. Голубой огонь Архона растворился в его мозгу, и он чувствовал, как тот исследует области, недоступные ему самому.
«С твоими снами мы ничего не можем поделать», — сказали ему келли, и благодаря богатству их синестетической речи он сразу понял все мотивации их отказа: духовную, психическую, политическую и прочие, для которых у людей еще нет понятий, а возможно, и никогда не будет.
Он учился также подавлять свои новые способности — это было трудно; все равно что смотреть на напечатанное слово, но не читать его. Но Ивард упорствовал, понимая, что в человеческой среде от синестетического восприятия пользы мало. Люди слепы к древней целостности, лежащей за их словами и символами, и то, что находил в них Ивард при помощи своего нового дара, было либо уродливым, либо серым, либо невыразимо смешным.
Ивард рад был выйти наконец из транстуба. Люди в капсуле пялили на него глаза, когда он смеялся вслух. Он чувствовал в них смесь подозрения и страха, и это подпиралось подспудной злостью, вызванной перенаселением, — точно многогранники с острыми краями крутились вокруг его головы, и от них пахло рвущей уши музыкой, как от залежалого мыла в грязной общественной уборной.
Он потряс головой и сплюнул, стараясь избавиться от этого вкуса.
— Право же!
Ивард поймал на себе возмущенный взгляд крупного мужчины в элегантном костюме. Рядом стоял другой, помельче, с круглым красным лицом и тоже хорошо одетый. Оба строго смотрели на него.
— Нельзя давать волю поллойским привычкам, мальчик.
Несмотря на всю их элегантность, легавых Ивард мог распознать всегда. Маленький вышел вперед и поднял руку с каким-то значком.
— Сожалею, но эта остановка временно закрыта, — сказал он другим выходящим пассажирам. Те поворчали, но вернулись обратно — уж очень начальственный вид был у этих двоих.
Ивард тоже повернулся, но большой молча опустил руку ему на плечо. Ивард узнал уланшийскую хватку — со стороны она была незаметна.
Он начал извиваться, пытаясь отнять руку, но тут ощущение холодной кожи и битого стекла коснулось его лба и привлекло его внимание к третьему человеку, стоящему у входа на платформу.
По телу Иварда поползли мурашки. Эту реакцию он подавил, но от психических миазмов, испускаемых высокой, худой фигурой с длинными черными волосами, заслониться было не так просто. Ивард уже видел этого человека в Садах Аши.
«Смерть дышит его ноздрями», — сказали тогда Портус-Дартинус-Атос. Это был телохранитель Архона Шривашти.
Ивард понял, что эти люди ждали его, и огляделся. На маленькой станции было пусто — одно это должно было насторожить его на переполненном Аресе. Он потянулся к Вийе, надеясь, что страх усилит его сигнал.
И он связался с ней, но тут же отпрянул и потерял ее, ошеломленный потоком ощущений, почти таких же, которые испытал сам в свои первые минуты на келлийском корабле. Вийя ему не поможет. А вдруг ее тоже арестовали? Что с ней? Келлийский Архон ушел слишком глубоко и тоже не мог помочь, и своих друзей келли Ивард тоже не чувствовал. Он остался один.
Здоровяк улыбнулся — не слишком ободряющее зрелище.
— Тебе выпала особая честь, парень, и это отнимет у тебя не больше часа, — стиснув пальцы, он направил Иварда к выходу. Ясно было, что уланшу он владеет лучше, чем Ивард, поэтому сопротивление не имело смысла.
— Куда вы меня ведете? — спросил мальчик, ненавидя себя за дрожь в голосе. Физически контроль изменял ему.
— Архон Шривашти хочет с тобой поговорить.
Ивард окончательно понял, что дело плохо.
— О чем это?
Здоровяк подтащил его к стене, где внезапно открылась ниша, и втолкнул в маленькую капсулу. Телохранитель — Ивард вспомнил, что его зовут Фелтон, — тоже сел туда. Здоровяк сказал на прощание:
— Не нахальничай, парень. — И люк закрылся.
