— А может быть, вам следует встретиться с мирзой Бабуром?
— Мирза Бабур здесь в гостях… Да и примет ли он меня? Между нами… кое-что было.
До Тахира доходили какие-то слухи о дяде и Ханзоде-бегим.
— А если я, дядя мулла, как-нибудь наедине попытаюсь напомнить ему о вас? Он ведь благоволит зодчим.
— Ладно, об этом посоветуемся позже… Ох, племянник ты мой дорогой! С тех пор как услышал о приезде мирзы Бабура в Герат, все думал: нет ли среди его воинов и тебя? На улицах в каждого бабуровского нукера всматривался… Так пойдем же ко мне! Тебе нужны эти врачующие листья? Они найдутся у меня дома. В нашем саду лисониттайр растет.
— В саду?.. Вы один или женились, дядя мулла?
— Женился, племянник. По совету великого Навои. У него был садовник, достойный человек, а у садовника была дочь…
— Поздравляю!.. И дети есть?
— Да, сын и дочь.
— Э, совсем здорово! В таком случае я должен прийти в ваш дом с подарком!
— То, что я свиделся с тобой, лучше всякого подарка, Тахирджан! Ну, пойдем ко мне!
Тахир взглянул на небо. Солнце уже склонялось.
— Дядя мулла, вы близко живете?
— Нет, далековато. В махалле Назаргох, на окраине города. А что?
— Жалко… Я вскоре должен быть на службе. Мирза Бабур так приказал.
— И впрямь жаль… Тогда… Посидим тут немножко. Хоть нагляжусь я на тебя!.. Как ты сам, племянник?.. Женился?
Они сели на каменную скамейку близко от воды. Тахир рассказал, как нашел Робию, а закончил рассказ так:
— Уже в Кабуле посчастливилось нам с Робией — сын родился. Назвали Сафарбек[140]. Все время в дороге мы были, все время в дороге…
— Слава аллаху!.. Я, Тахирджан, совсем было отчаялся. Думал, и тебя мне больше не увидеть. А повернулось иначе. Была бы голова цела, оказывается. И невзгоды пройдут, и у тебя вот печали прошли… А какова судьба андижанцев?
— Об этом лучше не спрашивайте, дядя мулла! Сколько народу погубил Шейбани-хан… Коль приснится, так начинаю бредить по ночам, реки кровавые вижу, хоть закрыты глаза…
— Как вам-то удалось вырваться из этого ада?
Как? В самом деле — как они спаслись от Шейбани-хана?
Шли днем и ночью. Люди умаялись. Голодно было. Коней, верблюдов резали и ели. Сам Бабур, отдав коня матери, шел пешком. Горы кругом, крутые тропы. Чарыки худые. Никакого пристанища, чтоб крыша была над головой.
Какие-то мелкие служилые людишки грубят Бабуру, говорят: «Нечего тут засиживаться, отправляйтесь дальше, переваливайте скорей через Гиссар[141]». Бывало, Тахир обнажал против них меч, но Бабур каждый раз урезонивал. Говорил: «Надо быть посдержанней. Они правы — кто мы им?.. И давайте поторопимся, нам следует как можно скорей переправиться через Амударью». Тахир потом понял, как был прав повелитель. Только успели они перейти Амударью, узнали, что Шейбани-хан напал на Гиссар. Правитель Гиссара Хисров был трус, он не решился воевать с ханом, сбежал от собственного войска. Большинство его беков через тайного человека передали Бабуру: «Придите, мы отдаем вам Гиссар!» Но мирза Бабур отказался: чем они докажут ему свою верность? Он передал им: «Бели вы истинно на моей стороне, если я вам нужен, приезжайте сюда».
Шейбани захватил Гиссар, тридцатитысячное войско Хисрова распалось. Обычно при подобном разброде, вызванном военным поражением, беки, достаточно знатные и сильные, чтобы сохранить гордость и нукеров, но недостаточно знатные и сильные, чтобы основать собственную династию, принимаются за поиски сильного властелина со знатным именем. Взоры гиссарских беков отчасти по сей обычной причине, отчасти из-за усердия Касымбека, оставшегося преданным Бабуру, обратились в сторону этого отважного повелителя. Беки и нукеры стали стекаться к Амударье, присоединяться к Бабуру. Раньше всех € четырьмя сотнями воинов явился Боки-бек Чагонияни. Бабур принял его с почестями большими, чем тот ожидал, сделал первым визирем своим, не менее того.
С Бабуром переправилось через Амударью всего двести сорок воинов. Через месяц их у него стало около четырех тысяч…
Слушая Тахира, мулла Фазлиддин думал о том, как изменился его племянник в последние годы. Тахир прежде не говорил так красноречиво. Среди знатных, не иначе, научился он употреблять сложные обороты речи.
