джезвы из кованой меди с деревянными ручками и многое другое. Поскольку большого энтузиазма эти вещи у нас не вызывали, Ахмед стал нахваливать изделия из кожи: всевозможные восточные пуфики, очень прочные сумки из верблюда, витые красивые плётки. Одну из плёток Ахмед снял с полки и, как дрессировщик в цирке, протянув её по полу, резким движением хлёстко щёлкнул тонким концом будто бы в воздухе.
– Пять долларов, – произнёс он вслед щелчку.
– Это для садо-мазохистов, – решительно прокомментировал боцман.
– Скорее для жены, – пошутил кок.
– Ну, да, – добавил наш матрос-рулевой, – сначала её духами подушить, а потом плёткой огреть для профилактики.
Почувствовав, что показанные предметы не вызывают в нас никакого воодушевления, Ахмед подвёл нас к стене с развешенными на ней папирусами, на которых красовались яркие рисунки: там можно было найти и головы Нефертити, и Клеопатры, и изображения египетских богов. Ахмед показал нам бога Ра, бога Ночи, Хоруса, священную птицу Ибис.
– Папирусы – это визитные карточки Египта. Стоят они от одного до пяти долларов, в зависимости от размера. Главное, что это настоящие папирусы, а не подделки из листьев пальмы и кожуры банана. У местных продавцов очень легко нарваться на подделку с грубым трафаретным рисунком. Здесь всё нарисовано кистью на настоящем папирусе, сделанном по древней технологии третьего тысячелетия до нашей эры.
– Получается – пять тысяч лет назад, – без всякого калькулятора подсчитал старпом.
– Вот именно! В Каире, кстати, есть музей папируса, но в него мы уже не успеваем. Роль папируса в формировании египетской цивилизации очень велика. Со временем из Египта папирус проник в другие страны Ближнего Востока, в Грецию и Рим, где он был принят как основной материал для письма. И это после того, как на Ниле он прослужил для этой цели тысячи лет. Даже жители Месопотамии, которые предпочитали писать на глиняных табличках, параллельно пользовались и папирусом. Но Египет не только положил начало использованию папируса как материала для письма, но он был и главным поставщиком этого материала на протяжении всей древней истории. В сравнении с папирусом и пергаментом наша современная бумага использовалась совсем недолго, хотя в течение определенного периода все они были в употреблении одновременно.
– Не помню чего-то такого времени, – с удивлением протянул боцман.
– Восьмой век, уважаемый. Именно тогда бумага, изобретённая в Китае, начала завоёвывать старый рынок. В древние времена папирусные чащи тянулись вдоль всего Нила вплоть до дельты. Сырье для изготовления папируса добывали из ствола растения. Его раскладывали волокнами вдоль и поперек, а затем прессовали. После прессования лист просушивался на солнце. Затем для устранения неровностей лист выглаживали с помощью инструментов из слоновой кости и раковин, а также отбивали молотком. Свиток получали, склеивая несколько листов. Писали на нём густыми черными чернилами из сажи при помощи заострённого тростника или пера. Древним египтянам папирус служил не только материалом для письма: он шёл в пищу, служил строительным материалом, из него изготовляли одежду, обувь, циновки, плели корзины и многое другое.
– Ну, например, – опять пристал боцман.
– Что «например»?
– Что – многое другое?
– Например, лекарства.
– От чего?
– От ослабления потенции, например. Можете, кстати, приобрести в местных фармациях. Оно так и называется «Свиток папируса».
– Так это получается – на все случаи жизни, – восторженно заключил боцман.
– Именно так! Могу привести интересный пример из истории: в 5-ом веке до нашей эры, когда персидский царь Ксеркс наводил мост через Босфор, чтобы завоевать Грецию, использовали канаты, свитые из папирусного волокна. А Нил в те времена бороздили быстроходные прочные папирусные лодки. Изображение одной из них вы можете видеть на одном из этих рисунков. Всего за три доллара.
– Беру! – тут же согласился боцман. Повешу дома рядом с картиной Айвазовского «Девятый вал». Люблю морскую тему. Старпом, одолжишь ещё три доллара?
Валера вынул калькулятор и, не глядя на него, подытожил:
– Итого: двадцать три доллара.
Заразившись примером боцмана и впечатлённые рассказами Ахмеда, мы тоже набрали себе папирусов с изображениями богов, фараонов, сцен из давней египетской жизни и смерти. Ахмед сворачивал их в трубочки и стягивал кольцевыми резинками. Выходили мы все из мастерской сувениров довольные, и у каждого в руках был цилиндрический свиток папируса. Боцман приставил свой свиток чуть ниже своего живота, похожего на бурдюк с вином, и с сарказмом, достойным старого моряка, произнёс, философски упёршись взглядом в какую-то далёкую точку в центре Земли:
– И в фармацию идти не надо. Вполне достойный свиток.
Ахмед Второй в целости и сохранности передал нас Ахмеду Первому, пожал нам руки. Ладонь на это раз у него была сухая и крепкая.
– Привет России! – на прощанье почти пропел наш вездесущий гид. Передайте, что без неё и нам тут не прожить. Приезжайте ещё!
Смеркалось. Обратный путь в Александрию напоминал большие гонки в египетской ночи, подсвеченной фарами множества машин, едущих на максимально возможных скоростях. Всё напоминало какую-то бешеную беготню тараканов, спасающихся от действия дихлофоса. И наш железный таракан о четырёх колёсах тоже участвовал в этом сумасшедшем забеге. Всё это напоминало ралли без правил, громадную центрифугу светящихся молекул, метеоритный дождь – всё, что хотите, но только не мирную поездку после каирского турне. Машины следовали друг за другом на расстоянии вытянутой руки. Скорость на спидометре нашего модернизированного «Фольксваген-Пассата» никак не могла упасть ниже отметки 120, поскольку медленнее никто не ехал. Ахмед периодически ударял кулаками по баранке своего автомобиля и причитал в сердцах:
– Что они плетутся, как индюки!
И жал-жал на газ, забыв, что есть на свете такое устройство, которое называется тормоз. Это напоминало нескончаемое броуновское движение, в которое мы были вовлечены волею случая. Я опять сидел на переднем сиденье, рядом с Ахмедом, который пытался прорваться сквозь мчащийся поток автомобилей в тёмную даль александрийского горизонта. Он ловко лавировал в текущей лавине автомобилей, пробивая малейшие бреши, возникающие на пути нашего стремительного движения. Лихорадочная гонка на генеральной трассе Каир-Александрия скорее была похожа на некую игру – кто кого обставит на пути в райские кущи, куда попадают только первые десять лидеров. Создавалось впечатление, что все рвались в эти лидеры. И мы поневоле тоже были захвачены этой гонкой, и сердце иногда замирало, когда чуть не цеплялись бортами с попутным, урчащим моторами и шелестящим шинами железом. На одном из затяжных прогонов, когда минут пять Ахмед не мог найти свободного места, чтобы протиснуться хотя бы на корпус вперёд, он буквально уткнулся передним бампером своего автомобиля в багажник впереди идущего и стал часто нажимать на клаксон и мигать фарами. В этот момент я взглянул
