— Кажется, я понял вас, мавляна, — задумчиво произнес Бабур после некоторого молчания, — Там, где завистливая бездарь лишена возможности губить таланты, а щедрые душой открывают им пути, — там-то и можно достичь вершин совершенства, правда?
Бабур точно и ясно выразил сокровенные стремления души Хондамира; историк почувствовал, что в этом венценосце-андижанце обрел единомышленника, и обрадованно сказал:
— Я покорен вами, повелитель мой! Великие люди были Мир Алишер несравненный и Султан Сохибкирон, и при них солнце Герата стояло в самом зените! Но, увы, — достигнув своей высшей точки, солнце начинает скатываться долу. Сердце мое содрогается от страшного предчувствия: Герат низвергается в пропасть… Что нам делать? Как избежать надвигающейся тьмы?
Хондамир предвидел, что истребительные войны из Мавераннахра выплеснутся — вместе с войском Шейбани-хана — в Хорасан, они приближаются к Герату. Не лучше ли других ответит на мучительные вопросы Бабур?
— Ваши опасения не напрасны, мавляна, — Бабур согласно покачал головой. — Покой Герата напоминает и мне временную тишину, она устанавливается перед страшным ураганом. Ташкент, когда я пришел туда в последний раз, был очень похож на сегодняшний Герат. Через тысячи напастей, вырвавшись, можно сказать из преисподней, достиг я Ташкента. Когда же сказал своему покойному дяде Махмуд-хану: «Чтобы эти напасти не обрушились и на вашу голову, нам надо действовать сообща», — он посмеялся надо мной язвительно и опрометчиво, ведь был он из числа серых, бесталанных людей. И завистлив был предостаточно. Вам известно, как растоптал Махмуд-хана Шейбани.
— Неужели такое повторится и в Герате, мой повелитель?
Бабур не ответил — все смотрел и смотрел в даль, мутную от висящей в воздухе пыли, туда, где к северо-западу от Герата простирались пески пустыни Соки Солман.
Хондамир знал, что задача Бабура в Герате — сплотить всех оставшихся от Тимурова корня, создать прочный их союз против Шейбани-хана. Об этом уже дней двадцать идут во дворце беседы. Втайне, конечно.
Хондамир хотел быть тактичным:
— Мой повелитель, я не смею посягать на тайны государств, на то, чтобы знать, о чем советуются друг с другом властители. Только ведь опасности общие…
— Мавляна, здесь мы одни, — перебил историка Бабур. — У меня нет тайн от вас. — Помолчал и резко сказал: — Вы знаете, на гератском троне сейчас сидят одновременно двое — два брата.
— Да, знаю. По закону трон принадлежит Бадиуз-заману, но сторонники Хадичи-бегим провозгласили Музаффара-мирзу вторым властелином. Редко видим в истории подобное!
Чувствовалось, что Хондамир недоволен таким ходом событий. Бабур более сдержанно продолжил:
— Так вот… Каждый из двух ваших шахов бесподобен в гостеприимстве, в искусстве вести любезные беседы, устраивать роскошные пиры. Но к битвам, к сражениям, душа у них не лежит! Сужу о том по опыту. Когда мы встретились с ними у Мургаба, произошло нечто странное… Пришло известие, что отряд Шейбани вторгся в долину Чечекту, — это ведь уже ваш Хорасан. Сам хан с главным войском находился за Амударьей. Нам до Чечекту было ближе, чем хану. Я сказал, что если в Чечекту пятьсот — шестьсот вражеских воинов, то нечего медлить, давайте быстро двинемся туда и накроем захватчиков — и тогда другим отрядам хана-разбойника неповадно будет забегать в Хорасан. Но… Бадиуззаман-мирза пожелал, чтобы в Чечекту отправился младший брат, Музаффар-мирза. Вам известно, что у каждого из них свои визири, свои слуги, свое войско, свои полководцы. А Музаффар-мирза никогда не воевал, оробел, не посмел двинуться в Чечекту, заявил: «Пусть отправляется наш старший брат, мы будем защищать другие границы». А Бадиуззаман-мирза? Как мне кажется, он рассудил так: «Если я пойду, то могу ведь и погибнуть в бою, тогда брат один займет престол!» — и тоже не захотел отправиться в Чечекту. Их долгих препирательств я не выдержал, сказал: «Если позволите, высокородные, я со своими джигитами пойду прогоню врагов». Братья переглянулись и, видимо, постыдились людского суда. «Вы гость, — сказали они. — Лучше поедем вместе в Герат». Гостеприимством меня одарили, а Чечекту остался в руках Шейбани. Не странно ли сие, мавляна?
