Добропорядочный человек этот полковник Гудков, хотя внешне слишком уж строг, суховат, замкнут. А то, что Рясной вышел на него в своих поисках, ничего хорошего старому офицеру не сулило. Да и дальше ниточки могли потянуться. Значит, пришло время вмешаться, напомнить, что любой руководящий деятель живет не в вакууме, что тех, кто слишком зарвался, можно и нужно осаживать. Короче говоря, на столе Хрущева оказался запечатанный пакет, адресованный лично Никите Сергеевичу. А в пакете — несколько документов, способных освежить его память. Это — две выдержки из двух выступлений Хрущева, опубликованных в газете «Известия» 31 января и 17 марта 1937 года: Никита Сергеевич обильно подливал керосин в разгоравшееся пламя репрессий.
Первая цитата — клятва в преданности вождю, превознесение его до небес и даже выше. «Подымая руку против тов. Сталина, они (участники троцкистского блока Пятаков, Радек, Сокольников и другие. — Н. Л.) подымали ее против учения Маркса — Энгельса — Ленина! Подымая руку против тов. Сталина, они подымали ее против всего лучшего, что имеет человечество, потому что Сталин — это надежда, это чаяния, это маяк всего передового и прогрессивного человечества. Сталин — это наше знамя! Сталин — это наша воля! Сталин — это наша победа!»
Нижеследующая выдержка свидетельствует о том, с каким тщанием и энтузиазмом первый секретарь Московской партийной организации Хрущев стремился к тому, чтобы в столице не притупилась до предела отточенная бдительность, чтобы не иссяк поток арестантов, заполнявших тюремные камеры.
«Некоторые директора и даже наркомы неправильно думают, что у них не было и нет вредительства. Такими настроениями, в частности, заражены руководители наркомата легкой промышленности. Сидит иногда человек, копошатся вокруг него враги, а он не замечает и пыжится: у меня, мол, в аппарате вредителей нет, чужаков нет. Это от глухоты, слепоты политической, от идиотской болезни — беспечности, а вовсе не от отсутствия врагов».
Прямое науськивание! Ищи и обрящешь. Ату его!
Для полноты картины в пакете, оказавшемся на столе Никиты Сергеевича, имелись документы, свидетельствовавшие о его «подвигах», о его чрезмерном усердии на посту руководителя украинской партийной организации. Например, стихотворение Владимира Сосюры «Люби Украину», присланное Сталину с сопроводиловкой — доносом Хрущева о необходимости заклеймить поэта как националиста, начав этим соответствующую кампанию по всем республикам. Принять самые крутые меры к враждебной и колеблющейся интеллигенции. Сосюра же будет арестован, как только выйдет из беспробудного запоя, в котором пребывает вторую неделю.
Здесь же письмо Сосюры на имя товарища Сталина со словами: «Отец, не убивай своего сына!» На этом листке резолюция Хрущева, клеймящая двурушника и приспособленца, то есть безусловный приговор поэту. И четыре размашистых слова Иосифа Виссарионовича: «Товарищу Сосюре жизнь сохранить».
Вместе с официальными бумагами в пакете находилась записка, напоминавшая Никите Сергеевичу о длинном перечне врагов народа, подлежавших ликвидации, который был прислан Хрущевым из Киева в Москву и оказался столь обширным, что заставил усомниться Иосифа Виссарионовича и вызвать инициатора в Кремль. «Неужели на Украине у нас столько противников?» — «Их значительно больше, еще не все выявлены, продолжаем выявлять…» Ну и вопрос: а не является ли сам Хрущев одним из главных вдохновителей и организаторов тех чрезмерных репрессий, которые он теперь сваливает на одного Сталина? И целесообразно ли рыть яму для других, с риском самому свалиться в нее? В свете доклада Хрущева о культе личности, в свете решений XX и XXI съездов партии документы, полученные Никитой Сергеевичем, говорили сами за себя. Он оказался достаточно сообразительным, чтобы понять: дальше может быть хуже, на него самого обрушится бочка грязи не меньшего объема, чем обрушил он на голову Сталина. Накал «разоблачительства» заметно снизился. Поиски личного архива Иосифа Виссарионовича были прекращены или переведены в другую, более закрытую плоскость. Во всяком случае, генерала Рясного, не справившегося с особо доверительным заданием, Хрущев от поисков отстранил и, разочаровавшись в нем, убрал с глаз долой. Василия Степановича сняли с должности начальника столичного Управления внутренних дел и, как водится в таких случаях, «бросили на низовку», послали налаживать работу одного из дорожно-строительных трестов. Он долго и скромно трудился там, никому не рассказывая о своем бурном прошлом. А ему больше многих других было о чем рассказать.[115]
34
30 октября 1961 года XXII съезд КПСС, заседавший в Кремлевском дворце, по предложению некоего Спиридонова из Ленинградской партийной организации, принял решение вынести из Мавзолея тело Иосифа Виссарионовича Сталина. Для меня это не явилось ошеломляющей новостью, я ожидал какой-либо подобной мерзости от мстительного Хрущева и его прихлебателей, которыми он окружил себя, захватив государственный трон. Горлопанов-лизоблюдов, готовых заслужить милость нового руководства, всегда найдется немало. Как и лиц, «недооцененных» и «обиженных», по их мнению, прежде и жаждущих реванша на переломном этапе. Плюс родственники тех, кому крепко досталось при Сталине по их «заслугам» или при допущенных в борьбе перехлестах. Они тоже включились в хор критиканов.
