Через пару минут я уже сидел в знакомом кабинете, сердито доказывая, что Шерли меня звали давным-давно.
— Хорошо, хорошо! Джеймс Бондер — так Джеймс Бондер. Угомонись! — шеф поудобнее развалился в кресле. — В следующий раз постараюсь запомнить, а сейчас рассказывай. Что там у тебя за мафия обнаружилась? Биокоды какие-то, репликаторы…
— Что вы имеете ввиду?
Шеф изогнул брови и коротко рассмеялся.
— Никогда не злоупотребляй терпением начальства! Довольно и того, что я позволил тебе поваляться денек на пляжах. Уж очень слезным было твое куцое донесение.
— Что-то не понимаю вас, шеф, — я нахмурился. — Всем известно, что вы любитель говорить загадками, но ей-ей, я не в том настроении. Не забывайте, я еще в отпуске и лишь мое доброе к вам расположение…
— Может быть, хватит! — шеф открыл было рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого полез в стол и, вытащив телеграфный бланк, принялся внимательно его перечитывать. Сначала без очков, потом в очках и в конце концов снова без. После чего он взглянул на меня с оттенком сочувствия.
— Значит, ты полагаешь, что получил от меня вызов?
— Наверное, это и впрямь кажется забавным, но я действительно так полагаю. Карманная почта, мультифакс, как обычно. — Я продемонстрировал ему бланк с вызовом. Шеф взял его в руки.
— Стало быть, вот как… Отметка старая, за двадцатое число. Хм… Ни много, ни мало — четыре дня… Ты что, в самом деле ничего не помнишь?
Что-то заставило меня взглянуть на часовой календарик, и я тотчас почувствовал неладное. Ощущение было таким, словно кто-то, подкравшись сзади, звонко хлопнул меня по затылку.
— Двадцать четвертое, — недоуменно пролепетал я. — Не понимаю… Я отдыхал в Новом Свете, загорал, купался, а потом пришла ваша карманная почта. Разумеется, я тотчас направился к сюда.
Неизвестно зачем я принялся шарить по карманам, выуживая на стол пестрый хлам: бумажки, ключи, авторучки, пару патронов от «Магнума», один от «Вальтера». Среди прочего на свет вынырнула и сложенная вчетверо бумажка. Пальцы машинально развернули ее, и я оторопело уставился на плоскую рожицу. Вытянутый овал, должно быть, означал туловище, кривыми палками на рисунке изображались ноги и руки. Под карикатурным человечком стояла чья-то подпись.
— Неплохо! — шеф зачарованно уставился на рисунок. Должно быть, мы рассматривали это нелепое творение не меньше минуты. Первым очнулся начальник. Откинувшись на спинку кресла, он зашелся в хохоте.
— В чем дело? — пролепетал я. — Что за дурацкие шуточки! Это вы меня нарисовали?.. Прекратите же, черт побери, хохотать!
Слова мои не возымели действия. Они лишь добавили горстку раскатистых нот в его заливистое ухание.
— А ведь молодцы! Ей богу, молодцы! — шеф вытирал выступившие на глазах слезы. — Так умыть весь наш отдел!..
Посмотрев на меня, он все-таки справился со своим смешливым приступом.
— Вот так, Джеймс Бондер! Век живи — век учись! Все концы в воду, и ни к чему теперь не придерешься… Ознакомься-ка для начала, — он протянул мне еще один рисунок. — Автопортрет того же горемычного художника. Как видишь, подпись аналогичная. Но на этот раз все вполне прилично и даже чрезвычайно похоже на оригинал. Вчера вечером он забегал ко мне, оставил на память. Показывал твою телеграмму, плакался, что все восстановилось. Чудаковатый тип, но рисует здорово. Так что твоя мазня в некотором роде уникальна. Обязательно сбереги.
Не обращая внимания на мой ошарашенный вид, шеф продолжил:
— Вчера, следуя твоему совету, поинтересовался главным диспетчером Знойного, а заодно и тамошней знаменитостью — неким феноменом Павловым. Говорит тебе о чем-нибудь это имя? Нет? Гмм… Так я, собственно, и думал. А жаль. Этот Павлов, между прочим, вернулся из отпуска. Самым неожиданным образом… — Шеф, хмыкая, почесал свою огромную голову. — Так вот, Джеймс, за вчерашний вечер упомянутые субчики провернули целую серию небезынтересных для нас операций. Кое-какие письма, оформление, регистрация и так далее… Теперь с согласия Академии они курируют какую-то исследовательскую программу. Программа секретная, и удовлетворить мое любопытство они наотрез отказались. Между прочим, диспетчер, кажется, тебя знает, хотя и очень удивлен, что им заинтересовался отдел расследований. Даже пробовал возмущаться. На мой вопрос в лоб и по существу, моргая и смущаясь, заявил, что о тебе ничего не слышал. Я мог бы его уличить, но… — Шеф развел руками, — решил вот подождать тебя. И вот — дождался.
