«Занятие Велички тронуло их пуще всех наших побоищ, — констатировал Александр Васильевич, — однако не отчаялись, имели надежду на Бохню и тем ободрялись. Не всегда они вывозят соль в натуре, а складывают ее у тамошних обывателей и берут от них за нее деньги, те же после продают ее с барышом… Уже… гиберные и поголовные их не прокормят, им надобно чрезвычайно для сбора их дробиться, чем больше у них людей — тем будет голоднее, причина конца мятежей!»
Казалось бы — все ясно. Употребив незначительные силы, русские уже отрезали конфедератов от важнейшего источника дохода. О чем тут еще говорить?! Однако Суворов счел необходимым меры по охране Велички и Бохни тщательно обосновать. Он пересчитал в Великой Польше всех конфедератов, охарактеризовав их по родам войск. И констатировал: «Денег и Велички у них нет, с Бохней, даст бог здоровья, будет то же». Только совсем мелкие конные отряды могут прокормиться, грабя «сукна из лавок и старую шляхетскую броню» и отбирая «поголовных несколько» (Д I.280).
Если вы не успели вздохнуть с облегчением — то лучше не торопитесь. Суворов в том же июне отправил Веймарну подробные соображения о борьбе с конфедератами, завершавшиеся словами: «А прежде всего у них Бохню и Величку отнять надлежит». Как же так? Ведь генерал-майор соляные промыслы занял и держал под личным присмотром! Очевидно, «невидимое миру» давление на Суворова было чрезвычайно сильным. Иначе он не исписал бы несколько страниц шифровки, хотя длинно писать не любил. На требования Веймарна поручить писать рапорты хоть кому-нибудь из офицеров он отвечал, что «повеления ваши… дешифрировать… времени нет».
Весь смысл соображений Суворова о войне клонился к тому, что миротворческая операция зашла в тупик. «Правда, что возмутителей нам никогда не догнать: ежели они истинно бежать захотят, карабинеры не дотянут за казаками, а за карабинерами пехота не добежит». Только их попытки завести пехоту и действовать в строю дают русским возможность бить конфедератов. Но в полевое сражение «их не скоро выжить можно… а замки им служат убежищем». Отбирать те замки стоит крови, если штурмом; если брешами — то нужно много амуниции; если блокадами — много времени. С помощью артиллерии нетрудно взять Ландскрону и Тынец, но Ченстохов, как монастырь, «расстрелян быть не может». Даже потеряв замки в Польше, конфедераты сохранят базы за австрийской границей. Зато лишением их соляных денег можно «выголодить» их повсеместно (Д I.271).
Перед требованием «отнять» Бохну и Величку Суворов информирует, что королевский генерал Браницкий призывает его преследовать мятежников в горах, но он остается в районе Кракова. Смысл этого заявления делается ясным из следующих двух рапортов Суворова о соляных промыслах, от 22 и 24 июня (Д I.283, 285). В первом сказано, что Броницкий необходим в районе Кракова, т.к. конфедератам до зарезу нужно отбить соль и на эту «приваду» они будут слетаться сами. Во втором подчеркнуто, что Браницкому «нужнее» прибыть в район Кракова, «чем гоняться за Зарембой» и пытаться «истреблять рассеянных великопольских маршалков». «Заремба, — пишет Суворов об одном из конфедератских вождей, — отводил меня отсюда, только Зарембе обманывать меня поздно, я то сказывал. Что делать, когда не слушают, лишь только стыд. Но не те есть тому причины, которые с первого виду нам воображаются, но иные, отпадающие от великодушия, всеконечно о которых подлинно сказать стыдно».
Т.е. военные соображения, заставляющие и Зарембу (со стороны конфедератов), и Браницкого (со стороны короля) «отводить» Суворова от соляных промыслов, скрывают постыдную, непроизносимую тайну. Речь, несомненно, шла о сговоре генералов и чиновников короля с конфедератами о разделе грабительских денег с соляных промыслов. Этот сговор не был бы действенным без участия русских военных и чиновников. На каком уровне, мы можем предполагать.
Суворов построил крепкую оборону вокруг Велички, о которую разбивались набеги мятежников. В Бохне он запретил добывать соль и производить бочки, а все запасы соли вывез в Краков. «По недостатку соляного грабежа все здешние возмутители не получали жалованья более месяца и терпят великую нужду», — докладывал он Веймарну. Положение их становилось безвыходным. «Ибо чем возмутительское число здесь больше, тем больше они будут чувствовать голод и жажду, которыми они страждут, по неполучению понедельно жалованья более месяца, и весьма ропщут… Ибо раз они здесь грабежных соляных денег не имеют, то не имеют денег во всей Польше и гиберными и поголовными (поборами) себя содержать не могут».
«Я подлинно известие имею, — писал Суворов, — что возмутители занятием Велички и отнятием у них Бохны, истинно с отчаяния, хотят все товары и вина, которые в Краков из Венгрии и Австрийской Силезии отправляются на тракте, так долго задерживать, пока… город не заплатит двадцать тысяч червонных контрибуции чистыми деньгами. Однако краковские купцы… тех товаров из-за границы вывозить не хотят, о чем писать буду в австрийскую камеру», — т.е. правительству Австрии.
Силами нескольких рот Суворов поставил конфедератам шах и мат. Но в рапортах он всеми аргументами сопротивляется «ложным пениям», цель которых — заставить его снять оборону промыслов. И в заключение угрожает обратиться прямо «полномочному и чрезвычайному в Польше послу, его высокопревосходительству действительному тайному советнику и разных орденов кавалеру господину фон Салдерну».
Угроза жалобы новому полномочному министру России в Варшаве, через голову Веймарна, говорит о том, что препятствия для экономического удушения мятежа устраивали русское командование (равно и королевское, о чем Суворов уже писал). Из рапорта от 24 июня ясно, что Веймарн требовал передать контроль над промыслами генералу Броницкому, не утверждая назначенную Суворовым охрану соли.
Суворов еще не бунтовал против начальства. Это ему придется сделать позже. Он, оставляя в штабе копии секретных рапортов, убеждал, что майор Рылеев, поставленный им в Бохне и Величке, удержит их — только «чтоб уже никому его оттуда не выводить». «И если майор Рылеев в Величке и Бохне останется непоколебим, то к зиме отвечаю за всех возмутителей, и уже тогда их можно истреблять… и частными командами, и с постов».
«Первое искусство военачальника, — поучал Веймарна Суворов, — есть в том, чтоб у сопротивных отнимать субсистенцию. Нет соляных денег, из чего возмутители будут вербовать чужестранных? И гултяев нечем будет кормить. Прибавлять французов? Но и генеральности в Венгрии (правительству конфедератов за границей. — Авт.) нечего будет есть. Как бы начальники наших прочих и иных войск в операциях невежественны ни были».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