Хондамир тяжело вздохнул:
— Судьба отворачивает свой лик от Герата, повелитель… Какие тучи сгущаются над нами, лучше всех знаете вы. Так полагает и мавляна Бехзад. Все достойные люди Герата, те, кто болеет душой за город, глядят с надеждой на вас. Может быть, вам удастся убедить наших правителей, насколько велика опасность, и тогда удастся объединенными силами предотвратить беду.
— Не знаю, мавляна, не знаю. — Теперь Бабур глядел в пол. — Вскоре я снова должен встретиться с обоими вашими венценосцами.
— Да сопутствует вам успех, мой повелитель!
— Благодарю… Но не знаю, не знаю…
Спускаясь с минарета, Бабур бросил неприязненный взгляд на вознесенную над холмом огромную внутреннюю цитадель гератских венценосцев.
3Должно быть, оттого, что осень выдалась теплая, венценосцы и знать, близкая к ним, проводили время в загородных садах.
В Белом саду — так называли беломраморный дворец в северо-западной части города, знаменитый со времен Сохибкирона Шахруха дворец Боги Софид, — Музаффар-мирза устроил роскошное пиршество в честь Бабура. Искуснейшие повара Герата колдовали над шашлыками из нежного сайгачьего мяса; вкуснейшие блюда с неотразимым ароматом тмина и других приправ одно за другим подавались на верхний ярус дворца, расписанный золотыми узорами особенно красочно. Близ входа сидящие музыканты тихо наигрывали мелодии, от коих сладко млеет душа; и знаменитые певцы Герата, не повышая голоса, тянули что-то проникновенное, приятно-грустное.
Пир был в разгаре. К Бабуру подошел кравчий и, опустившись перед ним на колено, налил из кувшина в золотой бокал вино майноб, сильное и пряное, набиравшее силу и пряность двадцать лет. Бабур еще никогда не пил вина. Но сейчас — от несен ли и мелодий, от общего ли настроения своего печально-подавленного — ему вдруг захотелось опорожнить протягиваемый кравчим бокал; Бабур привычно взглянул на Касымбека, сидевшего рядом.
Касымбек Кавчин, с разрешения Бабура ушедший в Гиссар, в прошлом году вместе со своими нукерами вернулся к нему на службу; в Кабуле он снова стал ближайшим бабуровским советником. Касымбек сам был человеком богобоязненным, ни разу не испил вина и старался не допускать к горячительным напиткам Бабура.
— Мой повелитель, — зашептал Касымбек, — на пиру у Бадиуззамана-мирзы вам тоже предложили майноб, но вы не выпили, помните? Если выпьете сейчас, то старший брат, о том прознав, может обидеться.
Слова эти заставили Бабура снова погрузиться в сложные, запутанные дела, связанные с братьями-гератцами. Подавив желание попробовать майноб и взглянув на Музаффара, Бабур сказал:
— Высокорожденный мой мирза, прошу извинить меня. Я в жизни не пил вина!
Бабур боится выпить майноб? Музаффар-мирза расхохотался неприлично громко и пьяно-развязно.
— Мой дорогой гость, неужто в Андижане и Самарканде не ведают восторгов, даруемых вином? Чему же вы там радуетесь?
— О мой мирза, эдакой радости более чем достаточно и в Самарканде, и в Андижане. Но вашему покорному слуге хватало других забот и… восторгов… Те же мои извинения принял и ваш брат Бадиуззаман-мирза, его не удивило, что я чту шариат…
При упоминании имени Бадиуззамана Музаффар стал серьезней… Он тоже в конце концов чтит шариат! Не хочет этот андижанец пить, ну, так глупец, а уговаривать его не будем, — и по знаку мирзы кравчий ловко передал бокал, предназначенный для Бабура, Зуннунбеку Аргуну, визирю Бадиуззамана-мирзы, приглашенного сюда, чтобы люди не думали, будто младший брат что-то злоумышляет против старшего!
Веселье набирало силу. Все чаще выходили на середину зала и начинали танцевать опьяненные беки. От хохота, вызываемого знаменитыми аскиябозами[147] Мир Сарбарахной и Бурхан Гунгом, казалось, богатая лепка вот-вот рухнет с потолка.
Не так много времени прошло после смерти Хусейна Байкары, а лучше сказать — совсем немного, и вот его сыновья предаются такому бездумному веселью. А Шейбани — уже на границах Хорасана.
Касымбек, стремясь подавить свою злость, чтоб она не выплеснулась, не была распознана глупцами весельчаками, шепнул Бабуру:
— С этим подпившим молодым шахом вы уже не поговорите, повелитель. Да и не волен он, всем Хадича-бегим распоряжается. Пойдемте, встретимся с его матерью.
— Неуважительно уйти до окончания угощенья, разве нет?
— Ваш покорный слуга обо всем договорился, бегим с нетерпеньем ждет вас…
Когда состязание аскиябозов кончилось и смех поутих, Бабур попросил разрешения у Музаффара-мирзы посетить бегим.