— А что, этот самый диспетчер должен был обо мне что-нибудь слышать? — мой транс по-прежнему не проходил.
Шеф крякнул:
— Думаю, да. Вообще-то ты уверял в донесении, что все все осознали и чуть ли не готовы явиться с повинной, что рецидивы более не повторятся и так далее. Так вот, вполне закономерно меня интересует, насколько все это соответствует действительности, понимаешь?
Я подавленно молчал.
Удрученно покачав головой, шеф прибрал документы в стол, еще раз взглянул на рисунок с рожицей. — Ладно, Джеймс, не тушуйся. Это дельце мы им еще припомним. Как-никак у нас на руках четыре вещественных доказательства, — он помахал рисунком. — Это первое. Второе — мой вызов, датированный двадцатым числом, и третье — твои телеграммы.
— Вы сказали, что всего их четыре?
— Верно, есть и четвертое доказательство, — шеф прищурился, — Это ты, Джеймс.
— Я?
— Именно, дружок. Они неплохо подшутили над тобой. Да ты и сам, наверное, чувствуешь, что что-то не так, правда?
— Если все это не идиотский розыгрыш, — медленно и неуверенно проговорил я, — то отчасти я действительно чувствую себя не в своей тарелке.
— Отчасти!.. — шеф фыркнул. — Господи! Джеймс! Да они выдрали из тебя преизрядный клок памяти — это ты понимаешь? Ты ни черта не помнишь ни о задании, ни о собственных телеграммах!
Некоторое время он смотрел на меня, словно ожидая, что вот-вот произойдет чудо — и я снова заговорю нормальным языком. Но чуда не произошло, и он устало махнул рукой.
— Что ж, отложим на потом. Если хочешь считать, что отпуск твой не прерывался — и на протяжении двух недель ты загорал и бразгался на мелководье, то пусть так оно и будет. Только тогда не обессудь. Коли ты отдохнул, я подброшу тебе заковыристое заданьице. Итак, ты готов?
Еще бы!.. Я с облегчением перевел дух. Утерев платком взмокший лоб, вынул из кармана блокнот с авторучкой. Этими симпатичными вещицами я успел обзавестись в Новом Свете. Блокнот был украшен бронзовой инкрустацией, а ручка пристегивалась к нему длинной хромированной цепочкой. Взглянув на шефа, я приготовился записывать. Отчего-то моя готовность ему не понравилась. С особым усердием потерев свой сократовский лоб, он наклонился и выставил на стол бутылку с яйцом.
— Итак, маленькая прелюдия, — объявил он. — Для лучшего усвоения задания. Смотри и внимай!..
ГАММА ДЛЯ СТАРШЕКЛАССНИКОВ
ДО…
Все действительно было уже до. Я имею в виду наше с вами рождение. Был воздух и парила Земля под Солнцем, мычали коровы и зловонные тиранозавры с рыком выскакивали из кустов, хватая зазевавшихся, оглашая окрестности победным ревом. Мы родились после. Намного позднее того, что было до. Но ведь и до нас мир сходил с ума, время от времени стоял на голове, не зная еще, что это открытие йоги, понятия не имея, что рано или поздно в одной из столиц планеты, на заурядной улице, в заурядном доме поселюсь я и подобно многим стану претендовать на право жизни — такой, как я ее понимаю.
Увы, эту самую равнодушную бесконечность я осознал давным-давно, еще года в три или четыре, когда слово «придурок» произносилось через «л» и по слогам, а лица покойников в нарядных гробах разглядывались с любопытством и без малейшей примеси страха. Лежа на балконе пятого этажа и прижимаясь голым пузом к разогретому бетону, я колупал ногтем пятна засохшей краски и пытался перенестись сознанием в тот убежавший день, когда мы красили перила в рыжий цвет. День ускользал, как гибкая пиявка в воде, но сознание тем не менее перемещалось, и вот совершенно неожиданно для себя я проскочил дату своего рождения и пошел камнем в глубь, не подозревая, что пронзаю уже не собственную память и даже не память родителей, а нечто совершенно иное, не понятое мной до сих пор.
Я уплыл в минувшее, но не растерялся, тут же начав озираться и изучать непривычные пейзажи. Я копался в исторических напластованиях, как нищенка в мусорных контейнерах, выгребая все самое цветастое и яркое. Надо признать, мне не слишком нравились одежды прошлого, — напротив, они смешили, провоцируя на лукавые комментарии, но я любовался блеском рассекающих воздух рапир, с благоговейным трепетом прислушивался к орудийному гулу российских «единорогов» и вместе с кричащими толпами бежал на штурм неизвестных мне зубчатых крепостей.
