После этого ни у кого не вызывало сомнений, что подобный тип изданий полностью оправдал себя в России. Остается лишь пожалеть, что сегодня эта важная и благородная академическая задача не развивается в нашей стране.
Но этим книгоиздательская работа под руководством великого князя Константина Константиновича в Академии наук не ограничивалась. Кроме чисто научных изданий ежегодно выходили в свет академические книги, имевшие общекультурное значение. Так, среди самых ценных можно назвать пять томов полного собрания сочинений А. С. Пушкина, переписку поэта в трех томах, три выпуска книги «Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя», работу Б. Н. Меншуткина «Михайло Васильевич Ломоносов». Этот список можно продолжать и продолжать.
…Удивительное все-таки сочетание в одном человеке: и президент Императорской академии наук, и известный в России поэт! Случай уникальный в отечественной истории, но главное – он сослужил добрую службу российской словесности. Ведь, имея тонкий художественный вкус, склонность к разным видам искусства, великий князь обладал и деловитостью, практической сметкой, что и помогло в конечном счете сделать многие достижения национальной культуры общедоступными.
Впрочем, и сам Константин Константинович был человеком доступным, скромным в общении с другими людьми. В академической среде не раз говорили о его «безупречном такте», с которым он относился к ученым. Никогда не приближал к себе конкретных людей, устраняя таким образом возможные последствия подобного избирательного отношения. Но это, как свидетельствуют люди, близко знавшие его на протяжении многих лет, говорило не о равнодушии и душевной черствости, а, напротив, о несомненном внимании ко всем людям. Вот, например, как оценивает подвижническую научную и организаторскую деятельность Константина Константиновича академик А. Измайлов:
Черты не наигранной любви к искусству и уважения к званию делали великого князя человеком призвания, а не случайным гостем на посту президента Академии наук.
Да и сам он относился к себе с чрезвычайно высокой меркой, стараясь всегда соблюдать в отношениях с учеными величайший такт. Об этом красноречиво говорит одно из писем Л. Н. Майкову, в котором Константин Константинович рассказывает ему о том, что происходит порой на заседаниях в Академии наук:
Тяжело и неприятно слышать все лишнее… В особенности излишни «коленопреклонения», как Вы выразились. Но я не теряю надежды, что дело еще уладится…
Он скорее готов советоваться с академиками, видя в них коллег, а не подчиненных.
В начале мая 1899 года государь сообщил двоюродному дяде, что пришлет ему проект своего указа министру финансов о создании близ Даляньваня на Квантунском полуострове нового русского города, которому надо дать имя. Николаю II уже предлагали разные названия, но ни одно из них ему не понравилось. Вот он и попросил Константина Константиновича помочь, а если нужно, то привлечь к этому делу и академиков. Были некоторые конкретные пожелания: в название будущего города не должны входить имена Александр и Николай, хорошо бы употребить слово «мир»… Кроме того, важно, чтобы название было «удобопроизносимо иностранцам».
Великий князь тут же передает просьбу императора академикам, и буквально через несколько дней городу придумано имя Мирный.
…В начале 1900 года во многих домах столичной аристократии шли бурные обсуждения нового романа Л. Н. Толстого «Воскресение». Над этим произведением великий писатель, творчество которого Константин Константинович высоко ценил, работал много лет. Работа оказалась трудной, изматывающей, недаром роман имел ряд редакций. Последняя из них была опубликована в нескольких номерах журнала «Нива» за 1899 год. Но царская цензура сильно исказила произведение Толстого. Впрочем, даже в том виде, в каком роман тогда опубликовали в России, он не был целиком и полностью принят всеми читателями. Такое часто случается с великими творениями человеческого духа, опередившими свое время. Не оказался в данном случае исключением и великий князь, который с юности читал многие произведения яснополянского графа, но имел противоречивый взгляд на его творчество. Промолчать же, не дать собственной оценки новому произведению великого русского писателя он не мог. Ведь Л. Н. Толстой, кроме всего прочего, был и почетным «пушкинским» академиком Императорской академии наук.
Читая роман «Воскресение», он пишет в дневнике: «…Какое чередование гениальных описаний, проникновения в человеческую душу, кощунства и прямо глупых умозаключений». Неудивительно, что Константина Константиновича возмутили многие взгляды Льва Толстого в его новом романе. Иначе просто и быть не могло. Ведь великий князь искренне верил во все постулаты Русской православной церкви. К тому же он был чиновником очень высокого ранга. Простим же ему заблуждения. Тем более что, закончив чтение этого романа, он признает: «…Рядом с невозможными парадоксами, с произвольным толкованием евангельских заповедей, с отрицательным взглядом на установившиеся порядки нашей жизни встречаются чудные высоконравственные мысли».
Практически одновременно с публикацией в России роман Л. Н. Толстого «Воскресение» был издан целиком, по гранкам, которых не коснулась рука цензора, в Лондоне. Сделать это рискнул В. Г. Чертков, руководивший издательством «Свободное слово».
Член Государственного совета от Орловского земства М. А. Стахович, близкий знакомый семьи писателя, по просьбе его жены, Софьи Андреевны, читавший предварительно некоторые публицистические произведения Толстого, знакомил теперь великосветскую столичную публику с романом «Воскресение» в корректуре. И вот какова реакция на это Константина Константиновича: «Вечером слушали… продолжение нового романа Л. Толстого „Воскресение“ (по корректурам) М. А. Стаховича. Удивительные есть страницы!»
Неоднозначные взгляды на творчество Л. Н. Толстого у Константина Константиновича, как и у многих представителей великосветского столичного общества, сложились давно. Уже несколько лет неоднократно заходила речь об эстетических суждениях писателя, многим казавшимся парадоксальными, неприемлемыми. Шокировал же он публику, особенно ряд представителей художественных кругов, своим полемическим трактатом «Что такое искусство». Великий русский художник Илья Ефимович Репин, не соглашаясь с некоторыми утверждениями автора, все же признавал, что «главная постановка вопроса так глубока, неопровержима, что даже весело делается, радость пронимает…»
А вот Константин Константинович многие мысли Л. Толстого о живописи не приемлет. Читает он статью писателя «Что такое искусство» в журнале «Вопросы психологии и философии» и выносит нелицеприятный вердикт: «Поразительное смешение здравых и вздорных понятий». Такого же мнения придерживаются и некоторые другие представители художественной интеллигенции. Об этом свидетельствует одна из дневниковых записей великого князя:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