Какой только яд не источали внутренние эмигранты, судачившие в узком кругу на своих кухнях под аккомпанемент зарубежных антисоветских радиовещаний, тайком почитывая литературную стряпню, распространяемую по той же «кухонной» системе! С гадливыми усмешками муссировали слух о том, что у Сталина, прежде чем бальзамировать труп, отрезали половой член, поместив его в сосуд с формалином, который хранится теперь в одном из НИИ Четвертого кремлевского управления (медицина). При вскрытии тел других деятелей оставляли часть мозга или тот орган, который пострадал от болезни, послужил причиной смерти. Для возможных дальнейших исследований. А от великого вождя сохранили гениталии, сочтя их особенно важными для данного субъекта. Гы-гы и хи-хи!
Однако и такого глумления мало тем, кто бесовски пляшет на трупах. Вынашивается новая «идея» — сжечь, испепелить все останки известных революционеров, начиная с Ленина и Сталина, и не только их тела, но и те органы, которые содержатся в медицинских хранилищах, а пепел развеять, чтобы ничего материального не осталось. Мавзолей разрушить. Могилы заровнять. Даже научную платформу подводят под эту «мысль». Зарубежные ученые, дескать (ах, какие же там умы — в богатой Америке, в благословенном Израиле!), оживили тритона, пролежавшего тысячи лет в вечной мерзлоте. А в будущем намерены восстанавливать, воссоздавать живые существа, в том числе и людей, из сохранившихся клеток. Скоро начнут выращивать мамонта из мяса этого гиганта, труп которого уцелел во льду на Таймыре. А там и человек на очереди. Вдруг и до Сталина доберутся: тайком в лаборатории возродят и вырастят этого страшного деспота, который не пощадит никого из своих противников. Не случайно, значит, коварные коммунисты-сталинисты бережно хранят труп Иосифа Виссарионовича в Мавзолее. Есть с чего начинать.
Что можно предположить после таких слухов и домыслов, которые, кстати, не пресекались и не опровергались официально партийно-государственным руководством, а даже наоборот: молчаливо поощрялись этим руководством, генералами от пропаганды, ответственными за обработку и подготовку общественного мнения. Вот и результат — решение XXII съезда о перезахоронении Иосифа Виссарионовича.
Мне позвонил помощник Николая Михайловича Шверника и сообщил о случившемся, о результатах голосования. И что самому Швернику, как председателю Комиссии партийного контроля ЦК КПСС, поручено возглавить комиссию по перезахоронению, которое состоится, скорее всего, завтра. Я тут же собрался и отправился на Красную площадь. Ничего сделать, конечно, не способен, но и дома оставаться не мог. Хоть посмотреть, что там. День был холодный, промозглый, с угнетающе-низкими беспросветными тучами. Множество людей потерянно бродили по площади, молча грудились возле Мавзолея, у края гостевых трибун. Никто ничего толком не знал, иные говорили, что Сталина похоронят на Новодевичьем кладбище рядом с женой либо где-то здесь, у Кремлевской стены.
Несколько другой была обстановка на площади на следующий день — 31 октября. Столь же гнетущая погода. Но людей собралось значительно больше. Присутствовали, наверно, сторонники принятого решения, но они боялись торжествовать, проявлять себя, опасаясь всеобщего гнева. Помалкивали. А подавляющее большинство выказывало возмущение. Как так, почему решили без обсуждения с массами, не спросив общего мнения? Сталин был вождем не только партии, но и всей страны, всех населяющих ее народов, нам всем и давать окончательную резолюцию. Голоса звучали все громче и резче. Обстановка накалялась, мог последовать взрыв. Но тут появились милиционеры и начали вытеснять людей с площади, объясняя: в 18 часов все входы и выходы будут перекрыты, так как намечена репетиция войск Московского гарнизона перед праздничным парадом.
