Маги, быстро проговорил Годри.
И короли. Он посмотрел на висящий в пустоте солнечный шар. Там была жизнь. Но там же была смерть. Их объединял всепоглощающий огонь. Солнцерожденный не понимал этого. Он пытался прогнать темноту прочь, называл ее смертью и вражеской силой. Так оно, конечно, и было. Но кроме смерти темнота таит в себе сон. И отдых. И всепримиряющее забвение. В этом мире нет ничего абсолютного. Асаниан был его тюрьмой и в то же самое время он управлял им. Вернее, учился управлять, и сквозь толщу его ненависти стали пробиваться ростки любви. Он внезапно обернулся. Комната после яркого солнца показалась ему темной. Годри терпеливо ждал.
Там что-то есть, сказал он. Идем. Годри бесшумно, как тень, последовал за своим господином. Среди комнат, которые Эсториан закрепил за собой, была одна, забранная решеткой, запертая по его повелению на крепкий замок; туда он еще не заглядывал. Он просунул руку сквозь прутья и провел ладонью по инкрустированной золотом поверхности. Сценка, изображенная на дереве, была довольно забавной: караван, шагающий через пустыню, сбился в кучу при виде выскочившего из-за холма льва. В груди его защемило. Ключ от замка находился у дворецкого, но в нем не было надобности. Знак Солнца, горевший на правой руке Эсториана, отмыкал любые замки и запоры. Об этой его способности мало кто знал, и посвященные молчали. Вспышка света была мгновенной, замок без стука упал на каменный пол и разлетелся на мелкие кусочки. Эсториан перевел дух, стараясь унять дрожь в груди.
Это было необходимо, сказал он в пространство кому-то, возможно, богу. Дверь распахнулась от легкого толчка благодаря хорошо смазанным петлям. Воздух внутри помещения был чистый, без примеси посторонних запахов или затхлости. Смерть недолго находилась здесь; тело Ганимана, забальзамированное и приведенное в должный вид, после прощальной церемонии было переправлено на восток, где заняло место в усыпальнице королей в толще серебристой скалы, увенчанной башнями Черного Замка. Пол там, где он упал, был чист, кровать могильным холмом возвышалась рядом, ничто не говорило о муках, которые он принял перед тем, как его забрала смерть. Агония Ганимана была долгой. Эсториан не помнил этого, хотя находился тогда при нем. Он стоял возле корчившегося в судорогах отца, но ничего не видел, не двигался и не отвечал на вопросы. Очевидцы впоследствии рассказали ему, что глаза его не отрывались от лица Ганимана. Он не помнил этого, потому что его дух в тот жуткий час находился далеко, в погоне за магом-убийцей. Он не видел, во что отрава и колдовство превратили его сильного, веселого отца, как отвратительно ссохлось его тело, он не слышал, как увял его звучный голос. Жалкое, скулящее, безумное существо корчилось там, где только что находился полный жизни и радужных надежд человек, но Эсториан был слеп, глух и нем. Впоследствии он благодарил за это судьбу. Вспоминая отца, он видел его таким, каким он был в жизни, высоким, могучим и самым лучшим на свете, ибо так и только так он думал о нем в детстве. Ибо так и только так он думает о нем и сейчас.
За ночь до смерти он послал целый полк гвардейцев в покои императрицы, чтобы они выкрали оттуда матушку и доставили сюда. Эта идея пришла ему в голову ближе к рассвету. Всемогущее небо, какой поднялся шум! Люди подумали, что женский дворец атакован мятежниками. Евнухи причитали, служанки вопили. Это было великолепно! Годри рассматривал мраморный бюст, стоявший в небольшой нише.
Это он? Эсториан даже не оглянулся.
Да. Только они приукрасили его. Он был симпатичнее в жизни. И носил бороду.
Вы только взгляните на него, продолжал бормотать Годри. Какое лицо! Какая усмешка! Сразу ясно, что такой человек не мог быть увальнем или тютей...
В отличие от меня, холодно бросил Эсториан. Годри пристально, через плечо посмотрел на своего господина.
Разве я сказал это? Он вновь повернулся к бюсту. Вы меня извините, милорд, но тогда ваш носик был еще сопливым. Поглядите в эти глаза. В них нет неуверенности. Только неукротимая воля и мощь.
Это бог сквозь него смотрит так я тогда говорил. Эсториан стоял возле кровати. Он с некоторым изумлением прислушивался к себе. Он не ощущал сейчас ничего, словно все чувства в нем умерли, словно они перегорели в темном огне бессонных ночей и бесконечных кошмаров. Годри между тем перешел к картине, где были изображены два молодых человека в одеждах королевских домов обеих империи.
Хирел и Саревадин, сказал он. Совсем юные, просто дети.
Ему не было и шестнадцати лет, когда у них появился сын. В голосе Эсториана слышалось безразличие.
Ну-ну, пробормотал Годри, немного поразмыслив. Желтоголовые не живут долго. Эсториан молчал. Годри словно не замечал его состояния.
Леди чудо как хороша, продолжал он. Лицо янонки, волосы, словно ворох соломы. Похоже на то, что ваш родитель пошел в нее. Возможно, ей следовало оставаться мужчиной.
Там нет признаков японской крови, поморщился Эсториан. Все это наследство Гилена. И крючковатый нос, и костлявое тело.
И то, и другое не будет заметно, если получше питаться, философски заметил Годри. Он обошел вокруг Эсториана. Черные глаза угрюмо сияли на его татуированном лице
Вам плохо? внезапно спросил он.
Нет, сказал Эсториан, может быть, слишком поспешно. Совсем нет. Он сидел на троне, когда я вошел. Потом метался вокруг дворца... Годри задрожал, но сумел быстро взять себя в руки.
Вы излечились, напомнил он.
Наверно, устало ответил Эсториан. Если это можно назвать так.
Хорошо, что вы нашли в себе силы прийти сюда. Даже если сейчас вас колотит. Лихорадка пройдет. Она подсушит старые раны.
Может быть, сказал Эсториан. Может быть. Однако лихорадка не проходила. Он навестил мать, и она пыталась его успокоить, но ее тоже мучили воспоминания, связанные со скорбной датой. Он заглянул в женские покои, и его гарем собрался вокруг него, стараясь развеселить своего господина. Некоторые девушки умели играть на лютне, остальные недурно пели. Никто из них не навязывался ему, не пытался заманить во внутренние покои. Галии среди них не было. Она устала и легла пораньше в постель, так объяснила Зиана. Но если милорд желает...
Нет, сказал он. Он сидел и слушал мелодичное пение. Потом отослал всех спать. Зиана уходила последней и медлила перед уходом. Он не остановил ее. Но вовсе не потому, что не хотел ее видеть. Красота этой девушки, добрый нрав и мягкость манер импонировали ему, и в этот вечер ее общество, возможно, стало бы для него целительным. Но... что, если она понесет от него ребенка? Может ли он представить ее в роли императрицы? Он брел к своим покоям, и настроение его было столь же черным, как и нависавшие над ним небеса. Ни звезд, ни лун. Их закрывали густые тучи, и порывистый ветер нес в себе заряды дождя. Стража переминалась с ноги на ногу. Одни варьянцы без оленейцев. Те, qjnpee всего, скрывались в тени. А может быть, их вообще не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
