«С неприятельской стороны, — констатировал Суворов, — урон весьма знатен. В плен взято штаб- и обер-офицеров пятнадцать, лекарь один, подлекарь один, ксенз капелан один, нижних чинов двести семьдесят три человека, артиллерии со всеми снарядами десять медных пушек больших и малых… буздыган вызолоченный 1, да в плен взятых гетманом Огинским отбито легионного корпуса нижних чинов 435 человек. Побито и на месте и вдогонку возмутителей штаб- и обер-офицеров: подполковник Битов, а об иных чинах неизвестно, а нижних чинов от четырех до пяти сот человек.
С нашей стороны из сражавшихся ее императорского величества войск 822 человека — урон весьма малый. А именно: убито нижних чинов 8 человек, государевых лошадей тридцать одна, ранено господ офицеров: ротмистр один, порутчиков два, нижних чинов тридцать пять человек». Одно спасение 435 русских солдат из плена, в который они попали небрежением собственного начальства, проморгавшего бунт, стоило всех потерь. Восстание шляхты в Литве, едва начавшись, было потушено, авантюра Огинского кончилась.
«Потерял он всю свою артиллерию, обозы до последнего колеса, — добавил Суворов в другом донесении Веймарну. — Шифровал азбука малого ключа, за подписью Вашего высокопревосходительства, найдена в отбитых его письмах, которые потом к Вашему высокопревосходительству перешлю» (Д I.325). Русские шифры, как видим, были известны мятежникам.
Бой продолжался с предрассветного часа до 11 утра. Кончив дело, Суворов, «собрав все войско, маршировал к местечку Несвижу 6 миль, куда прибыл пополудни в 9-м часу». Оставшиеся от разгрома гетманские полки направились по домам, сам Огинский бежал за границу с десятью гусарами.
«Помощью Бога, — написал Суворов в Главную армию Кречетникову, — войска ее императорского величества команды моей разбили гетмана Огинского, впятеро сильнее нас… Гетман (талантливый композитор, инженер и писатель, но не полководец. — Авт.) ретировался на чужой лошади в жупане, без сапог, сказывают так! Лучшие люди убиты или взяты в плен… для эскорта пленных нас недоставало. Простительно, если Ваше превосходительство по первому слуху этому сомневаться будете, ибо я сам сомневаюсь. Только правда. Слава Богу! Наш урон очень мал» (Д I.326).
КРАКОВСКИЙ ЗАМОК
«Простите, батюшка! Бедного старика Стакельберга».
После победы под Столовичами в Литве оставалось только брать в плен разбежавшихся бунтовских офицеров, выкапывать зарытые неприятелем пушки да разыскивать подобранную кем-то из нижних чинов и ловко проданную в команду Древица гетманскую булаву (Д I.327–329). Многолетние старания поляков и иноземных эмиссаров «поджечь Литву» оказались напрасными. В Главной армии, тылы которой грозили запылать, а затем и в Петербурге вздохнули с облегчением.
Недоволен был только Веймарн (Д I.330), пытавшийся возбудить дело о неподчинении Суворова приказу. Однако на его место уже ехал в Польшу генерал-майор Бибиков — старый знакомый и единомышленник Александра Васильевича. Имя Суворова стало известным: сам Фридрих Великий рекомендовал полякам его опасаться. Вернувшись в Литву, полководец получил орден Георгия 3-й степени (пожалованный ему еще 19 августа за Ландскрону и Замостье), а 20 декабря был награжден орденом Александра Невского за «совершенное разбитие Литовского гетмана графа Огинского».
Эта победа расстроила французов, успевших вложить в конфедератов изрядные деньги. 7 октября 1771 г. свеженазначенный министр иностранных дел Франции герцог д'Эгильон писал послу в Варшаве Жерару: «Надежды на Огинского и его первые успехи усилили наши ожидания. Но поражение его и еще более упадок духа этого магната разрушили все расчеты, которые можно было основывать на Литве»{25}.
Чуть раньше, в сентябре 1771 г., французский генерал барон де Виоменвиль с большой группой офицеров прибыл в Польшу. Найдя конфедератов «в отчаянном положении», барон понял, что крупные операции с ними планировать невозможно. «Потребен блистательный подвиг для того, чтобы снова поддержать» движение и вдохнуть в его участников мужество{26}. Генерал мыслил верно: именно романтический подвиг способен был вдохновить шляхту на новые безумства.
Между французами и поляками началось соревнование. Уже в конце года четверо шляхтичей осуществили смелый замысел Казимира Пулавского и… похитили из Варшавы польского короля. Но шляхтичи были истинными поляками. В последний момент они перессорились, и один из них помог Станиславу Августу вернуться во дворец. Французы готовили свои козни намного дольше, с учетом как собственных, так и польских традиций. Возглавил их операцию полковник Шуази.
Базируясь в укрепленном Тынце, на Висле, совсем недалеко до Кракова, французы с командой преданных им поляков вознамерились захватить… Краковский замок. В январе 1772 г. с помощью подкупленного трактирщика их агенты тайно делали проходы в крепостной стене, подпиливая решетки сточных труб: канализация в замке была древняя и мощная. Главная роль отводилась женщине: прекрасная панна должны была обольстить коменданта Кракова и заставить его снять в замке наиболее важные посты. Увы, с ноября 1771 г. комендантом был уже не фон Эбшелвиц, а старый больной полковник Штакельберг; на охране же стояли солдаты Суздальского полка{27}.
Сложность задачи только взбодрила героическую панну. В считанные недели Штакельберг омолодился, надел польский костюм и не отставал от своей любовницы, вовсе забросив караульную службу. За ним разленились офицеры и солдаты. Говорили, что полковник не только отменил рунды и дозоры, но даже снял в ключевых местах часовых, которые «мешали его панне почивать». Зная польских женщин, могу сказать, что старого служаку трудно винить. Его даже Суворов простил.
«Ксендзы и бабы голову ему весьма повредили, — деликатно заметил на эту смущающую тему Александр Васильевич. — …Опасаясь, чтоб ксендзов и баб никогда не тревожить, разрядил он ружья, да и по просьбам их снимал часовых, а того часового действительно свел, которой был у скважины, где французы вошли». Уважение к религии, почтение к дамскому полу, — похоже, генерал-майор сразу после разговора с Штакельбергом начал понемногу оправдывать его перед начальством.
Непонятно только, при таком успехе польского заговора зачем французам понадобился канализационный сток. «К ним все ходили, кто хотел, — пишет Суворов Бибикову, — а от утрени, когда каноники ходят в замок, с двух часов по полуночи и ворота замковые отворяемы были» (П 22). Просто галлам не романтичным казалось в них войти…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
