Сегодня довольно трудно определить первоначальные параметры пирамиды, поскольку её края и поверхности большей частью разобраны и уничтожены.
– А какая здесь высота? – спросил Петерис, почёсывая затылок.
– А ты на глазок сколько дашь? – предложил задачку боцман.
– Метров двести точно будет, – прикинул наш заслуженный кок.
– Глазомер часто обманывает в ту или другую сторону, – внёс коррективы гид, – высота пирамиды почти сто пятьдесят метров.
Площадь основания более пяти гектаров, периметр около километра. Средний вес каменных блоков две с половиной тонны, самый тяжёлый блок пятнадцать тонн, а их количество приближается к двум с половиной миллионам.
Валера вынул из своей барсетки калькулятор, с которым он почти никогда не расставался, и стал что-то вычислять. После нескольких манипуляций на клавиатуре он сообщил:
– Исходные данные говорят о том, что древним египтянам только при строительстве этой пирамиды приходилось закладывать в среднем по 350 блоков в день, что равнялось приблизительно тысячи тоннам чистого веса. То есть получается, что если они работали 24 часа в сутки, примерно за четыре минуты ставили один блок. Такие темпы не под силу даже современной технике. Это же не домик из кубиков складывать. Ну, я допускаю, что основание ещё можно было наращивать с такой скоростью. А остальные венцы? Особенно верхние. Нет, я не верю в это. Здесь какая-то тайна. Или изначальные данные неверны, или строили здесь голиафы.
– Да, тайна остаётся. Недаром пирамида является чудом. Но, тем не менее, все данные установлены и проверены не раз. А ведь в пирамиде имеется ещё сеть внутренних ходов, вентиляционных каналов и три погребальные камеры, расположенные одна над другой.
– А зачем три?
– Верхняя для фараона, средняя для царицы. Назначение нижней, подземной, не выяснено. Сегодня туристам открыт доступ только в нижнюю камеру. Семнадцатиметровый пролом в неё сделали в 820 году при халифе Аль-Мамуне. Он надеялся найти там несметные сокровища фараона, но обнаружил там только слой пыли толщиной в пол-локтя.
– Это сколько? – поинтересовался боцман.
– Пол-локтя и есть пол-локтя – примерно 25 сантиметров. Настоящий вход в пирамиду находится на высоте пятнадцати с половиной метров на северной стороне. Вход образуют каменные плиты, уложенные в виде арки. Этот вход в пирамиду был заделан гранитной пробкой. Если есть желающие, можете спуститься по пролому к нижней погребальной камере.
Желающих опять оказалось двое: я и мой сын, делающий свой первый в жизни рейс. Боцман опять ссылался на проклятие фараонов:
– Лучше туда не спускаться. Подцепишь какую-нибудь древнюю бактерию, она тебя с потрохами и съест потом. Ну их к лешему этих фараонов. Мне и рассказа хватает за глаза.
Мы спустились с Димой по узкому длинному наклонному лазу длиной не менее ста метров: под ногами постелены широкие доски, вместо поручня – тоже доска. Мрак слегка разжижали редкие тусклые лампочки. Приходилось идти на полусогнутых, да ещё пригибать голову. К фараону, или духу фараона, видимо, иначе не ходят. Со встречными туристами, которых было очень немного, расходились впритирку. Наконец, нисходящий коридор вышел в короткий горизонтальный, заканчивающийся просторным прямоугольным помещением примерно в сто квадратных метров. Высота свода достигала 3–3.5 метров. Воздух – спёрт. Действительно, казалось, что атмосфера осталась здесь со времён возведения пирамиды и древние микробы и бактерии, неизвестные современной медицине, витают в этой прямоугольной и сумрачной погребальной яме. В таком случае посетителям нужно было выдавать респираторы. Задерживаться тут долго не хотелось.
Потом мы ходили между лапами откопанного от песка бесстрастного Сфинкса. Потом Саид повёз нас на площадь Ат-Тахрир в Каирский музей, насчитывающий до 120 тысяч экспонатов из захоронений владык Древнего Египта – наместников бога на Земле. Мы бродили по залам среди артефактов истории, обнаруженных археологами во время раскопок в Гизе, в Бубасте, в Саккаре, Гелиополе, Асуане, Нубии. Почти к каждому залу с экспонатами был приставлен служитель в чёрной униформе, похожей на полицейскую. Наконец-то, мы дошли до главной реликвии музея – посмертной маски Тутан-хамона, усыпанной множеством драгоценных камней. Служитель в этом зале зорко приглядывал за обстановкой: посетителей тут собралось гуще, чем в остальных пространствах музея, а к витрине с маской так и вообще стояла очередь. Удовлетворив любопытство и оставив в стороне очередь, я остановился посреди зала в некоторой растерянности – мои коллеги-соплаватели уже успели разбежаться, и я не знал, куда идти дальше. Видимо, уловив моё настроение, ко мне тут же подошёл дородный служитель и с внимательным и ласковым выражением на лице поинтересовался:
– Mask good?
– О! Mask is very good!
Служитель удовлетворённо кивнул головой и, подняв вверх указательный палец, с гордостью произнёс:
– Eleven kilograms! Pure gold!
– Eleven kilograms? Fantastic!
– Were are you from? – поинтересовался любопытный служитель. France?
– Нет, из России. Наш пароход стоит в Александрии. А сюда – на экскурсию.
Было видно по глазам, что служитель ничего не понял. А я, после нескольких встреч на Египетской земле, пребывал в полной уверенности, что здесь все знают русский.
– Russia, – повторил я.
– Russia? – с некоторым недоверием произнёс он. Russia is very good.
И он повторил жест цезаря, дарующий жизнь гладиатору.
– What town? – задал он контрольный вопрос, чтобы окончательно убедиться в моей искренности.
– Санкт-Петербург, – сразу и без запинки отреагировал я.
Было видно по глазам, что он окончательно поверил:
– Saint-Petersburg – good town! Kairo good?
– Kairo – very good! – с удовольствием отметил я. Смотритель сглотнул слюну так, будто проглотил кусочек редкого деликатеса. Далее он стал спрашивать насколько гут Гиза, сам Каирский музей, пирамиды, Большой Сфинкс. Потом он перешёл на личности: начал с короля Фарука. Напомнил мне, что Абдель Насер был Героем Советского Союза. И долго не мог смириться с тем, что Анвар Садат, по моим представлениям, not so good, поскольку все остальные были good, вплоть до Хосни Мубарака. Закончив с египетскими деятелями, он перешёл на наших. Начал он почему-то с Горбачёва:
– Gorbachov good?
– Not so good! – возразил я.
Служитель выразил крайнее удивление:
– Gorbachov, Perestroyka – not good?
– Yes, very bad, – подтвердил я своё мнение.
Служитель сокрушённо покачал головой и не стал продолжать длинный список наших деятелей. Ему было достаточно и Горбачёва. Он отошёл в сторону и время от времени искоса поглядывал на меня. Создавалось впечатление, что как только я покину этот зал, он тут же позвонит куда надо, и меня схватят или на выходе из музея, или даже раньше, и наденут кандалы за нелояльность к высшему руководству своей страны.
На выходе из музея стоял наш экипаж в полном экскурсионном составе. Они-то и взяли меня под белы руки и повели к нашему импровизированному автобусу.
– Ахмед торопит, –
