— Да, знал Верховный, с кем совет держать, — не без удивления косвенно похвалил меня Жуков. — Без подготовки сразу в девятку… А он еще и осторожный, Кирилл Семенович-то. Полчаса прощупывал, прежде чем открылся… Короче говоря, двадцать шестого июня состоится заседание Президиума ЦК, на котором, неожиданно для Берии, будет поднят вопрос о его антипартийном поведении и о снятии со всех постов.
— Кто инициатор, не Москаленко же?
— Хрущев и Маленков. На их стороне Булганин, Молотов, Каганович, Сабуров.
— А Микоян? Он ведь друг Лаврентия.
— Молчаливая поддержка. Против не выступит. Сегодня утром со мной говорил Хрущев. Он и начнет критику.
— Заседания, критика — этого недостаточно, — остановил я Жукова, не очень удивленный новостью, в глубине души ждал чего-то подобного. — Словесное осуждение, снятие с постов, всего этого слишком мало. Полумеры очень опасны. Берия поднимет кремлевскую охрану, позвонит на Лубянку. В его руках огромные карательные силы, внутренние войска. Авторитет у него, страх перед ним. Скомандует — и за ним пойдут. А кто пойдет за Москаленко?
— Ради этого и встречались. Он просил меня…
— Вы согласились?
— Да.
— Адмирал Кузнецов с вами?
— Он ориентирован, но не привлекается. Не любит его Никита Сергеевич, как и товарища Василевского. Маршал для него «попович», а Кузнецов «интеллигент». Адмирал, видите ли, выражений не употребляет, английские статьи переводит, такие грехи, — съехидничал Георгий Константинович. — Да и какие у Кузнецова возможности в Москве? Вот этот полуэкипаж, караульная рота, штабные офицеры. Ну и Лукашов в резерве.
— А какие возможности сейчас у вас? Главным образом имя? За Жуковым, конечно, пойдут, но все ли?
— В этом загвоздка. Потому и приехал.
— Благословение получить?
— Совет, Николай Алексеевич. На кого в Москве, в Московском округе опереться? Оторвался, не знаю. С кем войска, как настроены?
— Кто первым возьмет инициативу, тот и выиграет. На Урале остались надежные части?
— Безусловно.
— Там теперь Павел Алексеевич Белов. Вызовите через него танковую дивизию. Срочно. На маневры в районе столицы. Имеете право, как заместитель министра. Пусть грузят в эшелоны только ядро, без тылов: боевую технику и мотопехоту. И по зеленой улице.
— Две, — повеселел Жуков. — Две дивизии с крепкими командирами. Мои выдвиженцы, не подведут.
— Это ваши проблемы.
— Значит, все же благословляете, Николай Алексеевич?
— Выбора нет. Или он нас…
— Мы его, — будто клинком разрубил Георгий Константинович нить разговора. С тем и отбыл, заронив в душу мою тревогу и напряженное ожидание.
О дальнейшем знаю со слов Жукова и других товарищей. Обсуждение персонального дела Берии на Президиуме ЦК оказалось для Лаврентия Павловича полной неожиданностью. Приехал есть полбу, а получил по лбу. Он был потрясен, растерялся. Однако растерянным выглядел и самоуверенный обычно толстяк Маленков, который вел заседание. Слишком уж осторожничал. И нашим, и вашим. Вдруг дело повернется не так, как намечено? Если Берия выскользнет из этого вот бывшего сталинского кабинета, он в тюрьме сгноит всех, кто против него. Но и отступать поздно.
Почти все участники заседания выступили с резкой критикой, с обвинениями. Единодушие нарушил лишь Микоян, попытавшийся оставить лазейку для Берии. Он, дескать, учтет все замечания, исправит свои ошибки. Человек опытный, знающий, способный приносить пользу партии и государству. Тут уж Маленков, опасаясь за свою шкуру, совсем сплоховал. Надо было подвести итог, сделать выводы, принять конкретные решения, а он мямлил что-то невразумительное.
Опасная пауза затягивалась. Берия оправился от шока, обрел способность защищаться. Однако Хрущев, быстро оценив ситуацию, поспешил взять инициативу в свои руки: предложил освободить Берию от обязанностей заместителя Председателя Совета Министров, снять с поста министра внутренних дел. Лаврентий Павлович начал возражать. Повысил тон. Маленков совсем выпустил бразды правления. Губы не слушались. И в этот момент, когда судьба участников заседания висела на волоске, и не только их, но и судьба народа, всей страны, в этот момент Никита Сергеевич нажал тайную кнопку под крышкой стола. Дверь распахнулась. Топая сапогами, вошел маршал Жуков. Следом Москаленко. При виде их сразу воспрял духом Маленков, окреп его голос:
— Товарищ Жуков, как Председатель Совета Министров Советского Союза предлагаю вам сейчас же задержать Берию.
