С этими словами он остановил на либертине свой лихорадочно блуждающий взгляд и, схватив его за плечи, порывистым движением прижал к груди.
- Разумеется, мой божественный император, я знаю это счастливое известие и благодарю фортуну, заботящуюся о своем достойном избраннике. Подвиги Геркулеса мне кажутся смехотворными по сравнению с твоими! Твой верный раб поздравляет своего прославленного хозяина и заверяет его в своей неизменной готовности служить ему!
- Спасибо, спасибо, мой дорогой Калисто! Я люблю тебя, я знаю твою преданность. Сомневаться в твоих чувствах ко мне - все равно, что сомневаться в любви моей несравненной Цезонии!
И, повернувшись к супруге, на которой были легкие, но изысканно роскошные доспехи и изящный шлем, он раскрыл объятия и бросился к ней. Страстно поцеловав ее прямо на глазах у придворных и легионеров, он возбужденно проговорил:
- Я буквально заворожен твоей красотой, моя очаровательная Цезония. Ты вызываешь во мне столько чувств, что я готов потерять голову от любви к тебе.
И, в ответ на загадочную улыбку на устах Цезонии, добавил:
- О, как ты восхитительна, моя Цезония! Ты мне нравишься в этом мужском наряде! Я хочу, чтобы ты в таком виде предстала перед всем войском.
Затем он резким движением освободился от рук торжествующей Милонии и, радостно ухмыляясь, произнес:
- Как я хочу вспороть тебе живот и вытащить внутренности, чтобы найти секрет твоих чар, которыми ты удерживаешь меня!
- О! Эти чары в бесконечной преданности и в беспредельной любви к тебе, божественный Цезарь! - воскликнула женщина. - А также в твоей безмерной доброте, которой ты окружаешь свою верную рабыню. Знай, мой повелитель, что если ты действительно захочешь увидеть мои внутренности, то - да благословен будет тот нож, которым я сама разрежу свой живот, чтобы доставить тебе удовольствие.
- О любимая моя! - прорычал император, снова прижимая к себе Цезонию и страстно лаская ее.
Вскоре он повлек ее к выходу из зала, крича собравшимся:
- Идемте! Идемте все! Сегодня самый счастливый и великий день! Идемте, наши легионы и наши пленники ждут нас!
И покинул свои покои с такой поспешностью, что не все придворные, о которых он словно тотчас же позабыл, могли его догнать. Вот этим небольшим замешательством и воспользовался Калисто, чтобы ненадолго затвориться у себя в комнате и, достав из шкатулки письмо к Мессалине, сделать следующую приписку.
«Постскриптум.
Сейчас произошла настолько уморительная сцена, что если бы ее описать в духе нашего остроумнейшего Плавта [144], то она, вероятно, вызвала бы не меньше рукоплесканий, чем его «Золотой осел». Сегодня к нам прибыл молодой Адмоний, сын британского царя Кинобеллина [145], выгнанный из дома за свой дурной нрав и недостойное поведение. С отрядом в тридцать таких же беспутных юнцов, как и он сам, этот несчастный царевич сбежал под защиту Цезаря, надеясь на его милость и на великодушие римского народа. Увы, они пережили страшное потрясение, когда наш свирепый безумец тут же приказал заковать злополучных беглецов в цепи и заточить в темницу, потому что посчитал их пленниками в войне, которую прежде даже не замышлял и, уж конечно, не начинал. Более того, он выстроил перед собой все легионы, чтобы выступить с торжественной речью и, показав войску бедных узников, поздравить солдат с тем, что под его началом они завоевали Британию - о существовании которой многие новобранцы из местных жителей даже не ведали - и в честь этой выдающейся победы потребовать, чтобы отныне его величали не иначе как Британик [V]. И вот, легионы, никогда не видевшие этой далекой страны, дружно приветствовали божественного Августа Германика Британика. Сегодня вечером он хочет послать пространное донесение консулам, приказав не читать его, прежде, чем сенат в полном составе не соберется в храме Марса. Паллант, которого он назначил гонцом, готов отправиться в путь немедленно, и это вынуждает меня торопиться. Я хочу, чтобы мое письмо как можно быстрее попало в твои руки, а для этого лучше всего воспользоваться удобным случаем и передать послание императорскому курьеру, которому велено не слезать с колесницы до тех пор, пока он не прибудет в Рим. Поэтому я спешно прощаюсь с тобой, хотя и мог бы писать до рассвета, представляя, что разговариваю с тобой и чувствую твое нежное дыхание. Тысячу раз целую твои руки и губы».
