– К воде! Я здесь! – крикнул Вик, упираясь посохом в дно, чтобы остановить лодку. – Сюда!
Гест снес башку тянувшему к нему руки симбиоту, крутанулся на месте, ударил ногой подбежавшего со спины пастуха и кинулся к воде. Симбиоты, не издавая ни звука, побежали за ним. От их молчания Вика пробрала дрожь. Казалось, что все они двигаются по чьей-то указке и сами себе не принадлежат.
Преподобной вбежал в воду.
– Ближе подплыви!
– Нет! – Разворачивая лодку кормой к берегу, Вик не сводил глаз с симбиотов. – Плывите! На глубине не достанут!
Гест зашагал к лодке, с трудом выдирая ноги из ила. Симбиоты вошли следом, трое сразу вырвались вперед.
– Не идите, плывите! – крикнул Вик, вытащил меч и швырнул его на дно лодки. Приготовив «штерн» в ножнах, прицелился и дважды выстрелил. Одно лезвие вонзилось в глаз симбиоту, который тут же ушел под воду, следующее пробило шею идущего рядом с ним.
Но третий догнал Геста. Вик бросил разряженный «штерн», схватил меч. У самой лодки симбиот вцепился в волосы Преподобного, и оба скрылись под водой. В последний момент Гест протянул посох, Вик вцепился в него и потащил на себя. Лодка дернулась к берегу.
Когда Гест вынырнул, корма лодки ударила ему по лицу. Следом показалась голова симбиота. Вик взял меч обеими руками клинком книзу и вонзил острие в затянутое коркой лысое темя.
Отпустив рукоять, он схватил Геста за шиворот и втащил в лодку.
– Дайте посох!
Вырвав его из рук Преподобного, Вик треснул по башке подошедшего близко симбиота. Отталкиваясь посохом от дна, повел лодку по протоке.
Гест привалился плечом к борту и надсадно закашлял. Нос его был разбит, волосы всклокочены, вся фигура облеплена тиной. Позади доносился плеск, симбиоты шли следом, но все медленнее: ила становилась больше, да и глубина увеличилась. Они явно не могли догнать лодку, но все шагали и шагали… и вдруг, разом повернувшись, будто получив неслышную команду, потопали обратно.
Вскоре протока стала шире, тростник у берегов поредел, и впереди показалась чистая гладь озера, на которой серебрилась лунная дорожка.
Посох уже не доставал до дна. Вик уселся на лавку, положив руки на колени.
– Я и не думал, что вы плавать не умеете, – тихо сказал он.
Гест снова закашлялся и поднял на него взгляд.
– Если бы я подвел лодку ближе к берегу… – начал Вик.
– Помолчи.
Перегнувшись через борт, Преподобный зачерпнул воды и умылся. Вик отвернулся, посмотрел на висящий посреди неба яркий лунный диск.
– Ты спас мне жизнь, Вик Каспер, – медленно произнес Гест. – Благодарю.
Не найдя, что сказать, Вик промолчал. Подул легкий ветерок, и когда лодка медленно выплыла из протоки, тростник, будто на прощанье, зашелестел ей вслед.
Глава 19
В полночь Баграт приказал монаху Никодиму переехать на повозке брод, прямо на берегу засесть в кузове с пулеметом и, что бы ни случилось, шум какой, стрельба и крики о помощи, не покидать стоянку. Условился с ним о пароле, который по возвращении должны крикнуть, а если кто чужой к броду сунется, велел стрелять насмерть, но к броду никого не подпускать.
К монастырю подошли через кукурузное поле. Высокие стебли, сгибающиеся под тяжестью початков, помешали наблюдателю с колокольни заметить незваных гостей. Стараясь не шелестеть, трое монахов, Владыка, Павел Скалозуб и Ежи подобрались к стене и стали прямо под ней, прижавшись спинами к нагретому за день камню.
– Значит, решетка подъемная за воротами? – вполголоса спросил телохранитель.
Ежи кивнул и добавил:
– Слева стена ниже была. Наверно, кирпичей не хватило.
Скалозуб, поразмыслив, предложил:
– Надо разделиться, Владыка. Мы с Потапом и Джигуртой слева пойдем, угол обогнем и там тихо перелезем. Малец назад в кукурузу нырнет и к воротам снова подойдет, пошумит, чтоб анахорет его заметил. Решат – настырный, обратно зачем-то пожаловал. Откроют, и вы тогда следом врываетесь сразу.
Баграт кивнул секретарю, и тот огляделся, соображая, как бы незаметно для наблюдателя нырнуть в кукурузу.
– Только слышь, малый, – Скалозуб указательным пальцем, как крючком, подцепил Ежи за воротник, – ты не суетись, погоди, пока я со двора совой ухну. Это знак будет, что мы уже внутри.
Ежи отбросил его руку.
– Совой во дворе ухать? Откуда сова там возьмется, что ты несешь?
– Да без разницы! – махнул рукой телохранитель. – Никто внимания не обратит, птица и птица себе. Так ты понял? Не раньше, чем уханье услышишь.