— И вот мы прибыли в Кабул, — продолжал Тахир, — Правителем там был некий Муким-бек из племени тюркских аргинов. Он не имел, оказывается, претензий на престол, или проще говоря, не имел сил сражаться с нами. Наш повелитель так повел с ним переговоры, что в конце концов Муким-бек отдал Кабул без боя. Через некоторое время пришло послание от Хусейна Байкары. Гератский повелитель признал мирзу Бабура правителем Кабула и просил его вместе с войском прибыть к берегам Мургаба[142], чтобы вместе выступить против Шейбани-хана. Мы давно хотели такого союза, потому и ехали верхом сорок дней и сорок ночей, мчались, подобно ветру, из эдакой дали, а Хусейна Байкары… увы, не застали в живых… Вот ведь как не повезло! — вдруг по-прежнему просто добавил Тахир и почему-то улыбнулся.
— Но то хорошо, что вы прибыли в Герат торжественно, как подобает сильным правителям. Иначе спесивые сыновья Хусейна Байкары — да возьмет всемилостивый аллах его душу к себе — отнеслись бы к мирзе Бабуру с пренебрежением.
— Да, дядя мулла, что и говорить, нынче мы тут в большом почете… Всюду нас сопровождает градоначальник: вдоволь, вдоволь полюбовались мы достопримечательностями Герата. А вечерами в домах высокой знати приемы да угощения. Сегодня мирзу Бабура принимает в Белом дворце сам мирза Музаффар… Ой, дядя мулла, — Тахир взглянул на небо, — смотри-ка, где уже солнце. Мне нельзя опаздывать! Можно ли посетить вас завтра? Как вас найти?
Пока они дошли до нукера, который присматривал за конем Тахира, мулла Фазлиддин подробно объяснил, как найти его дом. Тахир принял поводья у нукера. Неожиданно спросил:
— Дядя мулла, а где ваш конь?
— Я хожу пешком… Привык…
Тахиру стало стыдно: дядя обеднел, а он, племянник, только сейчас это почувствовал. Решительно протянул мулле Фазлиддину серебряную уздечку:
— Тогда этот конь — ваш.
— А как же ты сам?
— У меня в конюшне еще два стоят. Садитесь!
Вынул из-за пояса плетку с посеребренной рукоятью, тоже вручил дяде:
— Это — жеребенок от того коня, дядя… помните? На которого вы посадили меня в Оше. И одели с головы до ног, помните?
— Э, была бы голова цела, а тюбетейка найдется, племянник. Стоит ли напоминать о том, что прошло?
«Завтра приду к нему и порадую подарками всю семью. Разодену с головы до пят и женушку его, и детей!» — подумал Тахир.
Молоденький нукер, сидевший на втором коне, так и не понял, что за встреча произошла, смотрел на дядю и племянника, удивленно раскрыв рот.
Мулла Фазлиддин, простившись («до завтра, до завтра, по воле аллаха»), тронул коня. Тахир, поглядев ему вслед, тихо сказал нукеру:
— Ты сообразительный или нет?.. Нукер в седле, а бек на земле?
Молодой нукер, поняв, что зазевался до неприличия, мигом соскочил с коня.
Фазлиддин обернулся и увидел Тахира на коне, полным гордости и степенности («беком стал, настоящим беком»). Нукер семенил пешком, понурив голову. «Лишь бы Тахир не стал похожим на них, на тщеславных беков», — беспокойно подумалось зодчему-переплётчику.
2…Вот уже семнадцатый день Бабур проводит в величавой Унсии — там, где жил Навои. Высокие ворота, голубые купола, сияющая на солнце многоцветная изразцовая мозаика напоминают самаркандское медресе Улугбека, но четыре минарета по четырем углам здесь повыше, да и само строение было завершено лет пятнадцать назад, а выглядит новым.
Немало внутренних помещений Унсии занимает личная библиотека Навои.
Долгие часы проводит там Бабур, рассматривая книги. На иных страницах видит пометки, сделанные рукой великого поэта; снова и снова вспоминает письмо Мир Алишера, полученное некогда в Самарканде: ах, сколько воды и… крови людской утекло с тех пор!
У двери в библиотеку на полу установлены большие часы — вроде узкого красивого шкафа. Через определенные промежутки времени маленький деревянный мальчик на верхней плоскости шкафа приходит в движение и золотым молоточком выбивает из тарелки мелодичный звон. Часы сделаны по заказу — и по идее — Мир Алишера, их форма в Герате вошла в моду, часы, выбивающие звон, так и назвали «часы Алишера».
…Бабур прикрыл дверь библиотеки, взглянул который уже раз на часы со звоном. Опять ему подумалось: «Вот что есть чудо — человек умер, а изобретение его, мысль его живы. Вторая жизнь возможна — разве не о ней говорит звон этих часов?»
Всюду — и во внутренних покоях, и во дворце — витал дух создателя Унсии. Бабур осторожно открывал двери, которых касались руки Навои, он старался шагать как можно тише в коротких коридорах и по лестницам, чувствуя, что ступает по невидимым следам недавно жившего человека.