Это письмо, аккуратно свернутое, запечатанное и вложенное в тростниковую трубочку, Калисто передал Палланту, который в ту же ночь отправился в Рим. А на следующее утро Калигула покинул замок Уби и во главе трех легионов выступил в сторону Лугдуна. Германцев и британцев, плененных столь странным образом, он взял с собой. Через восемь дней войско, продвигавшееся ускоренным маршем, достигло цели своего похода. Там его уже ждали магистраты и жители города, размахивавшие ветвями оливы, лавровыми венками и букетами цветов. Они восторженно приветствовали покорителя Германии и Британии. Довольный этим торжественным приемом, император со своей армией на несколько дней остановился в Лионе. В честь гостя в городе были устроены иллюминации, битвы гладиаторов, охоты на зверей и другие пышные зрелища.
Множество знатных галлов из окрестных городов съехались в Лион, чтобы принять участие в празднествах, посвященных Цезарю, присутствие которого, несмотря на его необузданный нрав, льстило самолюбию людей, желавших, чтобы их небогатая провинция хотя бы на несколько месяцев превратилась в столицу империи, с ее роскошным дворцом и великолепным нарядами придворных Калигулы. Он же вел себя так, словно хотел превзойти собственные прежние безумства и жестокости, раз от разу становившиеся все более изощренными. Казалось, он страдал от того, что не мог одним махом покончить со всем римским народом. Так, он однажды пожаловался, что его дни не отмечены ничем необычным и запоминающимся, как например, истребление легионов Вара, которым прославились времена его предка Августа, или крушение Фиренского амфитеатра, в руинах которого погибли двадцать тысяч и были покалечены тридцать тысяч человек. Вспоминая об этом печально знаменитом событии, случившемся при Тиберии, он искренне сожалел, что в его правление ничего подобного не происходит [VI]. А вскоре ему почудилось, что он должен неминуемо впасть в нищету, еще бы - ведь из-за его безудержного расточительства казна таяла прямо на глазах, о чем ему кто-то ненароком заметил. Перепуганный, как ребенок, он тотчас предпринял самые жесткие меры для защиты своего благосостояния. Начал он с того, что спустя два дня после прибытия в Лион написал в Рим и попросил прислать ему большую часть его дворцовой обстановки. Никто не мог понять, зачем ему это понадобилось, - если вообще кто-то еще старался искать смысл в высказываниях, указах и поступках этого человека - однако распоряжение было выполнено. И вот, через несколько дней к дому Гая Цезаря подъехали шестьдесят громоздких повозок, груженных ложами, креслами, скамейками, полками, шкафами, светильниками, канделябрами, этрусскими вазами, статуэтками, гобеленами, доспехами, мечами, кинжалами, шляпами, пурпурными нарядами, книгами и прочими предметами, которые невозможно даже перечислить. Увидев весь этот багаж, Калигула радостно хлопнул в ладоши и со свирепой улыбкой произнес:
- Слава богам! Наконец-то мы сможем пополнить нашу оскудевшую казну! Наконец-то!
И, помолчав, добавил:
- Кто бы мог подумать! Бедного Цезаря совсем разорила его любовь к подданным, и никто не хочет помогать ему. Ну ничего, теперь он сам о себе позаботится!
Затем он повернулся к супруге, сестре и придворным, сгрудившимся вокруг императорского казначея Протогена, и воскликнул:
- Завтра вы увидите, что я умею не только тратить, но и наживать богатство! Подождите до завтра, и вы убедитесь в этом!
Он еще раз хлопнул в ладоши и приказал Геликону разгрузить все привезенные вещи у алтаря в величественном портике Августа, который в честь первого императора возвели шестьдесят городов Галлии, поставивших в нем также шестьдесят мраморных статуй, по одной от каждого муниципия.
Наутро этот огромный монумент и прилегающая площадь были уже заполнены народом, радостно приветствовавшим Цезаря и сопровождавших его легионеров. Когда воины, потеснив толпу рукоплещущих людей, освободили дорогу императору, он прошел к алтарю и показал жестом, что хочет говорить. Собравшиеся сразу умолкли, и Калигула произнес своим хриплым, но звучным голосом:
- Почтенные граждане! Ваши аплодисменты еще раз доказывают, что в ваших великодушных сердцах живет чувство благодарности. Вот почему вы так счастливы видеть императора, жертвующего собой ради процветания своих подданных и ведущего кровопролитную борьбу за спасение империи от многочисленных врагов. Однако вы, добродетельные граждане Лионской Галлии сегодня не можете не замечать того, что ваш правитель, несущий на себе непомерные расходы, связанные с ведением войн и строительством грандиозных памятников, доведен до нищеты.
