все прочие не могли себе лишний счет оплатить да на шляпу б не хватало, а руки у меня при этом так устают, что висят ветками сломанными с дерева. Не желаю я все время жаловаться, но ёксель всемогущий, сколько б я ни любил этот мир да сколько б каждый день ни оттягивался, да и Жив, я думаю, мир этот любит да невинные радости свои каждый день от него получает, да и ты мир любишь и поутру тебе прекрасно, оно все ж не одно и то ж, когда капусты нет и в доме черно от денежных долгов. Как будто в чулане сидишь себе, будь оно клято, а не в доме.
– Ну, ты сегодня просто устал, – грит Шила да в ухо ево поцеловала и как глянет на нево искоса пырлестно так, да и пошла кофий на печке варить. Я так смекаю, Шила Дылду любила, кабутто рабыня евойная была. Ему и не надоть было делать ничё, тока сидеть, а Шила ево прекрасно и так любила да глядела на нево, и ни разу в доме мимо нево не проходила, чтоб не тронуть ево да иногда ему подмигвала.
В общем, по самокрайности то мрачный вечер был, какой тока и видать можно, но тута кой-чё еще произошло.
К дверям высокий дядька такой подходит, одет хорошо да улыбает, и давай улюлюкать:
– Дылда, старый ты головастик, – и все тута как давай хохотать, да и забыли все свои хлопоты на покамест. – Знаешь, зачем я тут, чувак? – грит дядька, звали ево Чарли, и Дылда тута весь такой зажегся и грит:
– Ты в смысле?
– Да, все верняк, работа – и не просто работа, а у меня и рог тебе есть.
– Рог? Рог? Все царство за рог! Пошли давай! – И все мы как вниз покатились на улицу. Тама в машине еще какой-то дядька сидел, где рог лежал, и Дылда вытащил рог этот из фухляра и подудел на нем чутка, прямо на тротываре, и так ему тута шикарно стало. – Где дуем? – спрашивает, и Чарли тута ему сказал, что в клубе «Розовый котяра». – А мне костюм надевать? – Чарли тута грит ему, что ну еще б, птушто начальство главное в «Розовом котяре» просто весь дюже такой пердирчивый насчет таково и Дылде не заплатит никаких пяти долларов, коли тот ему не понравится. – Ну, в пляс тогда! Погнали за пятеркой, детка Шила, – грит Дылда, да весь как поскакал наверх скорей наряжаться. Шила за ним скок и надела ладное платье, да и меня чутка намарафетила, и от все мы такие давай двигать в клуб «Розовый котяра», не прошло и пяти минут, как Дылда весь такой мрачный сидел да грустный. Деда, жись несчастна, а потом счастлива, и так оно все, покуда не помрешь, и не знашь, чё оно все так, и спрасить неково, тока Бога, а Он ничё тебе не отвечат, правда же ж? Деда, Дылда с Шилой такие шикарные в тот вечер были, что я прям точно знал тада – Бог за них, и сказал Ему спасибо. Я же правый, деда, коли молюсь, када мне благодарно и радо, как тогда? В общем, так от все я и сделал.
Дядька машину свою как погнал, и все такие радые тама были, а тута дожжь пошел, тока никто на это ноль внимания, и в клуб мы доехали шибко рано, и сидели тама запаркованные с минутку, пока Дылда с дядьками курили себе да болтали. Мы все еще были в Гарлеме, уличках в трицати дальше по дороге, а все равно тама вокруг все кабутто тама ж, где мы и живем. Дожжь на улицу падал да так пригоже с ним красные да зеленые огоньки были, совсем как в Арабских Сказках, и радуги выходили. Шикарная дожжавая ночь была для Дылды, чтоб в том клубе начать работать, а для нас с Шилой – слушать ево. В общем, шибко повеселились мы тада в той машине. Дылда опять рог вытащил и как давай им БАУП, чтоб саму нижню ноту попробывать, а потом вверх да вниз пальцами побегал по средним нотам и закончил все малехо высоким таким БИИП, и все как давай хохотать.
– Ай, пальцы, – грит Дылда. Те два парняги шикарные парняги были, Чарли и еще один дядька, птушта уж как они Дылдой восхищались да глядели на нево.
– От тока во чё, Дылда, – грит тута Чарли, – Этот костюм твой, он чутка битый. – Костюм у Дылды был само-единственный, да и тот старый синий спинжак с белопузой такой подкладкой, что подмышами торчит, а штаны драные, у нево времени не было зашить. Чарли и грит: – Я знаю, костюм у тебя только один, но вот это заведенье, «Розовый котяра», – оно вродь как должно быть коктейль-салон, знаешь, обыкновенные старые салуны уж никому больше не надобны.
– Ну, – Дылда смеется, без разницы ему, – пошли музычки поиграем немного.
И все мы зашли в «Розового котяру», костюм-некостюм, вовремя или пораньше, или еще как, знашь. В общем, оказалось – рано. Начальства тама еще не было. Истраду не осветили. Публика пила возле бара и играла на большом музыкальном ахтомате да тихонько толковала.
Дылда подбежал к истраде и щелкнул светом.
– Давай, Чарли, пианино заведем. – Чарли признал, что рановато, и остался было робко отвисать, да тока Дылда таково позволить не мог и все равно ево туда вытащил. Чарли сказал, что другие пацаны из банды еще не подъехали, но Дылде все это было без разницы. Другой дядька, что с нами приехал, он барабанщик был и ничё не грил, а просто сел у Дылды за спиной и давай в барабан стучать да жувачку свою жувать. Ну а Чарли, как это увидал, так тута ж решил тож сесть за пианино и тоже музычки поиграть.
Шила мне купила кока-колы и сесть заставила в уголочке самому по себе, чтоб глядеть. А сама перед Дылдой встала, пока он свой первый номер играл, и с места не двигалась, покуда до конца он не доиграл, и все первую песню он эдак играл ей. Дул в рог и шевелил пальцами своими сердешными, и грю тебе, деда, красивше глубонизких звуков и выдуть бы не смог из рога, кабутто большой карабель из Города Нью-Йорка слышишь, какой по реке ночью плывет, или как поезд, тока у нево он поет вверх да вниз эдак мелодийно. У нево звук весь дрожал и печаловался, а дул он до тово сильно, что шея у нево вся тряслась, а на лбу вена выперла, покуда песню свою тянул он перед пианино, а