– Понял я, понял, не дурень! – отрезал секретарь, опустился на четвереньки и нырнул между сухих желто-зеленых стеблей.
– Потап, Джигурта, за мной, – велел Скалозуб и поспешил вдоль стены.
Вскоре они остановились на углу, за которым начинался луг. В траве бродили стреноженные монастырские лошади. Можно будет их с собой увести, прикинул Скалозуб и посмотрел на спутников. Потап был ничем не примечательным молчаливым монахом с вялым, вечно сонным лицом. Джигуртой прозывался высокий лысый детина с деформированным черепом, похожим на колокол.
Скалозуб сказал:
– Потап, ты внизу, Джигурта – на плечи ему вставай, а я на тебя.
Кряжистый, с толстой шеей и короткими кривыми ногами, Потап молча встал к стене, нагнулся и упер ладони в колени. Джигурта залез на него и кое-как утвердился на широких плечах. Телохранитель, перевесив автомат на грудь, забрался по ним обоим и встал коленями Джигурте на плечи. Ухватившись за край стены из крошащегося древнего кирпича, он осторожно выглянул.
В центре земляного двора над двухэтажным зданием обители высилась колокольня, на крыше крутился ветряк. Рядом с обителью хлопал на ветру большой брезентовый шатер, под входом его стояли железные коробы и катушки с проводами. Мимо тянулся ряд вертикальных опор, по которым шли толстые трубы, дальше посверкивало в лунном свете стекло теплиц и виднелся навес с трактором. Все как Ежи говорил.
К юному секретарю Скалозуб испытывал смесь уважения и презрения, разумел, отчего хозяин везде малого за собой тягает, – тот не без мозгов, что уж тут говорить, – но не любил, когда через секретаря отдавались приказания. Выходило, что он, бывалый, тертый и битый жизнью, какого-то юнца слушается. Оттого вел себя телохранитель с Ежи грубее, чем с другими людьми, и все время пытался поймать секретаря на какой-то оплошности. Но сейчас он был вынужден признать, что малый все верно описал – и обитель, и трубы, и шатер, из-под которого доносились ритмичные звуки, словно там работал большой насос.
Из теплицы показались два анахорета в черных одеждах, у одного на плече мешок, из плохо затянутой горловины которого торчит ворох зеленых листьев, у другого – короткая мотыжка. Скалозуб замер, но Джигурта под ним пошевелился, и телохранитель едва не слетел.
– Замри! – прошипел он.
Анахореты пересекли двор, поднырнули под трубы, которые тянулись примерно на высоте человеческой головы, и зашли в дверь обители.
Переведя дух, телохранитель поднял глаза. Под двускатной крышей колокольни были четыре широких окна без стекол, глядящие во все стороны света. Это чтобы наблюдатель, переходя от одного проема к другому, мог видеть все пространство вокруг монастыря.
А ить необычный монастырь! – решил Скалозуб. Он, в отличие от Ежи, был на ум не остер и выводы разные делал с трудом, но все равно заметил: очень богато здешние братья живут. Уж Скалозуб-то всякие обители повидал, ведь до того, как Владыка его к себе приблизил, командовал он монашеским отрядом жрецов, охранявшим обозы храмовые, и поездить ему много пришлось. Такие вот далекие от Киева, Москвы или Харькова монастыри – завсегда бедные, задрипанные. А тут? Надо же – теплицы. Не парники обычные, а теплицы! Где ж они стекла-то столько взяли? Вон как блестит, ровное, небось, и без трещин. Да трактор под навесом, да ворота с механизмом, да трубы эти… Зачем они? И что это «шваркает», как Ежи выразился, под шатром?
Ладно, вот щас все и выясним, ежели Создатель не против. Во дворе более никто не показывался, и Скалозуб тихо сказал вниз:
– Лезу. Руку дашь – втащу, потом Потапа. Тока быстро, увальни, пока анахорет в башне на эту сторону не перешел!
– Быстрее уже лезь! – придушенно ответствовал Джигурта.
Вскоре все трое оказались во дворе. Пригибаясь, монахи побежали к боковой, глухой стене обители, выставив перед собой стволы автоматов. Скалозуб на ходу трижды ухнул совой, оглянулся и бросил:
– Владыка повелел анахоретов почем зря не крошить! Мордой в землю уложить, а стрелять, токмо ежели…
Он не договорил – у ворот загудела, закрутилась сама собой, наматывая толстую цепь, лебедка, и створки начали раскрываться. Беззаботно анахореты живут, раз так запросто уже второй раз за день незнамо кого к себе пропускают, да и чужаков, перелезших стену, не заметили.
Или потому они беззаботны, что охрана хорошая здесь, токмо ее пока не видать?
Скалозуб не успел додумать мысль: дверь обители, за которой он наблюдал из-за угла, отворилась, и наружу шагнул тот самый анахорет, что недавно вместе с собратом прошествовал от теплиц, неся на плече мотыгу. Инструмент все еще был у него.
