И именно те мгновения, когда его семья возвращается домой, становятся для Лео самыми невыносимыми. Он чувствует себя на краю чего-то ужасного. Если бы он только прислушался к себе, он бы открыл эту дверь, поднялся бы по лестнице, снова начал бы жить с ними. Но он уже боится, что они не узнают его. Или еще хуже, что не заметят его. Как будто он превратился в призрак.
Уже наступило Рождество. Он видит украшенные рождественскими игрушками елки и магнолии своих соседей, переливающиеся огоньки и дорожки, выметенные Мухаммедом, садовником-пакистанцем, который обслуживает всю округу. Он видит, как мамочки украдкой выносят из машин мешки с подарками. Лео не может поверить, что все началось год назад. Ему невыносимо думать о том, сколько всего изменилось с тех пор, и он не удерживается от того, чтобы не взглянуть на нарисованного на стене человека с удавкой и найти в этом странное утешение.
Я не могу забыть тебя. Ты вся моя жизнь, когда я чувствую себя так. Когда я думаю о тебе, мне достаточно только взглянуть на тебя, и все хорошо. Все становится на свои места.
Приходит Новый год. Лео, как всегда, приникнув к окну наблюдает, как ночное небо взрывается разноцветными фейерверками, которые отсвечивают мерцающими огоньками на граффити с висельником: озаренный всем этим разноцветным и психоделическим освещением, он оживает и, кажется, вот-вот что-то скажет Лео. Яркие вспышки. Бешеный лай собак. И наконец, в полпятого утра — тишина. 1987 год. Может быть, все уладится. Может быть, 1987 год будет иным. Может быть, вся проблема именно в 1986 годе. Может быть, Рахиль только ждала конца года. Для нее важны некоторые вещи. Предрассудки. Каббала. Для нее это — все. И возможно, она права. Через несколько минут она войдет с сыновьями. Они приготовили для меня этот сюрприз. Они придут поздороваться со мной. Все вместе. Как мы всегда это делали. Все утро 1 января 1987 года Лео ждет, что кто-нибудь войдет к нему. Но никто не приходит. А дни идут своим чередом.
Единственное чудо, которое ему подарил Новый год, — снег. Снег в Риме. Лео все там же и смотрит в окно. И вдруг тот, такой знакомый ему, кусочек мира, ограниченный оконными створками, преображается. Медленный и плавный вальс небесной манны, в силах которой замедлить течение времени и обездвижить пространство. Образ вечного возвращения, способный взволновать нашего бородатого философа-поэта. Сценарий настолько неожиданный для него, что он даже не чувствует обычного желания придать происходящему какой-нибудь философско-эзотерический смысл. Мир только показывает, насколько он может быть чистым, непорочным и прекрасным. Здесь есть все. И нечего больше говорить или объяснять. Лео часами не отрывает глаз от окна, наблюдая за неумолимой нежностью, с которой снег преображает каждый предмет вокруг — аллею, сад, дорожки, каменную площадку — в белое и зыбкое одеяло. Он сглаживает все неровности, смягчает острые углы: вот он, оздоровляющий эффект тридцатисантиметрового снежного покрова. Единственные элементы, которые выделяются на белом, все более мягком и ровном поле, — это засохшие клумбы Рахили, которые снег превратил в белые лунные кратеры. Снег держится два дня. Затем начинает таять. А после остается ужасная грязь. Как после разложившегося человеческого тела.
Ночь. Время около половины четвертого (часы, которые Лео всегда считал самыми тяжелыми) — шумная сигнализация виллы начинает свой дробный, назойливый, беспрерывный перезвон. Лео спрыгивает с раскладного дивана. С тех пор как ее установили (около года назад после ограбления некоторых вилл в округе), она звенит в первый раз. Лео помнит техника, который устанавливал сигнализацию, странноватого парня, который в свое время объяснил ему, что, поскольку механизм надежный, иногда он будет звонить без особой причины. «Как это без причины?» — спросил Лео. Чтобы услышать в ответ: вот так, без причины, от какого-нибудь неосторожного движения или из-за погоды: в дождь, от молнии, от ветра, грома. Лео развлекло, что этот тип относился к аппарату, как к живому организму, у которого может внезапно поменяться настроение.
Но услышав сейчас, посреди ночи, отчаянный рев, казалось, Лео понял, что он означает. Звук напоминал визг свиньи, которую режут. Душераздирающий звук.
Что бы ни случилось, сигнализация начинала звенеть. Если в дом залезли воры, этот звон обратит (или уже обратил) их в бегство. Если же речь идет о ложной тревоге, тем лучше: Рахиль или один из сыновей выключат сигнализацию. Они тоже были, когда техник объяснял, как она работает. С другой стороны, если никто не придет, чтобы выключить ее, она продолжит звонить, потом остановится, чтобы через некоторое время снова завестись. И так до бесконечности.
