— Зачем это тебе? — спросил как-то Козма, наблюдая как евнух омывает раненых мокрой тряпкой, раз за разом прополаскивая ее в медном тазу. — Ты ведь был их начальником!
— Аллах велел нам быть милосердным, — ответил Ярукташ, потупясь, но Козма уловил в его голосе лукавство. Понял, что евнух не хочет говорить при раненых.
Когда они вышли во двор, Козма повторил вопрос, и в этот раз евнух ответил обстоятельно.
— Жизнь в Сахеле изменчива, — сказал Ярукташ. — Совсем недавно я был твоим начальником, сейчас я слуга. Завтра все может обернуться. Есть только две вещи, что дают здесь уверенность: деньги и верность господину. Поэтому все так домогаются золота и ведут воинов в бой под знаменем веры. Мамлюки, за которыми я хожу, никогда не забудут милосердия. Они считают, что я спас их, поэтому без раздумий отдадут жизнь за меня, когда это понадобится.
— Думаешь, вновь ими командовать?
— Все в руках Аллаха! — склонился евнух.
— Выносить горшки не противно?
— Евнуху в гареме привычно! — усмехнулся Ярукташ. — Я не брезглив, господин! Это занятие дает ощущение сладости жизни. Тем, кто вырос в довольстве и неге, не знал унижений, трудно радоваться тому, что они имеют. Поэтому знатные господа часто тоскуют. Если же ты поднялся наверх с самого низа, то, возлегая на шелковых подушках и вкушая лучшие яства, наслаждаешься ими в полной мере и не теряешь стремления к удовольствиям.
— Да ты философ! — засмеялся Козма.
Ярукташ в ответ только смиренно поклонился.
Очень скоро добровольное служение евнуха кончилось. Стараниями Козмы двое из троих лежачих раненых встали на ноги и заменили своего бывшего господина. Для исцеления их Козма применял бальзам, позаимствованный у Стеллы. Та бы не одобрила, но Козма не стал посвящать ее в тонкости лечения. Сейчас же, зайдя к раненым, он первым делом направился к единственному лежачему.
Сарацину в бою разрубили наискось живот. Лезвие меча не задело внутренности; Козма зашил рану прямо на поле боя. Поначалу она воспалилась, но бальзам подействовал — ткани вокруг шва стали белыми, края раны срослись и теперь их покрывала толстая коричневая корочка.
— Скоро будешь ходить, Ахмед! — довольно сказал Козма, бинтуя живот раненого. — Затем сядешь на коня.
Ахмет перехватил его руку и приложил к губам.
— Не надо! — рассердился Козма.
— Аллах возблагодарит тебя за доброту! — воскликнул Ахмет, влажно блестя глазами.
— Он уже встает, — заметил один из раненых, с любопытством наблюдавший за Козмой. — Держится за живот и сам идет в нужник.
— Будь осторожен! — с укоризной сказал Ахмету Козма. — Рана может открыться.
— Господин, — сказал тот, пропустив его слова мимо ушей, — могу я спросить?
— Говори!
— Это правда, что нас продадут на галеры?
— Кто тебе сказал?
— Сеиф.
Раненый, наблюдавший за перевязкой, с предостережением глянул на Ахмета, но тот не заметил. Козма удивился. После памятного обеда, когда Рено швырнул нож в Иоакима, Сеиф перестал являться на общие трапезы. Вместе с уцелевшими в бою туркополами он все время уделял уходу за своим табуном. По утрам выгонял лошадей в поле пощипать редкую зимнюю травку (конюхи Азни с недовольством встретили повеление баронессы кормить овсом чужих коней), вечером пригонял табун обратно. Сеиф и обедал в долине, разводя костер, на котором туркополы варили мясо в котле. Козма его почти не видел. То, что Сеиф навестил раненых, выглядело странно: Козма не забыл, как туркопол противился лечению недавних врагов.
«Наверное, Сеиф решил выместить злобу за смерть своих воинов, — решил Козма. — Вот и застращал».
— Вы пленники баронессы, — сказал он вслух. — Но я не слышал, что она собралась продать вас на галеры. Наоборот, речь шла о том, чтобы обменять вас на христиан, томящихся в сарацинском плену. Замку нужны воины.
— Благодарю тебя, господин! — облегченно сказал раненый, откидываясь на солому. — Мы не забудем твоего милосердия.
Оставив сарацин, Козма направился к своему главному больному. После своего чудесного исцеления Роджер встал на ноги и с той поры много времени проводил на стенах. Козма знал, где искать комтура. По узкой каменной лестнице он поднялся в надвратную башню. Роджер оказался здесь. Облокотившись на невысокий зубец, он смотрел в долину, где сейчас мирно паслись табуны. Заслышав шаги, он обернулся и сдержано поприветствовал лекаря.
