— На десяток мест едва ли найдется одно стоящее! — говаривал он частенько. — А наниматься на один день, право, не стоит… Вот я, например, поступил в понедельник к Шампиону в Монруже. В тот же вечер Шампион привязался ко мне с разговорами о политике. Мы не сошлись во взглядах. Ну, а во вторник утром я дал тягу: рабов, слава богу, теперь нет, и я не желаю продаваться за семь франков в день.
Было начало ноября. Лантье приходил в прачечную с фиалками, которые любезно дарил Жервезе и двум работницам. Он появлялся все чаще и чаще и вскоре стал бывать чуть ли не ежедневно. Казалось, он хотел завоевать любовь всего дома, всей улицы и начал с того, что совершенно пленил Клеманс и г-жу Пютуа, обхаживая их с одинаковым усердием, несмотря на различие в возрасте обеих дам. Не прошло и месяца, как работницы были от него без ума. Супруги Бош, которым очень льстило, что он неизменно заходит в привратницкую, чтобы поздороваться с ними, до небес превозносили его вежливое обхождение. Как только Лорийе узнали, кто был тот господин, который пришел под конец именинного обеда, они стали обливать Жервезу грязью за то, что она осмелилась пригласить к себе в дом бывшего любовника. Но однажды Лантье зашел к ним, чтобы заказать цепочку для своей знакомой, итак им понравился, что они усадили его и не отпускали от себя целый час, завороженные его речами; они даже недоумевали, как мог такой приличный господин жить с Хромушей. В конце концов все примирились с постоянными визитами шляпника на улицу Гут-д’Ор, как с чем-то вполне естественным, настолько сумел он расположить к себе соседей. Один Гуже недолюбливал его по-прежнему. И стоило им встретиться в прачечной, кузнец тотчас же уходил, не желая знакомиться с этим типом.
Несмотря на повальное увлечение шляпником, Жервеза была охвачена глубокой тревогой. Ее бросало то в жар, то в холод, как при первом задушевном разговоре с Виржини. Она с ужасом чувствовала, что у нее не хватит сил оттолкнуть Лантье, если он застанет ее вечерком одну и попытается поцеловать. Она слишком много думала о нем, слишком была полна им. Но понемногу она успокоилась, видя, как прилично ведет себя Лантье: он никогда не смотрел ей прямо в лицо, никогда и пальцем к ней не прикасался даже за спиной у других. Кроме того, Виржини, которая, казалось, читала в душе у приятельницы, стыдила ее за дурные мысли. Ну, чего она боится? Более обходительного человека днем с огнем не сыщешь. Право, ей нечего опасаться. И дылда Виржини так ловко повела игру, что однажды вечером, заведя разговор о чувствах, оставила подругу вдвоем с Лантье. Шляпник сказал проникновенно, тщательно подбирая слова, что сердце его умерло и что отныне он посвящает всего себя заботе о счастье сына. Он никогда не заговаривал о Клоде, который по-прежнему жил на юге. Этьена он каждый вечер Целовал в лоб, но, если мальчик торчал в комнате, не знал, что ему сказать, и тут же забывал о нем, любезничая с Клеманс. И успокоенная Жервеза почувствовала, что прошлое в ней отмирает. В присутствии Лантье бледнели воспоминания о Плассане и гостинице «Добро пожаловать». Она так часто встречалась со своим прежним любовником, что перестала мечтать о нем. Ей даже противно было подумать об их былых отношениях. Да, с этим покончено, покончено навсегда. Если он посмеет приставать к ней, она даст ему пощечину или пожалуется мужу… И она снова с глубокой нежностью думала о преданной дружбе Гуже, и угрызения совести уже не мучили ее.
Придя однажды утром в прачечную, Клеманс рассказала, что накануне, часов в одиннадцать, встретила Лантье под руку с какой-то женщиной. Она говорила об этом в непристойных выражениях и с тайным злорадством, заранее предвкушая, какую гримасу скорчит хозяйка. Да, Лантье поднимался по улице Нотр-Дам де Лорет; сразу было видно, что его белобрысая девка — заезженная бульварная кляча, из тех, у которых на брюхе шелк, а в брюхе щелк. Смеха ради Клеманс пошла за ними. Девка забежала в колбасную и купила там креветок и ветчины. На улице Ларошфуко красотка вошла в подъезд, а Лантье остался стоять на тротуаре; задрав голову, он ждал, чтобы она поманила его из окошка. Но как ни старалась Клеманс, сдабривая свой рассказ всякими сальностями, Жервеза спокойно продолжала гладить белое платье. Порой на ее губах мелькала снисходительная усмешка. Уж эти провансальцы, вечно они липнут к бабам, говорила она, им подавай какую ни на есть, хоть самую захудалую. И вечером, когда пришел Лантье, она от души смеялась над словами Клеманс, которая дразнила шляпника его блондиночкой. Впрочем, он был как будто польщен, что их видели вместе. Бог ты мой! Да, это его старинная приятельница, он время от времени встречается с ней, когда подвернется подходящий случай. Шикарная женщина, а какая у нее обстановка — сплошь из палисандрового дерева! И он перечислял ее бывших любовников: какой-то виконт, крупный торговец фаянсом, сын нотариуса. Что до него, он обожает, когда от женщины пахнет духами. Он как раз совал под нос Клеманс свой платок, надушенный подружкой, когда в комнату вошел Этьен. Лантье сразу принял степенный вид, поцеловал мальчика и сказал, что шутки шутками, а сердце его давно умерло. Жервеза, склонившись над работой, одобрительно кивнула головой. В конце концов злобная выходка Клеманс обернулась против нее же самой, потому что Лантье успел разок-другой ущипнуть ее втихомолку, и она лопалась от зависти к этой белобрысой девке, которая может душиться мускусом.