Когда звон первый раз прекратился, Лео вздохнул с облегчением. Но как только сигнализация снова начинает свой перезвон, он пугается. Что происходит? Где Рахиль, ребята, Тельма? Может быть, они не знают, как выключить механизм, или он сломался? А может быть… О нет, он не хочет даже думать об этом… Возможно, какой-нибудь преступник взял их в заложники (Лео сразу же представляет ужасного типа из камеры, который чуть было не надругался над ним).
В свое время Лео решил установить сигнализацию — несмотря на возражения Рахили, которая была против всяких технических новшеств и не могла себе даже представить, что какой-нибудь негодяй будет угрожать ей или ее семье — прочитав в газете о каких-то сукиных детях, пробравшихся ночью на виллу по дороге Кассия, неподалеку от въезда в Ольджату. Лео до сих пор помнит все детали ограбления. Преступники связали и избили хозяина, потребовав от него ключ от сейфа. К тому же они изнасиловали на его глазах жену и шестнадцатилетнюю дочь. А также наложили в его супружескую кровать.
Между тем сигнализация продолжает звенеть, и никто не хочет ее выключить. А содержание той ужасной прошлогодней статьи навязчиво всплывает в воображении Лео вместе с лицом человека из камеры. Что случилось? Они вошли? Они угрожают его семье, избивают его родных? Возможно, они насилуют Рахиль, Тельму или одного из сыновей? А он что должен делать? Набраться мужества, открыть дверь, подняться вверх, понять, что происходит и вмешаться? На какое-то мгновение им овладевают странные мысли. Героический поступок. Да, возможно, это исправило бы ситуацию. Если бы он их спас, он завоевал бы себе место того человека, каким был прежде и каким потерял всякую надежду стать снова. Это стоило бы свеч, даже если бы он умер. Посмертная реабилитация.
Сигнализация умолкает снова. Это молчание леденит душу не менее ужасного шума. Лео приникает ухом к двери. Ничего. Ни единого шороха. Как будто никто ничего не заметил.
Может быть, на этот раз они выключили сигнализацию и вернулись в кровать. Вот он, подходящий момент. Я мог бы сходить наверх и проверить. Если меня застанут, у меня будет оправдание. Извини меня, Рахиль, скажу я ей твердым голосом, я хотел проверить, все ли в порядке. Я только хотел удостовериться… Да, вот подходящие для нее слова, если бы я только решился сдвинуться с места, открыть дверь, подняться на этаж выше и сделать несколько шагов в гостиной. Вот слова, если он наткнется на сонную Рахиль в ночной рубашке.
И именно в тот момент, когда он грезит об этой ночной встрече, сигнализация снова начинает трезвонить. Нет, они не выключили ее. Они ничего не услышали? Возможно, даже услышав, они не в состоянии ее выключить. И он снова начинает волноваться, пока ему на ум не приходит новая идея.
А что, если они уехали? Да, вот в чем дело. Почему бы им не уехать? И в самом деле, в последние дни в доме было необычно тихо. Никого шума поломоечной машины или шарканья ног. Сейчас первая неделя февраля. Скоро День святого Валентина. Период, когда Рахиль отвозит ребят кататься на лыжах. Возможно, они на лыжном курорте. Да, конечно, они катаются на лыжах. Все ясно. Но тогда кто оставил ему еду на обычном месте? Возможно, Рахиль поручила кому-нибудь оставлять мужу еду. Одному из своих «пажей». Это она их так зовет. Одно удовольствие смотреть, как эта маленькая женщина, которую все уважают, раздает своим «пажам» поручения с мягкостью, полной власти, а их привязанность к ней более чем очевидна. Вот почему несколько дней Лео находит холодные блюда. Вчера вечером немного сыра. Сегодня вяленое мясо. Должно быть, так…
Шум. Ему кажется, что он слышит какой-то шум. Этот шум снова заставляет его дрожать. А чего еще ожидать, в сущности? Нужно открыть дверь и подняться по лестнице. Он делал это миллион раз. Почему сейчас он не может это сделать?
Пусть даже проклятая сигнализация всю ночь продолжала включаться и выключаться с ровными интервалами, пусть даже он был зол на себя и на весь мир, пусть даже его рука не отрывалась от дверной ручки, Лео все эти часы просидел там, как будто окаменел, прислонив ухо и щеку к двери, чувствуя горький привкус собственной трусости. Засыпая и просыпаясь бесконечное число раз. Пока какие-то звуки, раздающиеся из сада, не разбудили его окончательно.