— Холодно здесь! — заметил Козма, ежась от пронизывающего ветра. — Шел бы ты под крышу, рыцарь! Слаб еще после раны…
Роджер на мгновение задумался, затем кивнул. Вдвоем они перебрались на стену, прошли ею и по каменной лестнице, под которой утром прятался обидчик Иоакима, спустились во дворец. В комнате Роджер сразу подошел к жаровне и протянул над ней озябшие руки.
— Нельзя так долго стоять на холоде, — ворчливо сказал Козма. — Простудишься, лечи потом!
Рыцарь ничего не ответил. Подошел к скамье, снял теплый плащ, затем кафтан и рубаху. Козма размотал повязку из широкой полотняной ленты, несколько раз обернутой вокруг тела Роджера. Удивленно щелкнул языком. Повязка была сухой. Рану закрывала коричневая корочка, уже начавшая осыпаться; вокруг нее виднелась молодая розовая кожа. Козма вновь обернул обнаженный торс рыцаря полотном, хотя в повязке уже не было нужды.
— Завтра двинемся в путь, — сказал Роджер, одеваясь.
— Не рано? — засомневался Козма. — Тебе стоило окрепнуть.
— Как-то я скакал три дня с наконечником от стрелы в голове, — рыцарь тронул пальцем треугольный шрам на щеке. — Вытащить его на месте не смогли — застрял в кости, а до замка ордена, где были лекари, способные помочь, оказалось далеко. Доскакал…
— Ты был моложе.
— Я и сейчас крепок.
— Зачем спешить? Наконечника стрелы в теле нет.
— Я должен завершить, что задумал.
— Оно того стоит?
Роджер удивленно глянул на Козму.
— Ты сам знаешь…
Козма не ответил. С того дня, как он догадался накрыть рыцаря плащаницей и прочесть молитву, они ни разу не говорили о случившемся. Козма, наблюдая, как быстро стал поправляться Роджер, мысленно удивлялся чуду. Но молчал.
Роджер понял его по-своему.
— Прости, что не поблагодарил тебя. Я думал сделать это позже, по приезду в замок. Что хочешь?
— Ничего.
— Ты спас мне жизнь и ничего не хочешь в награду?
— Это не я тебя спас. Плащаница.
— Ты догадался накрыть меня ею. И прочесть молитву…
Козма удивился. Он думал, что Роджер пребывал в беспамятстве во время обряда.
— Почему ты сразу не велел это сделать? — спросил Козма.
— Я не мог… Это кощунство… Укрыться пеленами Господа нашего, означает сравняться с ним! Человек не смеет о таком мечтать, это тщеславие, продиктованное великой гордыней. Такой грех только сам Господь даровать может, обычный священник его не отпустит.
— Значит, согрешил я?
— Ты действовал по зову сердца, из милосердия, в том нет греха.
— Тогда и заслуги нет. Награждать не за что.
— Странный ты человек, — задумчиво сказал Роджер. — Будь ты монахом, давшим обет бедности в надежде обрести свою награду на небесах, я бы понял. Но ты не приносил клятвы Господу. Но он почему-то избрал тебя в помощь мне.
— Ты уверен?
— Как ты можешь сомневаться после того, что произошло?
— О другом думаю, — не сразу ответил Козма. — Ты везешь плащаницу из Иерусалима. Наш путь залит кровью. Сначала мы убили Селима с его воинами. Затем зарезали ночью полсотни сарацин Юсуфа. Наконец, бойня в Масличном ущелье: погибли полторы сотни людей — сарацин и христиан. Я уже молчу о том, что твой племянник Ги стал калекой… И все для того, чтобы переместить кусок ткани с ликом Христа из одного города в другой. Не велика ли цена?
— В Леванте ежедневно льется кровь! — недовольно сказал Роджер. — Гибнут тысячи! За власть, золото, воинскую славу… И не только в Леванте. Тысячи рыцарей в Провансе, Аквитании, Франции, Германии убивают друг друга в междоусобных стычках. Разве можно сравнить это с тем, что исполняем мы?
— Что изменилось, останься плащаница в Иерусалиме?
— Сарацины нашли бы ее и уничтожили. Рано или поздно. Они всегда поступают так христианскими реликвиями.
— Это подорвало бы веру? Сомневаюсь.
— Ты кощунствуешь! — возмутился Роджер. — Христианин о таком не может помыслить! Реликвии зажигают сердца огнем!
— Христос говорил: блаженны не видевшие меня и уверовавшие. Истинному христианину не обязательно узреть плащаницу, чтобы проникнуться духом Писания. Тысячи христиан никогда не были у Гроба Господня, не видели Святой Животворящий Крест, другие великие реликвии. Тем не менее, они верят в Бога. Зачастую куда истовей, чем те, кто имел возможность видеть и осязать.
— Плащаница подвигнет тысячи рыцарей приехать в Левант и вернуть его христианскому миру!