Медленно поднимаясь, Лаврентий Павлович потянулся к своему портфелю, но замер, увидев возле виска ствол пистолета.
— Руки! — скомандовал Жуков. — Руки вверх! Пошли!
Берия застыл как истукан, Жуков подтолкнул его:
— Тебя что, волоком тащить, бугая?! Шагай, гад!
Наиболее опасным в тщательно подготовленной операции оказалось самое последнее действие… Охрану Кремля несли чекисты, преданные своему министру. Они проверяли все въезжавшие и выезжавшие машины, заглядывая внутрь. Стоило бы Лаврентию Павловичу вскрикнуть или хотя бы подать своим нукерам сигнал жестом, мимикой, глазами, стоило охранникам заподозрить что-нибудь, трагедия была бы неизбежной.
Ни генералу Москаленко, ни кому-либо другому не удалось бы умыкнуть Берию из Кремля, кроме маршала Жукова с его известностью и авторитетом. Его знали в лицо, перед ним благоговели. Заглянули в машину, но, увидев маршала, откозыряли и пропустили кортеж.
Есть две версии. По одной из них, Лаврентий Павлович сидел в лимузине министра Булганина между генералами Москаленко и Батицким. Но это было бы слишком рискованно, а Булганин всегда чуждался риска. Он бородку выщипал бы, нервничая. Другое дело Жуков: ему риск привычен, как хрен или горчица к обеду. Выезжая из Кремля, он восседал не на обычном месте, а на жирной туше Лаврентия Павловича, который, с кляпом во рту, со связанными руками и ногами, лежал носом вниз на дне автомобиля, накрытый какой-то портьерой. Хоть и мягко на нем, но не очень удобно. Особенно, когда Берия на выезде, осознав последнюю возможность вырваться из плена, заворочался под Жуковым, издавая какие-то звуки. И затих, ощутив затылком твердый ствол пистолета. Обошлось без выстрелов.
Лаврентия Павловича отвезли сначала в Лефортово, а затем на улицу Осипенко в бункер-бомбоубежище во дворе штаба Московского округа ПВО: там была подготовлена камера с надежной охраной.
По заведенному порядку, в Министерстве внутренних дел всегда знали, где находится Берия — в любой день и час. А 26 июня 1953 года он исчез незнамо куда. Отправился в Кремль на заседание — и нет его. В министерстве встревожились, принялись искать. Никаких следов, словно в воду канул. А когда начали строить предположения, приближаясь к разгадке, было уже поздно. На Лубянской площади, на прилегающих улицах и в переулках стояли армейские танки с пехотой на броне. Колонну из пятидесяти бронированных машин, по указанию Жукова, привел в центр столицы сам командир дивизии. Другая колонна вытянулась вдоль улицы Горького, хвост ее терялся где-то за Белорусским вокзалом. Гарнизону Лубянки нечего было противопоставить такой силище. Когда из ЦК партии сообщили, наконец, о снятии Берии с должности министра и об его аресте, на Лубянке восприняли это как неизбежность.
Полным хозяином положения стал Никита Сергеевич Хрущев. А Кирилл Семенович Москаленко, рассчитывавший на маршальские погоны, не ошибся — получил их.
Через некоторое время после переворота я услышал на улице озорную частушку:
На Кавказе алычаНе для Лаврентий Палыча,А для Климент ЕфремычаИ Вячеслав Михалыча…
Без всякого сожаления пелось о перераспределении фруктов.
Следствие по делу Берии длилось без малого полгода. Вел его Генеральный прокурор Советского Союза Роман Андреевич Руденко, с виду человек добродушный, мягкий, но обладавший стальной юридической хваткой и гибкой изощренной логикой. В 1945–1946 годах он был главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе над нацистскими преступниками, показал там свои способности, получил мировую известность. И вот теперь — Берия.
Меня, вернувшегося из «подполья» домой, Руденко пригласил к себе в начале декабря. Это было неприятно. Выступать в качестве свидетеля, засвечивать перед публикой свои отношения с Иосифом Виссарионовичем я никак не хотел. К счастью, обошлось без официальных показаний. Выяснилось, что приглашен я по настоятельной просьбе Лаврентия Павловича, требовавшего встречи со мной.
В штаб округа ПВО отправились вместе с Руденко. По дороге прокурор рассказал, какую тактику защиты выбрал Лаврентий Павлович. Он полностью признал свою вину по отношению более чем к двумстам женщинам, которым навязал свою близость: многим из них тем самым искалечил дальнейшую жизнь… За моральное разложение, да еще при полном раскаянии, могут и не расстрелять. А вот за преступное нарушение законности, за злоупотребления на допросах, за убиение невиноватых — за все это прощенья не будет. Поэтому первое время Берия юлил, открещивался от грехов, ссылаясь на неведенье, на плохую память. Но слишком много было уличающих фактов, и Лаврентий Павлович резко изменил линию поведения.
