Бергамин встретил Мерсера на пороге. При том что одет он был по-домашнему и сапоги успел сменить на мягкие туфли, выглядел примерно так же, как при прежних встречах. Ибо латная кираса и лавровый венок украшали его только на портретах. Длинное лицо с прямым, опущенным книзу носом, что долженствовало служить признаком аристократизма, напоминало почему-то свечу с оплывшим воском. Парика Бергамин не носил, у него были волосы до плеч, темные, с заметной проседью, свисавшие неопрятными жидкими косицами. Карие глаза выглядывали из-под набрякших слезных мешочков осторожно, словно из-за бруствера.
– Добрый вечер… э-э-э… сударь… – он мялся, не зная, как обращаться к Мерсеру. Или делал вид.
– Здравствуйте, капитан. Вы меня помните?
– Конечно, помню, – произнес Бергамин с некоторой обидой, будто бы его в чем-то упрекнули. – Мы с вами встречались в Тримейне. Только… – он снова сбился, – я позабыл, ведь вы не литератор, правда?
Если это и ловушка, то расставлена она с редким искусством.
– Нет, я лишь поклонник литературы. А занимаюсь некоторыми юридическими проблемами. Здесь я проездом…
– Откуда? – равнодушно спросил Бергамин.
– Из Эрденона. Кстати, там мы много беседовали о постановке ваших пьес.
– Правда? – Впервые в голосе капитана послышался интерес. – Ах да… – спохватился он. – Что же мы на пороге-то… И ужин скоро.
Это, видимо, надо было принимать как приглашение.
В комнатах горели свечи, на подоконниках стояли горшки с цветами, и было довольно уютно, тем более что сумрак и дождь скрывали вид из окна. И скромно – ни картин, ни статуй, мебель удобная, но старомодная.
– Вот так мы и живем, – промямлил Бергамин. – Сестра, служанка… вот.
Женщина, накрывавшая на стол, при появлении гостя выпрямилась и вздрогнула всем телом. Облачена она была в бесформенное коричневое платье, какой-то нелепый тюрбан и передник, и если бы Мерсер не видел ее раньше, то принял бы за служанку. Магдалина Бергамин была в тех же летах, что и ее брат, – около пятидесяти (неважно, с какой стороны около), и в отличие от большинства женщин на склоне лет она могла не страдать об утере былой красоты. Ибо сколько-нибудь привлекательной не была никогда. Те же вытянутые черты, нос сливой, да еще жидкие кудельки, похожие на паклю, выбившиеся из-под платка, и желтушный цвет лица.
– Магдалина, у нас гость. Господин Мерсер, – имя капитан произнес с некоторым сомнением, будто не был уверен, правильно ли его запомнил, – мой столичный знакомый.
– Мы с барышней Бергамин были представлены друг другу в Тримейне, – уточнил Мерсер.
«Барышня» сделала в ответ некоторое движение, и лишь очень проницательный зритель мог угадать в нем реверанс. И затем сманеврировала в сторону кухни.
– Ты куда?
– Еще прибор… – пробормотала она.
– Ида принесет. Садись. Прошу к столу, сударь. Ида! Ида! – Не дождавшись ответа на призыв, Бергамин гаркнул во весь свой невеликий голос: – Иснельда!
– Иду, хозяин! – В комнату, переваливаясь утицей, вкатилась старушка – из тех, у кого голова сразу же переходит в плечи, а грудь – в бедра, и все вместе образует правильную окружность. На левом глазу у нее было бельмо.
Мерсер вспомнил, что Иснельдой звали прекрасную принцессу из последнего романа Бергамина. Интересные у здешнего хозяина шутки… и способные кое-что о нем рассказать.
Выслушав указания Бергамина, служанка притащила прибор для Мерсера и принялась раскладывать по мискам ужин – горячие оладьи и овощное рагу.
– У нас здесь между стенами огород. – Магдалина Бергамин немного оправилась от первоначального испуга и даже вступила в разговор. – Запасаемся с осени овощами, так что до Рождества покупать не приходится.
– Между стенами? Это как?
– У башни нашей второй выход аккурат между двумя стенами – крепостной и городской. Там еще с прежних времен улицу перегородили, так что еще один двор получился. Мы там земли насыпали, тыкву посадили, кабачки, баклажаны, лук…
Бергамин мановением руки прекратил овощную тему.
– Да что ты, Магда… Вот про мою трагедию в Эрденоне вы говорили…
– Сам я ее не видел. Но в Эрденоне ее до сих пор обсуждают. – Мерсер ни словом не лгал, но также и не собирался обижать сочинителя. – А еще говорят, будто у вас была сложность с постановкой последней пьесы, поскольку наместнику не понравился сюжет.
– Ну да… Что там, провинция. Больше не буду с эрденонским театром… как это… связываться. Только императорский. Вот.
– Я должен так понимать, что вы пишете новую пьесу для императорского театра?
– Трагедию. Новую. Гораздо лучше. – При каждом сообщении Бергамин отхватывал кусок оладьи. – «Принц Раднор».
– Снова из тримейнской истории? Честно признаюсь, я не знаток по этой части.
– Да, династическая драма. Ужасная. Я прочел тогда в академической истории, думаю: как это еще никто не взялся? Кузен императора Йорга-Норберта. Отрубили голову.
– А не опасно браться за такой сюжет? – спросил Мерсер, переведя для себя косноязычие Бергамина в доступную форму. – Все-таки имперский принц на плахе… могут увидеть аналогию с английскими событиями!
– Совсем не то! Другая история. Никакого бунта. Клевета, злодейство. – Бергамин внезапно оживился и столь же внезапно сник. – Пора проверять посты… Кстати, вы где в Галвине остановились?
– Пока нигде. Хочу испросить совета у вас – ведь вам известно, какие здесь гостиницы.
– Зачем гостиницы? Лучше у нас. Комната есть. И безопасней. Правда, Магда?
– Да, сударь, оставайтесь.
– Решено. Я пойду, а после расскажу про трагедию. Завтра. Ида, приготовь комнату для гостя.
Магдалина подала брату клеенчатый плащ, и он, натянув сапоги, отправился туда, где сквозь морось мелькали желтые фонари часовых.
Ида-Иснельда откатилась в соседнюю комнату с кипой белья, а ее хозяйка принялась убирать со стола.
– Мне много хорошего рассказывала о вас одна дама, – сообщил ей Мерсер. – Наша общая знакомая.
Магдалина не смотрела на Мерсера, но совсем не отвечать было бы невежливо.
– Какая… дама? – с недоверием переспросила она. Действительно, затруднительно было представить, что у нее с Мерсером есть общие знакомые.
– Та самая, которую вы просили похлопотать о месте для вашего брата.
Магдалина едва не выронила стопку тарелок. Ее желтоватое лицо пошло безобразными бурыми пятнами. Мерсеру редко приходилось видеть такой неподдельный ужас. Неужели Магдалина Бергамин настолько боится, что в здешнем провинциальном обществе прослышат про ее дружбу с куртизанкой? Хотя все может быть.
– Если то, что я сказал, вам неприятно, сударыня, я больше не стану упоминать об этой особе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
