обитающим в здешних местах. В интересном и удивительно подробном описании Михаила особенно поразило место, где рассказывалось о характере оленя, он перечитал несколько раз: «… Добродушным его назвать никак нельзя. Самец эгоистично помышляет исключительно о своей выгоде и этому чувству подчиняет все остальное. Он постоянно грубо и черство обращается с самкою, и в особенности во время течки. Привязанность к теленку обнаруживается только у самки: самцу же это чувство чуждо. Пока молодой олень нуждается в посторонней помощи, он податлив и восприимчив к ласкам, но едва он начинает сознавать свою силу, как забывает об оказанных ему благодеяниях. Других животных он боится или относится к ним равнодушно, а часто даже и неприязненно; с более слабыми существами олень обращается дурно…»
– И это животное называется благородным? – бормотал Михаил. – Что же тогда остается неблагородным?
Ночью он несколько раз поднимался и, сходив куда надо, подолгу лежал с открытыми глазами, медленно засыпая, потом так же медленно и незаметно просыпался, а к обеду встал хмурый и разбитый, с отвращением посмотрел на остатки вчерашней рыбины и засобирался в столовую, решив, что нужно больше двигаться, а не валяться в ожидании Антипова.
Пропуская выруливающий с остановки «икарус», Михаил посторонился и увидел бегущую женщину. Она кричала водителю, просила остановиться и отчаянно частила ногами, пытаясь добежать до кабины. И все-таки не догнала, запнувшись, упала на дорогу. Михаил помог ей поднятья.
– Спасибо.
– Разве так можно? – Он увидел, что она совсем девчонка, и продолжал уже наставительным тоном: – Чуть не расшиблась из-за какого-то автобуса?!
– Уж лучше бы расшиблась! Столько старалась, столько искала это лекарство – и все зря.
– Зачем так расстраиваться?
– Да мама у меня болеет. Земляк обещал отвезти посылку. – Она кивнула на сумку. – А я растяпа…
– На следующем отвезешь.
– Следующий к поезду не успевает. Ну почему я такая! – Она обхватила дерево и снова заплакала.
– Подожди. Стой здесь. Я сейчас. Догоним твой автобус. – Отбежав несколько шагов, он оглянулся и погрозил: – Только смотри не уходи, я скоро…
Михаил долго не размышлял, что делать. На руднике жил Васькин дядька, Анатолий, – хороший мужик, выпивоха и песельник, – мотоцикла он не пожалеет.
Мотоцикл стоял около сарая. Здесь же, в ограде, играл со щенком сын Анатолия, имя которого вылетело у Михаила из головы.
– Где отец?
– А где Васька? – Мальчишка узнал Михаила.
– В городе. А отец где?
– На работе.
– А мать?
– На работе.
Щенок с разбегу ударился в ногу. Михаил поднял его на руки и погладил.
– Мотоцикл нужно, дядя Вася просил.
– Папка заругает…
– А ты скажи, что дяде Васе позарез нужно было.
– Он и Ваську заругает.
– Мы с ним как-нибудь договоримся, скажи ему, что вечером вернусь. Где шлем?
– А меня возьми с собой.
– Некогда, вечером покатаю, а из города наган привезу…
– А что такое шлем?
– Ну каска! – Михаил раздраженно постучал по голове.
– А почему ты ее «шлем» зовешь? – Мальчишка приподнял брезентовый полог коляски. – Вот они. Наган водяной нужен.
Ключа у мальчишки, конечно, не было. Пришлось соединять зажигание напрямую.
Девушка так и стояла около дерева.
– Заждалась?
– Я не ждала. Плакала, как дура.
– Ладно, поехали. Лезь в коляску и держи крепче свои лекарства.
– А успеем?
– Успеем. Никуда не денется твой земляк. Поехали!
Теперь оставалось самое простое – догнать автобус, остановить и пересадить в него девчонку. Через двадцать километров, а может, и раньше, водитель «Икаруса» увидит его спину. Прекрасный мотоцикл. Вот и перекресток, на котором его выкинул Паршин. Выгнать из артели аса и оставить Паршина! Вожжи ему от пожилой клячи, а не баранку держать. В селе на полуторке навоз развозить.
Какой упругий ветер.
Девушка притихла в коляске, до шеи прикрытая брезентовым пологом, она изредка поднимала на него глаза. Михаил чувствовал ее взгляды, и мотоцикл набирал скорость. Мелькал кустарник. Шелестящий асфальт вытягивал под колесами ровную высокую ноту. Нервно подрагивал руль. «Икарус» показался слишком быстро. Еще несколько минут, и все кончится: и скорость, и ветер, и робкие взгляды. Еще тридцать – сорок метров и придется возвращаться в унылый дом Антипова.
В обгоне есть особенная сладость; если встречная машина проносится так быстро, что ничего не успеваешь разобрать, кроме резко налетевшего и оборванного рева, то здесь тягучие, как мед, мгновения: с одной стороны – почти неподвижный борт соперника, с другой размытые контуры придорожных деревьев. Метр, два, три… тридцать, и пока неизвестно – кто кого.
Михаил скосил глаза на пассажирку. Она, приподнявшись на локтях и развернувшись к автобусу, показывала водителю язык, розовый и длинный. Впереди оставалось две остановки, на которых делать пересадку намного сподручнее. Когда подъезжали к первой, Михаил решил прокатиться до следующей. А там и до города оставалось всего ничего.
– Куда в городе? – крикнул он.
– На Красноармейскую.
– Подождать?
– А можно?
– Со мной все можно. Землячок-то, может, и жених заодно?
– Что вы, он старый уже.
– Тогда я здесь подожду.
– Я быстренько.
Она вышла с земляком. «За такого старика еще не одна молодая обеими руками ухватится», – беззлобно отметил Михаил, но тут же невольно сравнил земляка с собой, получалось, что и он старик в ее глазах.
– Спасибо, – сказал земляк и протянул руку. – Очень большое спасибо.
– Не за что, – от чистого сердца засмущался Михаил. – Сам с удовольствием проветрился.
– Может, зайдете, поужинаете с нами?
– Нет, нет, спасибо.
– Вам спасибо. Ну, не смею задерживать.
На окраине города Михаил увидел продовольственный магазин и остановился – нужно было подумать о расчете с Васькиным дядькой. Девушка вопросительно посмотрела на бутылки, и ему стало неудобно, словно первый раз в жизни держал в руках эту пакость.
– За машину отблагодарить, – объяснил он, стараясь побыстрее засунуть водку в коляску.
– А он что, не ваш? – спросила она восторженным голосом. – Вы его угнали?
– Можно считать, что так. Правда, у знакомого, но без разрешения.
– Здорово! Теперь я причастна к детективной истории с угоном мотоцикла.
Михаил вспомнил, как она падала на асфальт, ее рыдания, грязное, ободранное колено, и довольно улыбнулся.
– Как тебя зовут?
– Надя. А вас?
– Миша. Поехали?
– Поехали!!!
Знакомство продолжалось на скорости. Она задавала вопросы, но ветер подхватывал ее слова и растаскивал на отдельные звуки, которые Михаил никак не мог соединить между собой и просил повторить. Надя кричала, а он снова ничего не понимал и отвечал наугад, как при игре в испорченный телефон, отчего она смеялась, а ветер дробил смех на мелкие звенящие осколки и разбрасывал их по придорожным лиственницам. Звенел воздух. Синело небо. И солнце тонуло в ярко раскрашенных сентябрьских сопках.
Смеющаяся Надя легко выпрыгнула из неудобной коляски. Михаил оставался на мотоцикле. Оба молчали. Ровно работал