Поездка прошла в молчании. Ивард не хотел разговаривать с Фелтоном и с облегчением вспомнил, что тот, как говорят, немой. Он сосредоточился на блокировке своего синестетического восприятия: в тесной капсуле ассоциации, которые вызывал этот человек, были просто болезненны.
Капсула доставила их в маленькую, скупо обставленную комнату, и Фелтон ушел. Ивард огляделся — типичная чистюльская комната. Вот только стол должен быть пятиугольным, а не круглым, подумал он, когда острый запах цветов в вазе на столе коснулся его щек. И мягкий ковер на полу не соответствует краскам гобелена над буфетом, а буфет слишком приземист для приглушенного освещения. Даже чистюли ничего не замечают.
Эта мысль успокоила его. Потом снова вошел телохранитель, а за ним высокий желтоглазый Архон, которого Ивард тоже видел в Садах Аши, — он двигался со сдержанной, вызывающей беспокойство грацией. Глыба бархатистого гранита легла на плечи Иварда, и он поспешил сфокусироваться.
— Садись, пожалуйста, Ивард.
Мальчик поспешно сел. Тау говорил с ним так, как никогда не говорил Брендон. Под наружной вежливостью чувствовалась колючая сталь, и он стоял очень высоко, а Ивард — низко. Немой телохранитель стал у Иварда за спиной.
— Ты был в одной команде с Джесимаром лит-Кендрианом.
— Д-да.
Архон приподнял бровь, и флюиды Фелтона слегка изменились.
— Сэр, — добавил Ивард. — Ваша светлость.
Так ведь к ним, кажется, обращаются, к Архонам?
Он пропустил следующий вопрос, потрясенный новым для себя опытом. Читать запахи — одно дело, но сейчас он понял, что читает Фелтона, как темпат. И Вийя тоже так делает? Хотя нет, она может читать и на расстоянии, как было на Артелионе, когда они спасали гностора. А он не может.
— Прошу прощения, ваша светлость?
Он чувствовал презрение Архона — вот, пожалуй, и все. Шривашти был закрыт для него, зато аура Фелтона говорила о многом. «Чистюли живут в своих головах, опутанные словами», — сказала Грейвинг незадолго до своей гибели, в подземелье Дворца. Но Фелтон лишен способности говорить, и слова ему не мешают.
— Ты навещал его в камере. Говорил он что-нибудь о своей сестре?
— Нет. — Вообще-то говорил, но лишь когда Ивард сам завел разговор о ее исчезновении.
Ивард почувствовал, как Фелтон напрягся, но потом это ощущение ушло.
— То есть он спрашивал... он не понимал, почему она ни разу к нему не пришла. — Голубой огонь внезапно ударил из области подсознательного мириадами фонтанов, которые, слившись, приняли форму, предупреждающую об опасности.
— Она исчезла, — сказал Тау Шривашти, — и я за нее беспокоюсь. Все, что ты вспомнишь, может пригодиться — возможно, даже спасти ее жизнь.
Они меня наркотиком пичкают!
Ивард внезапно ощутил острую щекотку чужеродной молекулы, проникшей в организм через альвеолы.
— Да я ничего такого не помню, — пробормотал он, стараясь нырнуть поглубже и разобраться, что это за молекула. Сознание Архона внезапно предстало перед ним, как жженые специи и бархат.
— Ты перегибаешь, Фелтон, — сказал Тау, и Фелтон позади отозвался немым протестом.
Ивард устремился на хищный блеск и схватил его. Сопутствующая голубизна обволокла затейливую, бугристую поверхность молекулы. Ивард схватил вторжение во всей его сложности и напустил на него катализатор, взятый из химического цеха печени. Блеск конвульсивно замигал, и в голове прояснилось.
— Устал я, — сказал Ивард. — У нас на ферме длинные смены.
Тау пристально посмотрел на него.
— Может быть, ты голоден? И будешь лучше соображать, если поешь?
— Извините. — Ивард снова ужаснулся. Не станет он тут есть за все сокровища Изумрудного Трона! — Мне что-то нехорошо.
