сделать, раз он захотел поиздеваться над их дочерью?
— Не знаю… А может, сама Наталия чем-то не угодила кому-то, кто знаком с этим типом. Может же быть такое, что ее обиженный знакомый мог подговорить Юджина припугнуть ее.
— Ох, не знаю… — устало вздыхает Эдвард, на секунду прикрыв глаза. — Ничего не могу сказать…
— А что если первый и второй вариант связаны друг с другом? Я имею в виду, вдруг может быть такое, что Уэйнрайт не работал на дядю Майкла, но знал родителей Наталии или кого-то из ее знакомых?
— Или работал на него, но знал их?
— Возможно. Но в любом случае не стоит снимать с нашего дяди обвинения в том, что он подставил Наталию. Ведь идея прислать фотографии вполне могла принадлежать ему, и он мог либо сделать это сам, либо отдать кому-то приказ прислать их тебе, назвав твой домашний адрес.
— Давай лучше посмотрим, что он скажет, если заговорит на эту тему. Я заставлю этого гада признаться в том, что он и Уэйнрайт подставили Наталию и заставили меня верить, что она — предательница.
— Ему придется объяснить много всего.
— Ничего, эта тварь расскажет нам обо всем. Признается во всех своих грешках и освободит Наталию, независимо от того, как она или ее родители связаны с тем больным отморозком. Она никак не связана с проблемами семьи МакКлайф и должна быть свободной и жить нормальной жизнью.
Эдвард склоняет голову и начинает рассматривать свои ботинки, коврик под ногами или все еще дрожащие от сильного напряжения руки. Несколько секунд в салоне машины цари полная тишина, после которой Терренс решает сменить тему разговора.
— Кстати, я тут вспомнил, как ты сказал, что Наталия до сих пор небезразлична тебе, — задумчиво говорит Терренс.
— Ох, Терренс… — тихо стонет Эдвард, и медленно переводит взгляд на Терренса.
— Она и правда так дорога тебе?
— Я вроде бы уже отвечал на этот вопрос и сказал, что не могу относиться к ней наплевательски.
— Я помню. Но хотел бы услышать это еще раз, чтобы точно убедиться в том, что ты сказал правду.
— Но я ведь сказал правду! Неужели ты до сих пор не веришь мне?
— Да нет, я верю тебе.
— Тогда почему спрашиваешь?
— Просто хочу узнать, почему ты помогаешь Наталии и так переживаешь за нее.
— Как будто ты не знаешь, — тихо хмыкает Эдвард.
— Догадываюсь. Но хочу, чтобы ты сказал это вслух.
— Думаешь, я делаю все это только из-за чувства стыда перед ней? Ради желания искупить свою вину за то, что целый месяц считал ее проституткой?
— Сомневаюсь, что это — единственная причина.
— Ну вот. Ты сам ответил на свой же вопрос. Так что я не вижу смысла повторять это еще раз.
— Пока что я ни о чем тебя не спрашивал. — Терренс на пару секунд замолкает и переключает скорость с помощью коробки передач. — А вот сейчас ответь на вопрос… Что ты испытываешь к Наталии?
— Зачем тебе это знать? — без эмоций интересуется Эдвард.
— Не отвечай вопросом на вопрос.
— Я не вижу смысла говорить об этом. И не очень-то и хочу, если честно.
— Зато я хочу поговорить и узнать правду.
— Тебя не должно это волновать. Да и ты все равно не поверишь мне.
— Почему же? Я же верю, что ты неравнодушен к ней!
— Я не хочу об этом говорить, Терренс. Моя голова сейчас забита только лишь мыслями о том, как покончить с дядей и спасти Наталию и свою семью.
— Раз тебя так волнует спасение Наталии, значит, ты все-таки думаешь о ней.
— Это должно что-то означать? Я беспокоюсь о ней, потому что не хочу, чтобы Рочестер пострадала из-за этого старого хрыча. По отношению к ней я испытываю такое же сильное беспокойство, как и по отношению к своей семье.
— Слушай, Эдвард, я знаю, что ты умеешь заболтать так, что можно вообще уйти от первоначальной темы разговора. Но давай ты на этот раз не будешь этого делать. Если не я, так как-то другой спросит тебя о причинах, по которым ты рвешь на себе волосы из-за бывшей девушки. Ты не сможешь избежать вопросов. Тебе придется ответить на них.
— Зачем нам обсуждать то, что никак не связано с историей семьи МакКлайф? Мы должны быть сосредоточены только лишь на борьбе с дядей Майклом и его дружками.
— Поверь, ты не один, кто не любит, когда люди врут. Я тоже терпеть не могу, когда кто-то мне чего-то не договаривает или скрывает какую-то правду.
— А я не пытаюсь лгать. Просто сейчас нужно думать о более важных вещах. Мы уже скоро приедем к дому дяди и встретимся с ним лицом к лицу.
— Да отвлекись ты хоть ненадолго от мыслей о том отморозке. Так ведь крыша может поехать. Если уже не поехала.
— Она уже давно поехала. Дал бы я волю всем своим эмоциям, это привело бы к печальным последствиям. Вся эта ситуация и так выжала из меня все соки.
— Черт, Эдвард, давай ты не будешь уходить от ответа, — устало говорит Терренс. — Неужели так трудно рассказать о том, что творится в твоей душе? Рассказать о том, что ты испытываешь к Наталии!
— Она мне небезразлична — вот и все. Никогда не будет. Вот и все, что тебе нужно знать.
— Но мне этого мало. Я хочу знать, что с тобой происходит, и понять мотивы твоих поступков и слов.
— Не пытайся понять меня, — спокойно говорит Эдвард, и переводит взгляд на Терренса. — Мои эмоции и чувства похожи на клубок спутанных ниток, который ни черта не получится распутать. Который можно либо обрезать, либо выбросить.
— Если ты все объяснишь, то я, возможно, смогу помочь тебе разобраться в этом. Если есть чего-то, что ты не понимаешь, то можешь рассказать.
— Я не хочу об этом говорить. Давай закроем эту тему и не будем говорить об этом, по крайней мере, сейчас.
— Хочешь, чтобы я начал сомневаться в твоей искренности и подумал, что ты опять лжешь?
— Если ты так хочешь знать, то просто вспомни себя в то время, когда ты мог расстаться с Ракель. Все то же самое. Тебе нет смысла спрашивать меня об этом, потому что ты знаешь, какого это все.
— Черт, да почему ты так боишься признаться, что все еще любишь Наталию? Тебя же никто не собирается осуждать за то, что ты любишь кого-то!
— Ты-то точно будешь, — без эмоций на лице хмыкает Эдвард, бросив хмурый взгляд на окно.
— Ох, ладно, парень, хорош уже драматизировать и как