Когда наступила весна, Лантье, ставший у Купо своим человеком, заговорил о том, чтобы перебраться поближе к друзьям. Он хотел снять комнату с обстановкой в приличном доме. Г-жа Бош и сама Жервеза обегали весь квартал, отыскивая для него что-нибудь подходящее. Но Лантье оказался чересчур разборчивым, он требовал, чтобы при доме был большой двор, чтобы комната помещалась в первом этаже, — словом, ему нужны были всевозможные удобства. И теперь, бывая по вечерам у Купо, он, казалось, определял на глаз высоту потолков, изучал расположение комнат, с завистью посматривая на их квартирку. Да, лучшего ему и не надо, он охотно обосновался бы в этом спокойном и уютном уголке. И всякий раз он заканчивал свой осмотр одной и той же фразой:
— Ничего не скажешь, вы чертовски хорошо устроились!
Как-то вечером, после ужина у Купо, он вновь повторил эту фразу. Тогда кровельщик, перешедший с ним на «ты», неожиданно воскликнул:
— Ну, коли на то пошло, оставайся здесь, старина… Устроимся как-нибудь…
И он пояснил, что можно освободить чулан, отведенный под грязное белье, и из него выйдет прекрасная комната. А Этьен может спать в прачечной: на ночь ему будут класть на пол тюфяк, только и всего.
— Нет, нет, — возразил Лантье, — я ни за что не соглашусь. Я слишком вас стесню. Знаю, вы предлагаете это от чистого сердца, но нам будет чересчур тесно всем в куче… И потом, знаете ли, у каждого из нас своя жизнь. Мне придется проходить через вашу спальню, а это не совсем удобно.
— Ну и шутник! — вскричал кровельщик; он давился от смеха и, откашливаясь, барабанил кулаками по столу. — У него вечно одни глупости на уме!.. Надо только пораскинуть мозгами, дурья голова. В комнате-то два окна, верно? Мы пробьем одно до полу и сделаем из него дверь. Понимаешь? Вход к тебе будет прямо со двора. Если уж на то пошло, внутреннюю дверь можно заделать. Ты сам по себе, мы сами по себе, все шито-крыто.
Наступило молчание. Наконец Лантье пробормотал:
— Ну, если так, то пожалуй… Впрочем, нет, я вас слишком стесню.
Он избегал смотреть на Жервезу, но, видимо, ждал, чтобы она сама его пригласила. Выдумка мужа очень раздосадовала ее; не то чтобы мысль о жизни под одной крышей с Лантье оскорбляла или беспокоила Жервезу, — нет, она попросту не знала, куда девать грязное белье. Между тем кровельщик настаивал на выгодах этой сделки. Платить пятьсот франков за квартиру всегда было трудновато. Так вот, Лантье станет давать ежемесячно двадцать франков за комнату с обстановкой, для него это недорого, а им очень поможет при расчете с домохозяином. И Купо обещал устроить под супружеской кроватью большой ящик, куда влезет грязное белье хоть со всей улицы… Жервеза колебалась, вопросительно посматривая на мамашу Купо, сердце которой Лантье уже давно покорил, потчуя старушку леденцами от кашля.
— Понятно, вы нас не стесните, — сказала наконец Жервеза. — Ничего, как-нибудь устроимся…
— Нет, нет, спасибо, — повторял Лантье. — Вы слишком любезны, это было бы просто нахальством с моей стороны.
Но тут Купо рассердился. Долго он еще будет кочевряжиться? Говорят же ему, что это от души! Он окажет им услугу, ясно? И кровельщик гаркнул:
— Этьен! Этьен!
Мальчик дремал, облокотясь на стол. Он испуганно поднял голову.
— Послушай, скажи ему, что ты этого хочешь… Да, да, вот этому господину… Ну скажи громко: «Я хочу!»
— Я хочу, — пролепетал Этьен сонным голосом.
